Читать интересную книгу Бунтарский дух - Бхагаван Раджниш

Двенадцать дней мои адвокаты бегали из одной тюрьмы в другую, потому что меня каждый день куда-нибудь перевозили. Меня гоняли по тюрьмам, стараясь найти какой-нибудь случай, чтобы убрать меня.

Меня поселили в одной палате с человеком, который умирал от СПИДа. Эта камера была предназначена для двоих заключенных, но полгода никто кроме того больного не жил в ней, потому что врач приказал сделать ее одиночкой. Но меня поселили в ней. В камере стояли врач, начальник тюрьмы, судебный исполнитель, и тут человек, который лежал на смертном одре, сказал мне: «Ошо, ты меня не знаешь, но я видел тебя по телевизору и проникся к тебе симпатией. Не оставайся в этой камере. Стой у двери, потому что я болен СПИДом, скоро я умру. Они нарочно поселили тебя здесь, полгода у меня не было соседа. В этой камере все заражено. Стой у двери и барабань в нее. Тебе все равно откроют, если ты будешь несколько часов стучать в дверь».

Прошло около часа, и пришел начальник тюрьмы. Я сказал ему: «Полгода у этого человека нет напарника. Он умирает, в том и сомнения нет. Зачем вы затолкали меня в эту камеру?»

Меня тотчас же переселили. Им нечего было ответить мне. Я спросил врача: «Вы наверняка давали клятву Гиппократа, обещали спасать людям жизнь. У вас нет ни стыда, ни чести. Вы присутствовали при моем вселении в ту камеру. Вы не разрешали даже убийцам селиться там, но даже не заикнулись о моей участи».

«Мы ничего не можем поделать, - ответил он. - Из вышестоящей инстанции поступило распоряжение косвенными методами свести вас в могилу. Нам сказали, что в случае вашей смерти нам ничего не будет».

Когда меня перевезли в следующую тюрьму, прямо посреди ночи судебный исполнитель потребовал от меня подписаться именем Дэвид Вашингтон.

«Меня зовут иначе», - сказал я.

«Нам все равно, - ответил он. - Из более высокой администрации мы получили приказ, согласно которому вам нельзя подписываться в анкете собственным именем. В тюрьме вы будете жить под именем Дэвид Вашингтон».

Я сказал: «Я заметил на вашем пальто красивую нашивку с надписью “Департамент Правосудия”. Снимите хотя бы пальто. Разве это правосудие? Неужели вы считаете меня абсолютным болваном, не способным понять, куда вы клоните? Если я подпишусь каким-то Дэвидом Вашингтоном, вы просто убьете меня, и тогда никто не сможет найти меня, потому что, согласно документам, я не переступал порог этой тюрьмы. Я не собираюсь подписываться чужими именами. Но если вы устали, что неудивительно, так как сейчас глубокая ночь, а вы весь день работали, тогда вы можете оставить меня прямо здесь, на скамье, в конторе. Я подожду. Или вы сами можете заполнить анкету, а я подпишу ее».

Он не понял мою простую уловку и заполнил анкету, куда записал этого самого Дэвида Вашингтона и прочее, что ему было нужно. Там все было выдумано: имя моего отца, местожительство, но я поставил мою подпись. Он посмотрел на мою подпись и спросил: «Что это значит?»

Я ответил: «Дэвид Вашингтон. Завтра вы увидите эту подпись в газетах и по телевизору. Ее знают во всем мире».

Мои адвокаты постоянно следили за моими передвижениями, они ездили вслед за мной по городам, по тюрьмам. Адвокаты беспокоились, что, если они не признают два моих преступления, то меня замучают до смерти. А если мне придется жить двадцать лет в тюрьме, то какой смысл в конечной победе? Они пришли ко мне в печали и сказали: «Мы вынуждены сделать вам не очень красивое предложение. Мы призваны защищать вас, отстаивать вашу невиновность, но правительство шантажирует нас». И они рассказали мне стратегию чиновников.

Министр юстиции США ясно сказал моим адвокатам: «Если вы хотите, чтобы Ошо остался живым, то должны немедленно признать два правонарушения. Через пятнадцать минут Ошо будет обязан покинуть Америку».

Я смотрел на их огорченные лица и думал о миллионах моих людей во всем мире, которые звонили по телефону, присылали письма и телеграммы. Каждую тюрьму они осыпали цветами. Тюремные работники спрашивали меня: «Что делать с этими цветами? Куда их класть? У нас уже не осталось для них свободного места».

Итак, я ответил своим адвокатам: «Не беспокойтесь, я несерьезный человек. Я могу признать любое преступление на ваш выбор. За порогом суда меня ждут все мировые СМИ. Я скажу журналистам: «Я поклялся говорить правду, и все же солгал. Американское правительство заставило меня сказать неправду». С одной стороны, чиновники принуждают давать присягу говорит лишь правду, с другой стороны, они своим шантажом толкают ко лжи».

