Читать интересную книгу Семья Тибо.Том 1 - Роже Мартен дю Гар

— А как же он поступил?

— Разумеется, все выплатил. За полгода, в рассрочку. Не мог же он донести на мать.

— А мы-то все, встречаясь с ним каждый день, ничего подобного и не подозревали.

— Вы никогда не бывали у них?

— Никогда.

— Теперь обстановка у них просто нищенская. Но видели бы вы убранство в их комнатах еще года два тому назад. Зайдешь, бывало, в их квартиру, выложенную паркетом, с деревянной обшивкой на стенах, изящными панелями над дверями, — и, право, кажется, что перенесся в век Вольтера. Мебель с инкрустацией, фамильные портреты, даже старинное серебро.

— Куда же все делось?

— Все тайком распродали эти ведьмы. Возвращается однажды вечером господин Жюль домой и видит: секретера эпохи Людовика Шестнадцатого как не бывало, а потом исчезли шпалеры, кресла, стенные часы, миниатюры. Даже портрет деда — этакого видного молодца в мундире, с треуголкой под мышкой, перед развернутой картой.

— Дворянское звание, полученное за военные заслуги?

— Вероятно. Он служил в Америке под начальством Лафайета{55}.

Антуан отметил, что она словоохотлива и рассказывает недурно, приводит красочные подробности. Явно умна. А главное, склад ее ума, манера наблюдать и запоминать были именно такими, какие он высоко ценил.

— У нас дома он никогда ни на что не жалуется, — сказал Антуан.

— Ну я-то не раз по вечерам видела, как он выползает на лестницу поплакать!

— Нет, просто не верится! — воскликнул Антуан.

И восклицание его сопровождалось таким живым взглядом, такой улыбкой, что она сразу забыла обо всем и стала думать только о нем одном.

Он спросил:

— Они и в самом деле дошли до крайней нужды?

— Да какое там! Все деньги старухи прячут в кубышку. И себе ни в чем не отказывают, уверяю вас. А ему закатывают сцены, если он купит себе грошовую пастилку! Ах, если бы я вам порассказала все, что о них говорят в доме!.. Например, Алине захотелось… отгадайте-ка чего?.. Женить на себе господина Жюля! Не смейтесь, она свое чуть-чуть не получила! Действовала в сговоре со старухой. По счастью, в один прекрасный день они рассорились…

— И Шаль был согласен?

— Э, да он в конце концов согласился бы, ради Дедетты. Обожает ее. Надумают они чего-нибудь от него добиться и тут же начинают угрожать, что отправят девочку в Савойю, на родину Алины; он заливается слезами и обещает сделать все, что бы они ни пожелали.

Он не слышал, о чем говорит Рашель: смотрел, как шевелятся ее губы, которые он целовал, красиво обрисованные губы, посредине пухлые, а в уголках они сходятся в тонкую черточку; когда она молчит, уголки губ слегка приподняты, будто она собралась улыбнуться и раздумала, и полуулыбка эта не насмешливая, а мирная, веселая.

Мысли его были так далеки от бедняги Шаля, что вполголоса он произнес:

— А знаете, я человек счастливый! — и сразу покраснел.

Она рассмеялась. Накануне, во время операции, она смогла вполне оценить душевное величие этого человека и теперь была в восторге от того, что открыла в нем мальчишество, которое как-то приближало его к ней.

— С каких это пор? — спросила она.

Он пошел на небольшую ложь:

— С сегодняшнего утра.

А ведь так оно и было на самом деле. Ему вспомнилось, с каким ощущением вышел он от Рашели на улицу, освещенную солнцем. Никогда он не чувствовал в себе такой силы; вспомнилось, как у Королевского моста он вмешался в самую гущу экипажей и просто с поразительным хладнокровием, проскальзывая между ними, думал: «До чего же я уверен в себе, до чего же хорошо я сейчас управляю собой! А ведь есть люди, которые отрицают, что ты хозяин своей судьбы!»

— Не угодно ли вам жареных белых грибов? — спросил он.

— With pleasure[42].

— Вы говорите по-английски?

— Разумеется. Si son vedute cose più straordinarie[43].

— И по-итальянски? И по-немецки?

— Aber nicht sehr gut [44].

Он ненадолго задумался.

— Вам доводилось путешествовать?

Она сдержала улыбку.

— Да, немного.

Он попытался заглянуть ей в глаза — уж очень загадочной показалась ему ее интонация.

— Да, о чем же я говорил? — произнес он.

