Верховный Суд счёл допустимым вынесение смертного приговора в такой ситуации, хотя и признал, что осуждённые «не “намеревались убить” в том плане, в каком эта концепция обычно понимается в общем праве»[1085]. Выражая мнение уже большинства суда, судья С.Д. О’Коннор отметила активную роль (в отличие от Э. Энмунда в приведённом ранее деле) братьев Тисонов в совершённом преступлении в целом[1086], а также проявленное ими «виновное психическое состояние в виде неосторожного безразличия к ценности человеческой жизни».[1087] Обосновывая законность приговора целью возмездия, суд, как следствие, решил, что указанные два фактора[1088] и в особенности последний– «шокирующий моральное чувство» общества[1089] и критический для определения реальной личной виновности, являющейся предпосылкой к вынесению смертного приговора, – оправдывают тем самым этот приговор.
Следствием данного решения стало формулирование в сущности нового стандарта конституционной допустимости вынесения смертных приговоров за тяжкое убийство по правилу о фелонии, основанного на определении реальной личной виновности обвиняемого как предпосылки к наказанию. Согласно ему, только личное причинение смерти в ходе совершения фелонии безотносительно к вопросу о mens rea либо же соучастие, но при обстоятельствах, свидетельствующих о наличии намерения причинить смерть либо же о наличии «морального эквивалента»[1090] такого намерения, позволяют вынести смертный приговор.[1091].
В 1998 г. Верховному Суду представилась возможность окончательно прояснить значение стандарта Энмунда-Тисона в связи с делом Р. Ривса[1092] Последний был приговорён к смертной казни за совершённые непосредственно им два сопряжённых с изнасилованиями тяжких убийства по правилу о фелонии. Как один из правовых доводов, направленных к отмене вынесенного приговора, Р. Ривс утверждал, что стандарт Энмунда-Тисона препятствует его осуждению к смертной казни за тяжкое убийство по правилу о фелонии в отсутствие доказанности намерения причинить смерть обеим потерпевшим, хотя он и являлся единственным исполнителем преступления.[1093] Верховный Суд не согласился с таким пониманием своих прецедентов. В интерпретации суда стандартом Энмунда-Тисона ничего не меняется в дефиниции тяжкого убийства по правилу о фелонии в плане нерелевантности mens rea относительно причинения смерти для целей осуждения обвиняемого и вынесения ему смертного приговора, но в последнем аспекте лишь постольку, поскольку требования указанного стандарта оказываются соблюденными на последующих стадиях процесса, легально констатирующих наличие mens rea относительно причинения смерти[1094].
Расценить с теоретических позиций эту линию решений Верховного Суда можно как движение в плане тяжкого убийства по правилу о фелонии в его взаимосвязи со смертной казнью от стандарта mens rea в строго легальном, психологическом понимании последней как намерения причинить смерть[1095] к социально-оценочному критерию моральной упречности в качестве основы к применению (называя вещи своими именами) постулата талиона для избрания среди всего массива лиц, неправомерно причинивших смерть ближним, тех, кто должен отплатить за содеянное жизнью.[1096] Непосредственный исполнитель преступления, собственноручно убивший другого человека или вызвавший такую смерть совершением фелонии, заслуживает быть казнённым постольку, поскольку так морально порицаем за свой поступок с позиций общества, не обязанного в лице присяжных прибегнуть к иной оценке субъективной составляющей содеянного, кроме как морально упречной mens rea в отношении базисной фелонии, что это оправдывает отобрание у него жизни.[1097] Соучастник преступления, приняв на себя риск совместного совершения фелонии, следствием чего – пусть и неожиданным – стала гибель другого человека, также рискует своей жизнью, но лишь постольку, поскольку он в достаточной мере морально упречен в силу того же самого основания и всё с тех же самых позиций общества[1098] и не более того, или, говоря иными словами, постольку, поскольку пересекает грань порицаемости, за которой лежит смертная казнь. Право требует лишь последующего, отделённого от моральной оценки общества самой по себе[1099] и сугубо юридического установления наличия некоего «порогового» уровня моральной упречности, основанного на неосторожном безразличии к ценности человеческой жизни и реально наличествующего в подавляющем большинстве ситуаций, связанных с причинением смерти другому человеку в ходе учинения фелонии. Таков стандарт Энмунда-Тисона-Ривса, не затрагивающий в своей сущности рассматриваемой доктрины и конституционной позволительности наложения обществом стигмата морального осуждения, отражённого в смертном приговоре, за тяжкое убийство по правилу о фелонии для любого из соучаствующих в совершении последней. Вновь говоря словами Верховного Суда Соединённых Штатов, «лишь меньшинство из тех штатов, в которых допускается смертная казнь за тяжкое убийство по правилу о фелонии, отвергли возможность смертного приговора в отсутствие намерения убить, и мы не считаем, что эта позиция меньшинства является конституционно требуемой (курсив мой. – Г.Е.)».[1100] И лишь как вопрос права такой смертный приговор непозволителен в ряде ситуаций.