«Не беспокойтесь», - успокаивал я адвокатов. И я в самом деле признал какие-то правонарушения, даже не поинтересовавшись, в чем они заключались. Но чиновники не предупредили меня о том, что в случае признания моей вины мне придется заплатить штраф в четыреста тысяч долларов, и еще мне на пять лет будет закрыт въезд в США. Меня приговорили условно к пятнадцати годам. Даже если я через пять приехал бы в Америку, то это сочли бы преступлением, поэтому мне пришлось бы десять лет просидеть в тюрьме, причем без всяких дополнительных разбирательств».

Чиновники заранее приняли меры против моего возвращения в Америку. Итак, я не могу обратиться с апелляцией в Верховный Суд о шантаже. По сути, мне запретили въезд в США на пятнадцать лет.

Мои адвокаты были совершенно правы: после того, как я покинул тюрьму, под моей кроватью нашли бомбу, часовую бомбу. Ее могли поставить только работники тюрьмы, по заданию правительства.

Мое дело закрыли через пять минут, потому что я признал правонарушения. Я не стал спорить и сказал адвокатам: «Признайте любые преступления. Я согласен. Не нужно попусту тратить время в суде. Пусть судья вынесете решение». Мои люди сразу же заплатили четыреста тысяч долларов, и меня через десять минут выпустили из тюрьмы. Мой самолет уже стоял на взлетной полосе. Уже через пятнадцать минут я мог покинуть Америку.

Я размышлял о том, почему они так спешили, к чему им этот пятнадцатиминутный срок? Мои адвокаты сказали мне: «Чиновники боялись, что, если вам позволят остаться здесь еще дня два или пять, то вы, возможно, подадите апелляцию в Высший Суд, расскажете всем о шантаже, поэтому они выдавили вас из США в пятнадцать минут».

Вот вам и демократические правительства. Некоторые люди постоянно говорят, что их идеалы это демократия, свобода, гласность, право личности быть собой. Итак, я понимаю тебя, когда вы называете негодяями этих политиков, попов, шанкарачарий. Это просто означает, что вы очень любите меня, а также любите свободу, индивидуальность и глубоко уважаете жизнь.

Все мое учение можно свести к простой концепции: почитайте жизнь и свободу.

Итак, Сарджано, тебе не нужно беспокоиться. Наверно, тебе кажется, что я скажу, будто это не любовь. Но и это тоже любовь, причем любовь лучистая, пламенная. Любовь должна научиться быть не просто розой. Любовь должна знать, что в определенный момент она может стать мечом.

Ты говоришь: «Скажи, разве это не любовь?» Нет, это именно любовь.

«Ибо за слезами отсутствия пребывает безмятежная память как постоянное присутствие в моем центре. Всегда, всегда в центре моего сердца, моих стоп, всех направлений земли, слова и безмолвия, объятья и песни, но более всего в центре моей печальной улыбки, которая порой затмевается страстью».

Если бы поэзия была просто милыми стишками, она не выжила бы в этом безумном мире. Поэзия должна быть сильной. Пусть она будет крепче ненависти и гнева. Поэзия должна уподобиться львиному рыку.

«Скажи, разве это не любовь?» Сарджано, это чистейшая любовь, абсолютно подлинная любовь, совершенно истинная любовь.

«Я кричу: “Вы негодяи!” Ибо я не могу спокойно видеть, как они затыкают тебе рот и сковывают тебе ноги. Скажи, разве это не любовь?»

Я стучался в двери двадцати одной страны, но ни одной из них не хватило мужества дать мне туристическую визу на три-четыре недели.

В Греции мне дали визу на четыре недели, но архиепископ Греции поднял большой шум, стал слать телеграммы президенту и премьер-министру, а также письма с угрозами в адрес человека, в доме которого я поселился. Ему было сказано, что, если он хочет спасти свой дом, то должен выгнать меня. А если через тридцать шесть часов он не спровадит меня, тогда он сгорит вместе с домом и всеми людьми, которые в нем находятся. Нас угрожали сжечь заживо. А этот архиепископ принадлежит к самой древней христианской церкви. Вот какой представитель Иисуса Христа!

Правительственные чиновники испугались. У них не было никаких причин устроить мне козни, так как я две недели даже не выходил из дома. Как-то раз, когда я спал после обеда, приехали полицейские. Моя секретарша Анандо сказала им: «Сядьте, выпейте чаю, а я пойду и разбужу Ошо». Но они столкнули ее с полутораметрового крыльца вниз, на гравий, а затем поволокли прямо по гравию к джипу. Ее отвезли в полицейский участок, как будто она в самом деле пыталась оказать сопротивление служителям закона.