Слова были для них пустым звуком, зато взгляды, улыбки, тембр голоса, самые незначительные движения помимо них вели между собою неумолчную беседу. Она вдруг сказала, внимательно посмотрев на него:

— Вы совсем не похожи на того, кого я видела этой ночью…

— Даю слово, это он и есть, — подхватил Антуан, поднимая руки, еще желтые от йода. — Не могу же я разыгрывать великого врача, когда нужно всего лишь отделить кость от котлеты!

— Знаете, я успела достаточно хорошо вас разглядеть!

— И что же?

Она промолчала.

— Вам довелось впервые присутствовать на таком представлении? — спросил он.

Она посмотрела на него, помолчала и сказала со смехом:

— Мне? — И тон ее, казалось, говорил: «Я еще и не то видела!» Но она тотчас же перевела разговор: — Вам приходится оперировать ежедневно?

— Вообще не приходится. Хирургией я не занимаюсь. Я терапевт, врач по детским болезням.

— Отчего же вы не стали хирургом? Такой человек, как вы!

— Надо полагать, это не мое призвание.

— Ах, как досадно! — вздохнула она.

Они помолчали. Ее слова вызвали в его душе печальный отзвук.

— Врач по внутренним болезням, хирург — да не все ли равно… — произнес он громко. — О призваниях строятся всякие досужие домыслы. Всегда думаешь, что сам выбрал свое дело. А ведь все решают обстоятельства… — И она увидела, как на его лице вновь проступает то мужественное выражение, которое покорило ее накануне у изголовья больного ребенка. — Сделано, и обсуждать больше нечего, — продолжал он. — Избранный путь всегда лучший, только бы можно было идти вперед, к цели!

И он вдруг подумал о прелестной женщине, сидевшей напротив него, подумал о том, какое место за несколько часов она уже успела занять в его жизни, и сразу встревожился: «Главное, чтобы она не помешала мне работать! Добиваться успеха!»

Она заметила, что его лицо на миг омрачилось.

— Должно быть, вы невероятно упрямы.

Он усмехнулся:

— Вы не станете надо мной смеяться? Долгое время моим девизом было латинское слово, означающее: «Выстою!» Я даже велел отпечатать его на моей почтовой бумаге, выводил на первой странице моих книг. — Он вытащил цепочку от часов: — Даже вырезал на старинной печатке и ношу ее до сих пор.

Она подержала изящную вещицу, висевшую на конце цепочки.

— Чудесно!

— Правда? Вам нравится?

Она поняла его и сказала, возвращая печатку:

— Нет.

Но он уже отцепил брелок:

— Возьмите, прошу вас.

— Да вы с ума сошли!

— Рашель… на память о…

— На память о чем?

— Обо всем.

Она повторила:

— Обо всем? — и все смотрела ему в лицо и смеялась от души.

О, как же она сейчас ему нравилась! Как пленяла его эта непринужденная улыбка — улыбка почти мальчишеская! Не было в ней ничего общего ни с продажными женщинами, с которыми он встречался, ни с девушками и молодыми женщинами, которых видел в свете или в отелях в дни каникул и которые приводили его в замешательство, но, как правило, ничуть не привлекали. Рашель не внушала ему робости, — она была так близка ему. В ней была какая-то языческая прелесть и даже что-то от той непосредственности, которая свойственна девицам легкого поведения, любящим свое ремесло; но в ее прелести не было ничего сомнительного, пошлого. Как же она ему нравилась! Он видел в ней не только женщину, отвечавшую его вкусам, как ни одна другая, но впервые в жизни ему казалось, что он нашел спутницу жизни, друга.

Мысль эта неотступно преследовала его с самого утра. Он уже вынашивал замысел новой своей жизни, в которой Рашель отводилось определенное место. Одно только и оставалось для заключения договора — согласие соучастника. И он совсем по-мальчишески вел себя, сгорал от желания взять ее за руку, сказать: «Вы та, которую я ждал. Не хочу я больше случайных связей, но я терпеть не могу неясности, поэтому давайте заранее определим наши отношения. Вы будете моей любовницей. Наладим же нашу жизнь». Уже не раз он невольно выдавал свою заветную мечту, отваживался заглянуть в будущее; но она делала вид, будто не понимает, и он угадывал в ней какую-то сдержанность, которая мешала ему сразу раскрыть все свои замыслы.

— Не правда ли, здесь уютно? — говорила она, объедая гроздь замороженной смородины, подкрасившей ей губы.

— Да. Надо его запомнить. В Париже все найдешь, даже что-то провинциальное. — И, показывая на пустой зал, он добавил: — И нечего опасаться, что кого-нибудь встретишь.