То, здрав ли стандарт Энмунда-Тисона-Ривса теоретически, в аспекте философско-правовых основ уголовного права, зависит, в конце концов, от его социально-этической здравости в приложении к наказанию как стигмату морального осуждения, основанному на сознательном выборе социально неприемлемого, морально порицаемого поведения. Ответить же на последний вопрос, вместе с тем, нельзя, поскольку это означало бы замещение субъективными взглядами объективных ценностей, исповедуемых любым данным социумом и воплощённых в уголовном праве.
Подводя итог всему изложению проблемы тяжкого убийства по правилу о фелонии, можно отметить следующее.
Возникновение данной доктрины, бесспорно, теряется во глубине веков. Сложно установить её изначальные цели, сферу действия и raison d’etre в основе.
В качестве теоретической гипотезы было выдвинуто понимание тяжкого убийства по правилу о фелонии как сравнительно случайно возникшего специального преломления концепции mens mala с её объективно оценивавшейся моральной упречностью, являвшейся необходимой и достаточной предпосылкой к констатации mens rea и, как следствие, к назначению наказания (а точнее к повешению виновного) за тяжкое убийство.
Со временем доктрине тяжкого убийства по правилу о фелонии, претерпевшей значительные изменения, предлагаются иные обоснования, целью которых является её примирение с психологическим пониманием mens rea.
Но, как представляется, ни одно психологическое обоснование в его post hoc рационализирующем характере не в состоянии теоретически оправдать здесь наказание лица за тяжкое убийство в плане принципа mens rea.
В свою очередь, это возможно только на основе преломления в плоскости объективных социальных оценок, воплощённых в уголовном праве, исходных постулатов наказания. Лишь ими, покоящимися на понимании сущности mens rea как заслуживающего в данном случае морального порицания осознанного поставления в опасность намеренным совершением фелонии значимых социальных ценностей, оправдывается стигмат морального осуждения за тяжкое убийство со следующим применением к виновному всего имеющегося арсенала уголовного наказания вплоть до отобрания у него жизни.
Используя более чем столетнюю метафору Оливера У. Холмсами., «когда вы выманили дракона из его пещеры на равнину и на дневной свет, вы можете… или убить его, или приручить его и сделать из него полезное животное».[1101] Так что призывая к отмене тяжкого убийства по правилу о фелонии, нужно всегда помнить о моральной порицаемости преступника, который не просто совершил своё деяние, но и принёс в жертву жизнь абсолютно невиновного человека. Сохраняя же эту доктрину, необходимо пытаться через реформирование нормы оградить интересы тех, кто не заслуживает стигмата морального и легального осуждения за тяжкое убийство.
Таким образом, с точки зрения той или иной социальной оценки достаточности связи между мерой моральной виновности и стигматом морального осуждения за тяжкое убийство с использованием рассматриваемой доктрины последняя является и приемлемой, и неприемлемой для современного уголовного права.