«Хуман превосходил Бизхана мощью; добродетель становится пороком в час, когда заходит солнце»[836].
Султан недолго оставался в Рэе и оттуда отправился в Хамадан и в короткое время захватил большую часть крепостей Ирака.
А Предводитель Правоверных, ан-Насир ли-Дин-Алла пожелал /33/, чтобы Султан уступил Ирак или его часть Верховному Дивану[837]. Гонцы направлялись от одной стороны к другой и обратно, но султан все не соглашался, и тогда халиф послал к нему своего везира, Муайид ад-Дина ибн аль-Касаба с дорогими одеждами и подношениями и всевозможными почетными дарами. К тому времени, когда везир подошел к Асадабаду, вокруг него собралось более десятка тысяч человек — курдов из Ирака и арабских солдат, и его высокое положение и недостаток ума и учености подтолкнули его к тому, чтобы отправить султану такое послание: «Верховный Диван почтил и наградил султана, и поверенный в делах государства, то есть везир, явился сюда по этому случаю. Условия оказания ему этой милости требуют, чтобы султан прибыл встретить везира с малой свитой и великим почтением и пешим приблизился бы к его коню». Королевское достоинство и звание султана, разумение того, что подобная встреча есть обман и коварство, равно как и сопутствовавшая ему удача помогли султану отвратить измену, и он послал войско, чтобы приветствовать везира; и они заставили его вкусить завтрак, когда жители Багдада не успели еще доесть ужин. Он бежал, навлекая позор на халифат, и армия преследовало его войско до самого Динавара[838]. От их славы не осталось и следа, а султан вступил в Хамадан обладателем динаров, и дирхамов, и богатств сверх всякой меры. Он послал чиновников, ведавших доходами казны (ʽummāl), в страны Ирака и поручил дела того королевства эмирам и доверенным лицам (gumāshtagān). Он отдал Исфахан Кутлук-Инанчу и приставил к нему свиту, набранную из эмиров. Управление Рэем он возложил на своего сына Юнис-хана, атабеком и управляющим (naqīb) /34/ армией у которого был Маянчук[839]. И распределив таким же образом другие земли, султан отбыл, чтобы с триумфом вернуться в Хорасан. На пути туда он получил известие, что Мелик-шах заболел из-за нездорового климата Мерва. Он послал за ним, и когда тот прибыл в Тус и поправил свое здоровье, он вновь доверил ему эмират Нишапур и велел сворачивать палатки и возвращаться в Хорезм. Выделив султану Мухаммеду земли в Хорасане, он взял его с собой.
Когда подошла к концу зима 591 года (1194/1195), он отправился в Сукнак и те земли, чтобы напасть на Кайир-Буку-хана[840]. Когда султан со всеми своими полками достиг Дженда, Кайир-Буку-хан, узнав о его приближении, повернул поводья и бежал; и султан поспешил вдогонку за ним. А в армии султана /35/ было много оранов[841] (которые обычно служили аджамами[842]), которые прислуживали султану. И эти люди тогда послали Кайир-Буку письмо, в котором говорилось, чтобы он проявил твердость и что когда обе армии сойдутся, они отвернут свои лица и покажут спины. Положившись на эти заверения, Кайир-Буку возвратился, и две армии выстроились в боевом порядке в пятницу, 6-го дня месяца джумады II того года [7 февраля 1195]. Ораны султаны покинули центр войска и разграбили обоз. Армия ислама потерпела сокрушительное поражение; многие погибли под ударами меча, а еще больше умерло в пустыне от зноя и жажды. Сам султан прибыл в Хорезм через восемнадцать дней.
В то время как султан занимался приготовлениями к этой экспедиции, Юнис-хан послал надежного человека в Хорасан к своему брату Мелик-шаху, чтобы сообщить о приближении багдадского войска и попросить помощи. Услыхав это, Мелик-шах отправился в Ирак, но еще до того как он успел прийти на помощь брату, Юнис-хан сам разбил армию Багдада /36/ и захватил богатую добычу. Братья встретились в Хамадане, и после того, как они пробыли там вместе некоторое время, пируя и веселясь, Мелик-шах вернулся домой.
