Ее улыбка сделалась нежной. Она положила голову ему на грудь, прижавшись щекой.
— Ты до сих пор так и не понял, да? — мягко произнесла она. — Я не хочу, чтобы ты менялся. Я влюбилась в тебя по уши, как только впервые увидела, потому что ты такой, какой есть. Ведь ты стоял у меня за спиной еще до того, как лорд Уиндроу вошел в пивную, правда? И не произнес ни единого неподобающего слова. А когда это сделал он, ты не вышел из комнаты, словно ничего не видел, а сделал ему замечание. Когда он собрался с тобой драться, ты указал ему, насколько нелогичным это будет в сложившихся обстоятельствах, хотя я уверена, что ты смог бы его победить, и хотя он обвинил тебя в трусости. Когда он собрался уходить, ты перегородил ему выход и потребовал, чтобы он принес мне извинения. А потом, вместо того чтобы заговорить со мной, ушел без единого слова, потому что нас друг другу никто не представил. До тех пор я даже не знала, что на свете существуют такие джентльмены, как ты. Мой опыт ограничивался такими, как мой отец, мои братья и их друзья. И я не хотела выходить замуж ни за кого из им подобных, потому что ни один не стал бы хранить мне верность, а как брак, и родительские обязанности, и довольство, и дружба, и счастье, и стариться вместе могут существовать, если супруги неверны друг другу? Может быть, моя мать была бы совсем другой, если бы отец хранил ей верность. Может, она была бы счастлива. Может, чаще оставалась бы дома. Может, радовалась бы нам… мне. Как только я тебя увидела, я тебя захотела. Отчаянно, безнадежно хотела только тебя. И не просто такого, как ты, хотя именно на это я надеялась, уезжая из дома. Впрочем, я сомневалась и сомневаюсь, что таких мужчин на свете много. Я хотела тебя, такого, какой ты был, и хочу тебя, такого, какой ты есть. Хочу, чтобы ты жил своей скучной, безупречной жизнью, полной обязанностей и ответственности. Хочу, чтобы ты был очень правильным, может быть, даже строгим мужем. Хочу, чтобы благодаря тебе я чувствовала, что нужна. Хочу, чтобы ты стал отцом, который проводит со своими детьми гораздо больше времени, чем это считается модным. А наедине, когда мы останемся только вдвоем, хочу, чтобы ты был Эдвардом, моим тайным и самым чудесным любовником.
Его грудь стала влажной. Впрочем, он бы в любом случае понял, что она плачет. Ее голос дрожал все сильнее. Он ласково обнял Анджелину и прижался улыбающимися губами к ее макушке.
— Вообще-то, — произнесла она немного позже, и голос ее больше не прерывался, — глупо говорить, что я не хочу, чтобы ты менялся. Потому что мы все должны меняться, а оставаться неизменными всю свою жизнь весьма нежелательно. В таком случае мы бы и в тридцать, и в шестьдесят говорили и думали, как в четырнадцать. Конечно, мы должны меняться и будем меняться. В Воксхолле ты меня не любил. Ты только вожделел меня, или, если это кажется тебе чересчур вульгарным, на тебя просто подействовала та полянка среди деревьев, и лунный свет, и отдаленная музыка. И когда на следующий день ты явился ко мне с предложением, то вовсе не верил в любовь — точнее, в романтическую любовь. А теперь веришь. И эту перемену в тебе я очень одобряю, хотя не думаю, что это настоящее изменение. В конце концов, ты всегда был очень любящим человеком, просто тогда ты еще не открыл свое сердце этой части своей личности. И я тоже изменилась. Я всегда знала, что мне будет нетрудно найти себе мужа сразу после дебюта, потому что я леди Анджелина Дадли, и очень многие мужчины захотели бы жениться на мне, даже если бы я внешностью походила на гиену и обладала бы характером жабы, правда, не знаю, бывают ли у жаб характеры. Должно быть, я отношусь к ним ужасно несправедливо. Может быть, они просто чудесные люди. Но ты понял, что я имела в виду. Я надеялась найти мужчину, достойного моей любви, хотя, по правде сказать, сама никогда не верила, что буду достойна чьей-то. Я всегда считала себя уродливой, и глупой, и совсем неженственной, и… В общем, целую кучу всяких неприятных вещей. Но теперь я знаю, что я красивая, и яркая, и оригинальная, и… Я не слишком хвастливая?
Эдвард засмеялся, негромко, но с большой нежностью, потому что в ее голосе опять послышалась уязвимость. Он перекатился, не отпуская Анджелину, так что они поменялись местами и теперь она лежала на кровати, а он сверху. Он поцеловал ее в глаза, а потом в губы.
— Энджи, — сказал он, — никогда не замолкай, любовь моя. Ты для меня — источник вечного восторга. Нет, я должен срочно внести поправку в сказанное. Иногда, пожалуйста, замолкай, чтобы я мог урвать несколько часов сна каждую ночь, и тогда я сумею сосредоточиться и заниматься любовью со своей тайной любовницей, когда бы у тебя, или у меня, или у нас обоих ни возникло желание. И еще я смогу читать утренние газеты, и утреннюю почту, и… В общем, ты понимаешь, о чем я. Но только никогда не прекращай свой щебет. И прежде чем ты спросишь, я отвечу — я обожаю твою сегодняшнюю шляпку. Надо полагать, под всеми этими цветочками прячется солома? Должно быть, у тебя очень крепкая шея, раз ты выдерживаешь такой вес.
И, прижавшись друг к другу носами, они захохотали.
— Ты врешь сквозь зубы, — выдавила сквозь смех Анджелина. — Ты думаешь, что она отвратительная.
— Ничего подобного, — возразил он. — На этот раз я говорю чистую правду. Когда я вошел в гостиную, сначала решил, что открыл не ту дверь и попал в сад. В очень красивый сад.
— Ты ударил лорда Уиндроу, — воскликнула она, — потому что думал, что он меня похищает!
— Вот тебе и ненужное насилие, — уныло отозвался Эдвард.
— Ты был просто великолепен, — заверила его Анджелина. — Но бедняга лорд Уиндроу, ведь на самом деле он положил глаз на мисс Годдар.
Эдвард нахмурился.
— Лучше бы ему ее не компрометировать, — предупредил он, — или ему придется познакомиться не с одним моим ударом в челюсть.
— Так ведь и она не замечает никого, кроме него, — сказала Анджелина, обнимая Эдварда за шею. — Разве ты не видишь, Эдвард, что они идеально подходят друг другу?
Опять женская логика!
— На самом деле он вовсе не законченный шалопай и повеса, — убежденно произнесла Анджелина. — Я уже довольно давно это поняла. Он просто ждал, когда полюбит женщину, которая сумеет крепко удерживать его всю жизнь. Кроме того, он любит свою мать.
Эдвард еще какое-то время хмурился, потому что она его не убедила. Но потом не выдержал и рассмеялся. Может быть, в жизни есть место и для женской логики, а не только для его рассудительности.
Он поцеловал Анджелину, причем на это потребовалось неопределенное количество минут (но кто считает?), а потом неохотно отодвинулся от нее.
— Мы должны остановиться, пока я еще в состоянии, — сказал он. — Нельзя заходить дальше, по крайней мере, сегодня ночью. Должно быть, тебе очень больно.