– Трупов было бы пять.
– Мне нравится, что ты в меня веришь. – Упрямство не позволяло Урфину согласиться с очевидностью вывода. – Я бы…
– Твои люди не были новичками?
Магнус новичков к такому делу не допустил бы. И Урфин прекрасно понимает, о чем речь.
– Они были менее опытны, чем я.
– Но достаточно опытны, чтобы ушел хоть кто-то.
– Их сняли одновременно. – Урфин поднялся тяжело, словно был много старше, чем на самом деле. Непросто терять людей. И он еще долго будет пережевывать случившееся, пытаясь понять, где же совершил ту самую ошибку. – Их выследили и сняли. И да, я понял. Нашего агента раскусили. Или сдали, вероятно, с самого начала сдали. А Тень просто воспользовался случаем.
Это его и бесит.
Даже не столько потеря людей, которые доверились Урфину, сколько осознание того, что его обошли. Использовали. И сделали это с издевательской небрежностью.
– Я своими руками дал ему оружие! – Урфин сгреб лист, смял и швырнул в камин. Огонь отпрянул от подношения, но тут же потянулся любопытными рыжими лапами. Края бумаги пожелтели, поползли черными дырами, и в конце концов пламя проглотило слова. – Я! Своими руками!
Он выдыхает сквозь сцепленные зубы.
– И ты лишил его пушек. – Кайя знает, что утешение слабое, но хоть что-то.
– Ну да… в городе от них мало пользы.
– Ты не прав. – Про пушки Кайя думал. Ему было жаль убивать их, поскольку оружие не виновато в том, что задумали люди. – Пушки – символ. Им не нужно стрелять. Им нужно быть. Иллюзия мощи. Люди бы в нее поверили. Без пушек будет много сложнее поднять на бунт…
Но не остановятся. Лживые обещания подарят городу неспокойные сны.
– Сегодня мы возьмем всех, кто хоть как-то засветился. Я этот город по камню переверну…
Перевернет. Наверняка задействовал всех доступных людей. Но наперед знает, что эта охота вряд ли будет удачна. И Урфин подтвердил догадку:
– Все внизу. Тень ведет. И выигрывает. А это опасная дорога, очень легко поверить в собственную неуязвимость. И когда-нибудь он оступится. Он ведь молод. – Урфин возвращается на место и садится, упираясь локтями в колени. Сцепленные руки держит перед собой, смотрит на них, точно пытаясь сосредоточиться. – Не старше тебя и меня. Возможно, моложе. Тени не живут долго. А у него есть тень. И деньги, чтобы оплатить все. Он самостоятелен, поскольку не приходится отчитываться за траты. Возможно, он потратил все или почти все состояние. Зачем? Я вижу только одну причину.
– Месть? – Перебрав все варианты, которые пришли только в голову, Кайя остановился на этом.
– Месть. Не тебе конкретно. Всем. Знаешь, это страшно, но в чем-то я его понимаю. Мне самому тошно от того, что здесь творится. Порой хочется, чтобы замок провалился сквозь землю. Просто перестал быть со всем дерьмом, которое в нем накопилось.
– Замок не виноват.
– Не смотри так. Это не я… я понимаю, что война ничего не решит. Я видел ее живьем. И ты видел. А вот он… – Урфин замер. – Он не представляет, что затеял. В теории – да. А живьем… Кайя, у меня такое ощущение, что я почти понял. На краю уже… а за край не получается. Бегаю по кругу. Не замечаю очевидного. Я знаю, что я близко. Но не знаю к чему!
К пробуждению.
Город снова заворочался во тьме, сквозь сон огрызаясь на людей Урфина, которым вздумалось сунуться в заклятые места.
Послезавтра бал. И отступать некуда. Все будет как будет…
Ледяные статуи. Замороженные цветы. Клетки. Птицы. Зеркала и свечи.
Наша светлость старалась, но подозревает, что старания эти пропадут втуне. Акуно просит не волноваться. А у меня не выходит.
Я не могу не думать о том, что скажут.
О леди Флоттэн, чье искреннейшее желание помочь оказалось неверно понято нашей жестокосердной светлостью.
Обо мне – особе с напрочь отсутствующим чувством вкуса.
О Кайя, который потерял разум и потакает любым моим прихотям…
О бедных девочках, чьи хрустальные надежды на бал в цветах разбиты, а мечты опорочены…
В общем, много о чем. До сегодняшнего дня я была слишком занята, чтобы отвлекаться на досужие разговоры, ведь помимо бала имелись лечебница и комитет, который все-таки начал работать. И благодарить за это следовало Акуно, нашедшего нескольких, по его выражению, в достаточной степени порядочных людей, чтобы за ними не требовалось постоянного надзора.
Банкиры съезжали.
Доктора упрямились, не желая принимать участия в мероприятии, которое не считали таким уж необходимым. Докторов мало. Больных много. И нет нужды искать новых, уж тем паче отвлекаться на работу в лечебнице… а я не находила аргументов, достаточно веских, чтобы убедить.
Акуно подсказал выход: мы можем взять подмастерьев, особенно тех, которые пребывают в этом звании лет пять-десять. И докторов оступившихся, попавших по воле судьбы в долговое рабство. Их немного, но это лучше, чем ничего. Есть и рабы, которых учили медицине. Редкость, и стоить будут дорого, но если иначе не выйдет, то придется платить. Для начала надо не так много, а дальше наша светлость что-нибудь придумает…
На самом деле, если я так думаю, то у меня в принципе появилось время думать, что само по себе замечательно. Первый спокойный вечер… даже фрейлины собрались. С ними тоже что-то надо делать. Зачем мне этот высокородный цветник, от которого никакой пользы, но только ощущение вечного подглядывания? Подозреваю, многие сплетни рождаются с легкой руки моих придворных дам.
И сейчас сидят, шепчутся… Тисса, как обычно, отдельно ото всех, и только Майло вертится рядом с ней, делает вид, что распутывает нитки, но, по-моему, от его услуг больше вреда, чем пользы. И Тисса нарочито хмурится, но, поймав притворно-виноватый взгляд нашего пажа, не выдерживает.
У нее хорошая улыбка. Открытая.
И, кажется, у них с Урфином все налаживается, потому что девочка стала много спокойней.
– Если будешь стоять у окна, тебя продует. – Ингрид подошла сзади, она ступала по-кошачьему тихо, крадучись, и порой эта ее манера заставляла меня вздрагивать. Но вряд ли Ингрид и вправду хотела меня напугать. Скорее уж привычка – вторая натура.
А окна здесь и вправду далеки от совершенства, и тянет от них зимним холодом.
– Как твой сын? – Мы садимся вдвоем, рука к руке. Ей идет платье из темно-зеленой плотной шерсти. В чем-то строгое, но подчеркивающее изящество фигуры.
– Спасибо, хорошо. Он начал называть меня мамой.
Ингрид протягивает шаль, и забота ее приятна.
– Тебе следует быть рядом с ним.
– Возможно, – легко соглашается она. – Я буду. Позже. Я… хотела тебя спросить. Ты не будешь против, если я уеду?