Прибыв в Хорасан, он послал указ Арслан-шаху[843] в Шадиях, которым назначал его своим заместителем, и отправился в Хорезм навестить своего отца. По причине его отсутствия в Нишапуре поднял голову порок благодаря нескольким людям, подобным дьяволу. Их властолюбие и наклонность к тирании сдерживались в правление султана, мудростью не уступающего Соломону[844], и потому меч беззакония и несправедливости не покидал ножен их желаний. Эти люди за пологом вражды стали готовиться к войне против султана вместе с сыном Тоган-шаха, Санджар-шахом, которого султан взлелеял на груди своей милости и в твердыне своего благоволения и которого любил, как своих собственных детей, по причине существования между ними двух связей: первая заключалась в том, что мать Санджара была женой султана, а вторая — в том, что сестра султана вслед за его дочерью вошла в семью Санджара. И теперь он по причине злой судьбы и неблагоприятного расположения звезд при его рождении был принужден вышеназванными людьми вступить вместе с ними в заговор. Они строили свои планы в тайне, чтобы ни единый слух об этом не пересек границу и их намерения не были бы раскрыты прежде, чем они поднимутся справа, и слева, и в центре, и сзади. И, сочувствуя этим мятежным планам, мать Санджара посылала в Нишапур из Хорезма золото и драгоценности, чтобы подкупать вельмож и военачальников этого города и совращать их с истинного пути. Однако тайна была раскрыта, и Санджар-шаху было приказано явиться в Хорезм, где его заточили в тюрьму, лишив зрения его созерцающие мир глаза[845]. Его зрение не было утрачено полностью, но он не открыл этого. Вот [часть] написанного им четверостишья:
/
37/ Когда рука Судьбы ослепила мои глаза, в мире Юности поднялся плач.
Через некоторое время эмиры и Столпы Государства вступились за него, напоминая о его близком родстве с султаном; и его освободили и вернули ему его земли. И так он жил до тех пор, пока не наступил час, назначенный ему Ангелом Смерти, а было это в 595 году [1198/1199].
В то время, когда к его глазам поднесли прут, никто не знал [что он не ослеп полностью], и он тоже никому об этом не сказал, так что даже члены его семьи не знали этого обстоятельства, и он частью видел все, что происходило, добро или зло, и это не причиняло ему страданий, ибо «для мудреца довольно и знака».
После его смерти султан занялся приготовлением к войне и размещением своего ударного и колющего оружия и послал гонцов во все концы, чтобы созвать эмиров из всех краев и приготовиться к новому приключению. В этот момент прибыло известие о раздорах между эмирами Ирака. В это время его сын Юнис-хан, по причине того, что какая-то болезни приключилась с его глазом, которую нельзя было вылечить (а может, это было наказанием, ибо сказал Господь Всемогущий: «И око — за око»[846]), вернулся из Рэя, оставив вместо себя Маянчука. А в Багдаде войско под предводительством /38/ везира было снаряжено и готово напасть на Ирак. Кутлук-Инанч прибыл в Рэй на помощь Маянчуку. Они провели вместе несколько дней, но потом вдруг Маянчук неожиданно напал на Кутлук-Инанча и убил его. Он послал его голову в Хорезм, заявив, что тот замышлял поднять мятеж. Султан был потрясен этим позорным утверждением и очевидной изменой и понял, что это были знаки назревающего бунта, но счел благоразумным не открывать своих чувств. Наконец, в [592/1195-6][847] он в третий раз отправился в Ирак. Так как везир халифа находился с войском в Хамадане, султан подошел к Муздакану[848] и остановился. Через день или два стороны вступили в бой, и войско Багдада, не увидело другого выхода, кроме как запросить пощады. По своему обыкновению султан сохранил им жизнь и отпустил с честью. За несколько дней до битвы везир, командовавший армией, скончался, и это держалось в таком строгом секрете, что войско узнало об этом только после своего поражения. Умершему отрезали голову и послали ее в Хорезм — поступок не рыцарский и недостойный султана.