Читать интересную книгу Взгляни на дом свой, ангел - Томас Вулф

— Да,— сказал Юджин, захваченный этой мыслью,— если золотые пломбы есть хотя бы даже у одного человека из десяти, это даст десять миллионов только на Соединенные Штаты. А сколько это будет, считая по пять долларов штука, ты и сам легко сосчитаешь.

— Еще бы! — сказал Джордж Грейвс.— Я и больше сосчитаю.— И он со смаком задумался на минуту.— Куча денег,— сказал он.

В конторе Похоронного бюро Роджерса Мелоуна собралась скорбящая семья похищенного смертью,— «Конь» Хайнс откинулся во вращающемся кресле и, положив ноги на широкий подоконник, лениво переговаривался с мистером Ч. М. Пауэллом, лощеным членом фирмы, не участвующим в ведении дел. Как спят бойцы, обретшие покой. Не забывай хотя б еще немного.

— Похоронная контора — доходное предприятие,— сказал Джордж Грейвс.— Мистер Пауэлл богат.

Глаза Юджина прилипли к тяжелой нижней челюсти «Коня» Хайнса. Он забил по воздуху судорожной рукой и вцепился пальцами себе в горло.

— Что с тобой? — воскликнул Джордж Грейвс.

— Они не похоронят меня заживо,— сказал Юджин.

— Это как знать,— мрачно сказал Джордж Грейвс.— Такие вещи случались. Потом раскапывали могилу, и оказывалось, что они перевернулись и лежат лицом вниз.

Юджин затрясся.

— По-моему,— высказал он мучительное предположение,— при бальзамировании у тебя вынимают внутренности.

— Да,— сказал Джордж Грейвс, повеселев.— Да и эта дрянь, которую они применяют, все равно тебя прикончит. Они же ее в тебя накачивают галлонами.

Сердце Юджина съежилось, пока он прикидывал. Призрак былого страха, давно уже успокоившийся, восстал, чтобы вновь начать его преследовать.

В своих прежних фантазиях он видел, как его погребали заживо, предвидел свое пробуждение в смертной тоске, свои медлительные тщетные усилия отбросить душащую землю, пока наконец, подобно тонущему, который хватается за воздух, его безмолвные застывшие пальцы не скрючатся над рыхлой могилой, моля о спасительно протянутой руке.

Они завороженно смотрели сквозь сетчатые двери в темный коридор, обрамленный плакучими папоротниками. Сладкий похоронный запах гвоздик и кедра плыл в прохладном тяжелом воздухе. За ширмой они смутно4 разглядели на постаменте с колесиками тяжелый гроб с массивными серебряными ручками и бархатным покровом. Дальше густой свет сливался с темнотой.

— Их обряжают в задней комнате,— сказал Джордж Грейвс, понизив голос.

Сгнить в цветок, раствориться в дерево с бесприютными телами непогребенных.

В эту минуту, отдав скорби все, что у него было (одну слезу), преподобный отец Джеймс О'Хейли, иезуит, среди неверных один лишь верный, неуклонившийся, несо-блазнепный, неустрашенный, сдобно покинул часовню, короткими энергичными шажками прошествовал по ковровой дорожке в приделе и вышел на свет. Его голубые глазки секунду быстро мигали, сдобное, гладкое лицо твердо несло улыбку тихой благожелательности; он надел на голову маленькую аккуратную шляпу из черного бархата и направил свои стопы к бульвару. Юджин тихонько попятился, когда толстячок проходил мимо, ибо эта маленькая фигура в черном надвигалась на него грозным символом своей великой госпожи — это гладкое лицо слышало непроизносимое, видело непознаваемое. На отдаленном аванпосте могучей церкви он был знаменосцем единственной истинной веры, освященной плотью бога.

— Им не платят никакого жалования,— печально сказал Джордж Грейвс.

— Так как же они живут? — спросил Юджин.

– Об этом не беспокойся,— сказал Джордж Грейвс с многозначительной улыбкой.— Они берут все, что плывет в руки. По его виду не скажешь, что он голодает, верно?

— Да,— ответил Юджин,— не скажешь.

— Он живет в свое удовольствие,— сказал Джордж Грейвс.— Вино за завтраком, обедом и ужином. Здесь в городе есть богатые католики.

– Да,— сказал Юджин.— Фрэнк Мориэрти сидит по уши в деньгах, нажитых на самогоне.

— Берегись, чтобы они тебя не услышали!— сказал Джордж Грейвс с ворчливым смехом.— У них уже есть генеалогическое древо и герб.

Пивная бутылка на задних лапах в поле лимбургского сыра с тремя алыми полосами,— сказал Юджин.

Они из кожи вон лезут, стараясь пропихнуть Принцессу Мадлен в общество,— сказал Джордж Грейвс.

Черт возьми! — воскликнул Юджин, ухмыляясь.— Ну, и надо ее туда допустить, если ей так хочется. Мы же — золотая молодежь, разве нет?

Ты, может, и золотая молодежь,— сказал Джордж Грейве, шатаясь от смеха.— А я нет! Не желаю, чтобы меня ставили на одну доску с этими нахальными сопляками.

