Читать интересную книгу Срочно, секретно... - Валериан Скворцов

Лю Хотин не поняла ни слова, однако понимающе кивнула и, подойдя к столу, затемнила ацетиленовый фонарь светомаскировочным колпаком из жести с квадратной прорезью на уровне горелки.

Фанза погрузилась во мрак. Лишь залитый голубоватым подрагивающим светом на краю стола возле рации белел листок бумаги, покрытый рядами букв и цифр, да багрово светились в печи жарко тлеющие уголья.

Сергей взялся за ключ.

— КВ-39... КВ-39... Я — КВ-39... Прием... — полетело через долину Сунгари, над маньчжурскими сопками — через границу, в Благовещенск.

Благовещенский центр не заставил ждать ответа.

— Порядок, подтверждают. — Сергей пододвинул к себе листок с шифрограммой.

Точки и тире, которые отстукивал телеграфный ключ для тех, кто владеет шифром, складывались в слова:

«В Харбин с инспекторской проверкой прибыл главнокомандующий Квантунской армией. Он посетил бактериологический центр в Бинфане. На полигоне Аньда интенсивно ведутся испытания новых видов бактериологического оружия. Эффективность оружия проверяется на захваченных в плен партизанах и бойцах китайской Красной армии. По сведениям, полученным из источника, осведомленность которого не подлежит сомнению, несколько месяцев назад, в соответствии с планом, апробированным штабом Квантунской армии, была снаряжена экспедиция в район города Нинбо. Поездом специального назначения экспедиция через Харбин, Чанчунь, Мукден, Тяньцзинь доехала до Шанхая. Груз, который привез с собой этот экспедиционный отряд, насчитывавший сорок человек, состоял из специальных металлических емкостей, предназначенных для укрепления на концах крыльев самолетов. В емкостях содержалось около пятнадцати миллионов блох, зараженных легочной чумой. Зачумленные блохи были сброшены с самолетов на гражданское население города Нинбо. Возглавлял экспедицию командир подразделения № 731 генерал Сиро Исии. Операция проводилась под кодовым наименованием «Нара». Работа экспедиции по указанию Исии фиксировалась на кинопленку. Из отснятого материала смонтирован фильм...»

 

Старший унтер-офицер Хосоя трудился в поте лица. Ежеминутно включал и выключал кнопки, тумблеры и регуляторы пеленгационной аппаратуры. Результаты передавал оператору дублирующей установки, принимал данные, полученные в районе вокзала, и, понимая, что дорога каждая секунда, торопливо бросал вознице:

— Прямо... налево... прямо... прямо... налево...

Фургон тащился медленно, не быстрее пешехода. Перед каждым домом возница придерживал лошадей, потом снова трогался в путь. Район поиска сужался метр за метром.

Хосоя знал: если радист не прекратит сеанс раньше чем через полчаса, то этого времени будет вполне достаточно, чтобы оказаться вблизи места, где действует вражеский радиопередатчик.

«Полчаса... всего лишь полчаса...» — лихорадочно билось у него в мозгу, как молитва.

Но небо, усыпанное, словно зернами риса, перемигивающимися звездами, не вняло его заклинаниям. Поработав десять минут, радиостанция умолкла.

Огорченно вздыхая, старший унтер-офицер вызвал на связь радиопеленгатор, двигавшийся со стороны вокзала. Оператор передал ему свои выкладки, и Хосоя, облизав пересохшие от волнения губы, склонился над подсчетами.

«Ничего страшного, — утешал он себя, — еще один такой сеанс, и птичка будет в клетке».

Из расчетов Хосоя было ясно, что точка, из которой выходит в эфир искомая рация, находится в районе Фуцзядань.

Через полчаса после доклада радистов об удачном пеленге полковник Унагами разложил на столе план Харбина. Пригладил его ладонью.

Вот он, квадрат, накладывающийся на Фуцзядань. Дома и лачуги, лавчонки и харчевни, тесно лепящиеся друг к другу, глухие заборы, узкие улочки, на которых двое рикш и те не разъедутся, — район, набитый китайцами, как сеть креветками. Красные лисы знали, в какую нору им забиться! Но чем хитрее упрятался зверь, тем больше славы охотнику, его перехитрившему. И он, полковник Унагами, чувствующий себя охотником, уже видит одну из промашек вражеских агентов.

— Подойди сюда, Синдо! — не поднимая головы, окликнул он сыщика-китайца, который, спрятав руки в рукава куртки, почтительно жался возле порога.

Китаец приблизился к столу. Ладони его еще глубже ушли в рукава.

