class="p1">Соглашаюсь.
– Да, так и будет. Будет, но только в том случае, если не подготовить общественное мнение. Причем не только в России и Германии, но и на всех континентах. Мы же с тобой за мир во всем мире, не так ли?
Кузен усмехается.
– Допустим.
– Да не допустим, а самым железным образом, ведь больших миротворцев, чем Россия и Германия, сейчас не сыскать, разве не так?
Новая улыбка.
– Не исключено.
– Ведь именно Россия и Германия во времена Великой войны выдвинули идею «Сто дней для мира», не так ли?
Кайзер уже в открытую смеется.
– Ну, пусть так.
– Ну, вот! Итогом нашей сегодняшней встречи должно быть какое-то совместное коммюнике. Но не будем же мы публике рассказывать о том, что мы тут делили мир? Да, я знаю, что совместное заявление со всякого рода обеспокоенностями у нас уже согласованно. Но я предлагаю завершить встречу на максимально патриотической и пафосной ноте. Мы за мир во всем мире. Мы чтим ветеранов минувшей Великой войны. Они – герои. Герои духа. Выстояли на фронте и выстояли в превратностях своей жизни. И как настоящие герои встали над своими проблемами, показывая пример всем, пример того, как дух царствует над плотью. Не жалость, а гордость. Не уничижение, а возвеличивание. Аплодисменты трибун как дань уважения и символ восхищения. Разве не достойны наши ветераны этого?
Вилли долго молчал, обдумывая сказанное мной.
– Что ты конкретно предлагаешь?
– Совместное заявление. Германия и Единство, признавая необходимость недопущения войн в грядущем, призывает все страны мира объединить свои усилия в созидании и воспитании здоровья народов. Чему порукой должен стать массовый спорт. Апофеозом же спортивных достижений являются Олимпийские игры. Чтя ветеранов и воздавая должное их подвигу, Германия и Единство представят свои команды инвалидов Великой войны на организуемом совместно Фестивале в поддержку Олимпийских игр в Москве 1920 года, дабы возвеличить их подвиг и воздать дань уважения силе духа каждого из них. Призываем все страны, которые участвовали в Великой войне, последовать нашему примеру и прислать в Москву команды своих ветеранов-инвалидов последней страшной войны в истории человечества. Ну, как-то так и в таком духе.
Кайзер улыбнулся.
– Тексты для твоего Министерства информации ты сам пишешь?
Улыбаюсь в ответ.
– Делать мне больше нечего. Граф Суворин справляется и без моей дилетантской помощи.
Кивок.
– Хорошо, и как ты это видишь практически?
– Ну, не знаю. Это же экспромт. Пусть позанимаются наши подчинённые. На первый взгляд, нужно дать команду по всякого рода приютам и прочим учреждениям общественного призрения. Пусть что-то объявят подведомственным им ветеранам, ну, что-нибудь весьма бла-бла-бла патриотическое о любимом Отечестве, о заботе монарха и все такое прочее. Что-то о величии духа. И если кто-то хочет принять участие в мирном сражении-соревновании во славу любимого Фатерлянда, то государство и лично монарх выделит стипендию и всё такое прочее. Как-то так.
Кайзер смотрел на меня с неприкрытым уважением. Что-то я переиграл явно. Увлекся.
– А ты изменился, Миша.
Делаю удивленное лицо.
– С чего бы? Я всегда таким был. Ты просто не замечал.
Неопределенный кивок.
– Возможно.
Стук в дверь несказанно удивил меня. Кто посмел прерывать нашу беседу о судьбах мира сего? Гляжу на Вилли, тот в таком же недоумении. Но явно нам не перемену чая принесли.
Поскольку кузен не проявил инициативы, беру на себя смелость:
– Да! Войдите!
Сначала крикнул на немецком, а потом уж и на русском.