– Мистер Юджин Гант вчера вечером устроил прием с жареной бараниной для местного кружка золотой молодежи в «Диксиленде» — прекрасном старинном родовом особняке своей матушки миссис Элизы Гант. Джордж Грейвс потерял равновесие.

– Зря ты так говоришь, Джин! — всхлипнул он и укоризненно покачал головой.— Твоя мать — прекрасная женщина.

• В течение вечера высокородный Джордж Грейвс, талантливый отпрыск одной из старейших и богатейших семей — честерфилдских Грейвсов (десять долларов в неделю и более), исполнил несколько соответствующих случаю опусов на гребешке.

Подчеркнуто остановившись, Джордж Грейвс вытер слезящиеся глаза и высморкался. В витрине шляпочной мастерской Бейна восковая нимфа, чьи фальшивые локоны были увенчаны кокетливыми перьями, протягивала жеманные пальчики грациозным противовесом. Шляпы для миледи. О, если б эти губы говорили!

В эту минуту под ровное шуршание рысящих крупов роджерс-мелоуновская повозка смерти быстро свернула с бульвара и на звонких копытах пронеслась мимо. Они с любопытством обернулись и смотрели, как фургон остановился у тротуара.

— Еще один краснокожий покатился в пыли,— сказал Джордж Грейвс.

Приди же, нежная смерть, безмятежно, все ближе и ближе.

«Конь» Хайнс быстро выбежал на длинных хлопающих ногах и раскрыл дверь сзади. Через минуту он с помощью двух людей, сидевших на козлах, осторожно извлек длинную плетеную корзину и скрылся в душистой мгле своего заведения.

Пока Юджин смотрел, это место обрело былую фатальность. Каждый день, думал он, мы проходим там, где когда-нибудь умрем. Или и я тоже прибуду мертвым в какое-нибудь убогое здание, еще неведомое? Суждено ли этой светлой плоти, прикованной к горам, умереть в жилище, еще не построенном? Суждено ли этим глазам, затопленным еще не увиденными видениями, заполненным вязкими и бесконечными морями на заре, грустным утешением несбывшихся Аркадий, суждено ли им в свое время запечатать свои холодные мертвые грезы на таком же матрасе в каком-нибудь жарком селении на равнинах?

Он уловил и зафиксировал этот миг. Доставщик телеграмм, трудолюбиво вертя педали, энергично свернул с бульвара, по широкой дуге въехал в переулок справа, резко вздернул колесо на тротуар и подкатил к черному ходу. Без отдыха по суше и по морю чреда вестей. Милтон, ты должен был бы жить сейчас.

Медленно спустившись по темной лестнице «Дома терапевтов и хирургов», миссис Томас Хьюитт, хорошенькая жена преуспевающего адвоката (фирма «Артур, Хьюитт и Грей»), вышла на свет и медленно направилась к бульвару. Вежливыми взмахами шляп ее приветствовали Генри Т. Мерримен («Мерримен и Мерримен») и Роберт Ч. Аллен, коллеги ее мужа. Она улыбнулась и быстро сразила каждого взглядом. Красива эта плоть. Когда она прошла, они посмотрели ей вслед. Потом продолжили свою беседу о судебных процессах.

На третьем этаже Первого национального банка на правом углу Фергес Пастон, пятидесяти шести лет, с узким похотливым ртом между оловянно-седыми бакенбардами, поставил полусогнутую ногу на подоконник открытого окна и внимательно следил за движениями переходящей улицу мисс Берни Пауэрс, двадцати двух лет. Даже и в нашем пепле живет былой огонь.

На противоположном углу миссис Роланд Роулс, чей муж был управляющим «Пирлесс Палп компани» (фабрика № 3) и чей отец был владельцем этой компании, вышла из богатой недоступности магазина Артура Н. Райта, ювелира. Она защелкнула сумочку из серебряной сетки и села в ожидавший ее «паккард». Это была высокая темноволосая женщина тридцати трех лет, с хорошей фигурой. Ее лицо было скучным, плоским, типичным для Среднего Запада.

– Все денежки у нее,— сказал Джордж Грейвс.— У него за душой нет и ломаного гроша. Все записано на ее имя. Она хочет петь в опере.

– А петь она умеет?

Ни на ломаный грош,— сказал Джордж Грейвс.— Я ее слышал. Не зевай, Джип. У нее есть дочка, твоя ровесница.

А что она делает? — спросил Юджин.

— Хочет быть актрисой,— сказал Джордж Грейвс с горловым смехом.

– Слишком тяжелая работа за такие деньги,— сказал Юджин.

Они дошли до банка на углу и нерешительно остановились, вглядываясь в прохладное ущелье предвечернего часа. Улица жужжала легким, веселым роем праздных зевак; лица юных девственниц возникали там и тут, как цветы на венке. Юджин увидел, что на него по дюйму в секунду надвигается тяжелое парализованное тело старого мистера Эйвери, весьма большого эрудита, совершенно глухого, семидесяти восьми лет. Он жил один в комнате над Публичной библиотекой. У него не было ни друзей, ни родственников. Он был мифом.