— Это Фуцзядань, — положил Унагами длинные пальцы на карту. — Район тебе известный. Наши специалисты установили, что где-то здесь действует вражеский передатчик. Вчерашней ночью радист вошел в радиоконтакт со своими хозяевами в России. К сожалению, он слишком быстро ушел из эфира, и нашим пеленгаторам не хватило буквально нескольких минут, чтобы засечь точное местонахождение передатчика. Когда рация заработает снова — этого, наверное, не знает и сам радист, а уж мы и подавно. Поэтому время терять нет резона. Фуцзядань — район китайский. Европейцы туда заглядывают только в поисках экзотических ощущений. Вот ты и порыскай по Фуцзяданю, потолкайся по базарам, посиди в харчевнях, порасспроси своих соплеменников — не попадались ли им на глаза странные белокожие, которых не интересуют ни гадальщики, ни тибетские врачи, ни сдобные булочки, ни дома любви и никакие другие китайские сладости.

Холодно смотря в понимающие собачьи глаза ищейки Синдо, он бросил командным тоном:

— Словом, ищи, Синдо, может быть, нападешь на след!

И, легонько ударив в спину, подтолкнул сыщика в сторону двери, бросил вслед:

— Будешь звонить мне по номеру триста тридцать семь и докладывать о результатах...

 

В мире в те дни, конечно, не набралось бы и десятка людей, знавших или хотя бы догадывавшихся о хитроумных ходах японского контрразведчика Унагами, о сыщике Синдо, шныряющем по запутанным улочкам Фуцзяданя, о смертельной угрозе, нависшей над людьми, чьи настоящие имена и чья истинная профессия станут известны лишь десятилетия спустя.

Мир интересуют глобальные проблемы. Вот и в те дни в разных странах разные люди строили самые различные догадки и прогнозы относительно завершения событий у озера Хасан и высоты Заозерная.

Временный поверенный в делах СССР в США К. А. Уманский телеграфировал наркому иностранных дел М. М. Литвинову:

«Лейтмотив прессы за последние два дня: наша решительность по отношению к японцам объясняется желанием связать в Маньчжурии японские силы и этим помочь китайцам. Эти предположения вызывают в самых широких кругах очевидный прилив симпатий к нам, которые, однако, мало отражаются в большой прессе, не желающей признавать рост нашего престижа и оттенять этим падение престижа США в Китае перед публикой... Только в отдельных херстовских газетах — прямое стравливание нас с японцами, надежда на ослабление обоих и прямо высказанное опасение роста нашего влияния на Дальнем Востоке. По существу инцидента большинство газет не становится на точку зрения нашей правоты и ссылается на «неясность границы».

Полномочный представитель СССР в Великобритании И. И. Майский информировал Наркомат иностранных дел:

«В порядке возобновления личного контакта после отпуска я был вчера в Форин Оффисе у второго постоянного товарища министра Олифанта, замещающего ушедшего в отпуск Кадогана. Олифант начал разговор с событий на Дальнем Востоке. Он долго добивался у меня, не является ли маньчжурский инцидент сознательным шагом с нашей стороны в целях создать диверсию для облегчения положения Китая. После того как я категорически опроверг версию, Олифант заметил, что английская информация подтверждает мое замечание. По сведениям Форин Оффиса, инициатива военных действий исходила от японцев. На мой вопрос, какова реакция британского общественного мнения на маньчжурские события, Олифант ответил, что общее настроение, господствующее как в широких кругах населения, так и в правительственных учреждениях, может быть сформулировано так: «Японцы сеяли ветер и теперь пожинают бурю. Они заслужили это». В свою очередь, Олифант спросил меня, не могут ли нынешние события разрастись в большую войну. Я ответил на это в духе инструкций Литвинова, подчеркнув, что хотя мы не хотим войны, но будем крепко защищать наши права и нашу территорию».

10 августа между Советским Союзом и Японией была достигнута договоренность о прекращении военных действий с 12 часов дня 11 августа по местному времени, с оставлением советских и японских войск на рубежах, которые они занимали в 24 часа 10 августа.

12 августа временный поверенный в делах СССР в Японии К. А. Сметанин телеграфировал в Москву:

«В прессе произошел некоторый перелом. Та свистопляска, которая была в течение последних десяти дней вокруг инцидента, сменилась спокойной информацией о событиях. Конечно, это до первого удобного случая для новой травли нас».

 

В харбинской резиденции полковника Унагами зазвонил телефон.

Полковник снял трубку.

— Это я, Синдо, — услышал он голос своего агента.