В дверях появляется мой камердинер Евстафий, и его лицо мне решительно не нравится. Что случилось? Что?! Это «что» должно быть какого-то совершенно чудовищного масштаба. Что?! Очередной взрыв, как случился в Галифаксе? Упал астероид? Циолковский нашел живых марсиан?
– Евстафий, да говори уже, черт тебя побери!!!
Барон Елизаров сглотнул и, затравленно оглянувшись, произнес по-русски:
– Государь, сообщение из Рима. «Американка» обнаружена у светлейшего князя Романова-Мостовского и у принцессы Джованны Савойской. Они оба уже в Bambino Gesu – старейшей детской больнице Рима. Их состояние ухудшается с каждым часом…
Не знаю, какой уровень познаний у кайзера в русской словесности, но он мне лишь кивнул:
– Отправляйся, друг мой. Дела подождут.
Глава XII
Кровь и слезы
ИМПЕРСКОЕ ЕДИНСТВО РОССИИ И РОМЕИ. ВОСТОЧНАЯ РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ. МРАМОРНОЕ МОРЕ. ОСТРОВ ХРИСТА. ХРАМ РОЖДЕСТВА ПРЕСВЯТОЙ БОГОРОДИЦЫ. 13 мая 1919 года
Маша молилась в тишине. Лишь треск свечей нарушал безмолвие домашней церквушки. Её губы горячо и искренне шептали слова молитвы. А что ещё от неё сейчас зависело? Весь последний час она только и делала, что отдавала какие-то повеления, решала вопросы в Риме и в Константинополе и, едва не заламывая руки от безысходности, металась от аппарата к аппарату, из кабинета в кабинет, стараясь всюду успеть, ничего не упустить, не допустить… Не допустить самое страшное.
Система «Внутренней Монголии» дала сбой. Проклятый бал! У Маши не было сомнений, что именно глупая выходка Миши стала причиной случившегося. Ну зачем он это сделал? Зачем?! Глупая бравада и легкомысленность!!! Сам же!
– Иисусе Христе, Сыне Божий, спаси, сохрани и помилуй рабов твоих, даруй им исцеление и благословение Твоё. Отче наш, иже еси на Небеси, да святится Имя Твое…
Четверть часа назад из аэропорта Города вылетел самолет с лучшими специалистами Константинополя во главе с профессором Гедройц. Они спасли Мишу, должны спасти и её сестру. И Мишку. Как бы она к нему ни относилась, но, Господи, пусть он живёт! Пусть живут оба, Господи!
Её губы шевелились в бесконечной молитве:
– Пресвятая Богородица, молю тебя, Матерь Христова, помолись своему Сыну, упроси Его, пусть смилостивится Он…
Губы шевелились и шевелились. Лишь трещали свечи в тишине храма.
ШВЕЙЦАРСКАЯ КОНФЕДЕРАЦИЯ. ЦЮРИХ. АЭРОДРОМ. 13 мая 1919 года
Мой кортеж въехал на территорию летного поля. «Империя» всё ещё находилась в ангаре, и меня это взбесило до чрезвычайности. Еще несколько сотен метров, и я уже выхожу через распахнутую караулом дверцу авто.
Полковник Кононов вытянулся впереди строя. Последовали официальный верноподданнический доклад и мой не менее царственный ответ. Затем мы перешли к текущим вопросам. Выслушав моё повеление, полковник вытянулся, оправил мундир и приложил ладонь к фуражке:
– Ваше императорское всесвятейшество и величие! Дозвольте конфиденциальный доклад?
Киваю. Мы отходим в сторону, и полковник, вновь приложив руку к козырьку, докладывает, приглушив голос:
– Ваше императорское всесвятейшество и величие! Выполнить ваше повеление невозможно. Идет заправка. Сумерки надвигаются. Трасса мне незнакома. Парусность корабля огромна. Облачность усиливается. Шанс потерпеть катастрофу увеличивается с каждым часом. Дирижабль еще минимум час будет находиться в режиме заправки. Близится ночь. Ближе к