Подавив волнение, она вытащила толстую папку со своим собственным именем – и со страниц хлынула ее жизнь. Медицинская карточка, табели успеваемости, школьные характеристики – копии всех этих документов она видела и дома. Но здесь было кое-что еще. В конце папки Шелби обнаружила рукописный дневник – отец записывал важнейшие события жизни дочери. С сильно бьющимся сердцем Шелби читала скупые строчки о первом зубе и первых словах, о том, когда пошла и когда научилась читать, о смерти матери, об учебе в школе, о беременности. Было здесь упомянуто и изнасилование – несколько коротких, сухих слов, за внешней бесстрастностью которых чувствовался гнев и горечь. По записи Шелби поняла, что отец узнал об этом только от нее самой.
Слезы обожгли глаза, но Шелби не дала им воли и продолжала читать дальше. На беременности записи не кончались. Дочь не желала иметь с судьей ничего общего, но отец не терял ее из виду: Шелби нашла здесь названия своего калифорнийского колледжа, фирм, в которых работала после учебы, домашний адрес в Сиэтле. Но больше всего ее заинтересовала одна короткая запись. Сразу после сухого рассказа о родах стояла ссылка: «См. Лидия Васкес». При чем тут Лидия?
Действительно, экономка была для Шелби второй матерью. Она научила ее шить, готовить и садовничать; она посвятила девочку в тайны взросления; она бинтовала содранные коленки, давала советы, к которым Шелби редко прислушивалась, наполняла холодный дом смехом и веселыми историями о своих многочисленных родственниках.
Да, они с Лидией связаны накрепко – и такая связь не рвется с годами. Но едва ли судья это имел в виду, когда торопливым косым почерком указывал, что для более полных сведений о Шелби надо обратиться к досье Лидии. Нет, здесь кроется что-то еще. И она должна выяснить что.
Шелби отложила свое досье и принялась перебирать папки в поисках сведений о Лидии. Ее досье оказалось толще всех прочих – и неудивительно, ведь Лидия работала у судьи с незапамятных времен. Здесь Шелби нашла копии ее паспорта, вида на жительство и других документов, а также много страниц, посвященных ее родным – сестре Карле, ее мужу Пабло Рамиресу, каждому из их четверых детей. Была и ссылка на Эстеванов – они, как вспомнила Шелби, тоже приходились Лидии сродни.
Шелби задумчиво листала страницы досье. Зачем, спрашивала она себя, отец так старательно собирает сведения обо всех этих людях? Ведь никто из них, кроме Лидии и Пабло, на него не работает. В чем же дело? Что-то странное чудилось ей в таком пристальном внимании всесильного судьи к обычной мексиканской семье – странное и подозрительное.
Шелби повторила про себя имена племянников Лидии, выписанные в столбик аккуратным мелким почерком судьи. Энрике, Хуан, Диего, Мария. Четверо. Трое мальчиков и девочка. Мария – старшая, за ней с интервалом в два-три года идут мальчики. Шелби помнила их всех. Мария – ее ровесница, и в детстве отец запрещал Шелби с ней играть. Он ничего не имел против того, чтобы экономка из Мексики растила его дочь; но позволить принцессе из рода Коулов дружить с «черномазыми»... Однако Шелби не слушалась его и часто тайком играла со своей смуглой подружкой. Уже тогда она начала понимать, что отец не всегда прав.
Да, она хорошо помнила Марию – тихую круглолицую девочку с толстыми косами и милой застенчивой улыбкой. Мария хорошо училась, но ушла из школы, не закончив десятый класс, – почему, Шелби не помнила.
Она хотела уже перевернуть страницу, но вдруг замерла, пораженная догадкой. Лидия говорила, что у Марии есть дочь. И с этой дочерью что-то неладно. Лидия плакала, когда разговаривала с Марией по телефону – и страшно смутилась и перепугалась, заметив, что Шелби стоит в дверях.
«Спокойно, спокойно, – уговаривала себя Шелби. Не надо торопиться с выводами. Это просто совпадение».
Повернувшись на вращающемся кресле отца и зажав фонарик в зубах, она принялась двумя руками копаться в бюро. Вот и досье на Марию! Какое пухлое – гораздо толще, чем на ее братьев! Затаив дыхание, Шелби раскрыла папку – и тихо ахнула. Папка раскрылась посредине: с глянцевой фотографии, блестящей в тусклом свете фонарика, на Шелби смотрела... она сама в детстве. Ее дочь.
– Элизабет! – воскликнула Шелби. Глаза ее наполнились слезами; сердце билось так, словно готово было разорваться.
Девочка в нарядном платьице, с голубой лентой в золотисто-рыжих кудряшках, широко распахнутыми зелено-голубыми глазами смотрела прямо в объектив и улыбалась во весь рот. На снимке ей было лет семь-восемь.
– Боже, благодарю тебя! – прошептала Шелби, улыбаясь сквозь слезы.
Сколько лет потеряно безвозвратно! Она никогда не услышит младенческого лепета Элизабет, не расскажет ей первую в жизни сказку, не проводит в первый класс. И все же не время плакать.
Ведь после десяти лет неведения и лжи Шелби Коул наконец нашла свою дочь.
Глава 17
Шелби выпрямилась, сунула досье под мышку, выключила фонарик, собираясь уходить, – и в этот миг на пустынной улице послышалось одинокое тарахтение грузовика.
Этого еще не хватало! Неужели ее выследил Росс Маккаллум? При мысли о Маккаллуме сердце ее замерло, а потом забилось часто-часто, словно птичка, которой сейчас свернут шею.
«Не паникуй, Шелби. Маккаллуму здесь делать нечего. Мало ли кто и по каким делам может проезжать мимо? Выходи на улицу, иди прямиком к Лидии и потребуй, чтобы она рассказала тебе правду».
Она убрала на место свое собственное досье, затем тщательно заперла ящики бюро и письменного стола. Незачем давать отцу понять, что она знает его тайну. С ним она поговорит начистоту позже – когда выяснит, что случилось, увидит Элизабет и поймет, что же делать дальше. Почуяв неладное, отец может ей помешать.
Где-то снаружи хлопнула дверца машины. Так. А ведь Шелби не ошиблась – это за ней!
Она хотела бежать. Выскользнуть через заднюю дверь и бесшумно раствориться во тьме. Но окна осветились ярким светом фар, и Шелби сообразила, что путь к бегству отрезан. Осторожно подкравшись к окну, она выглянула сквозь жалюзи – и тихонько ахнула: под окном стоял «Мерседес» отца.
Быть не может! Какой черт его сюда принес? Ведь Лидия говорила, что он вернется в город только утром!
Что делать? Остаться и встретить отца лицом к лицу? Или бежать через парадное? Но тут же Шелби поняла, что и эта возможность для нее потеряна: кто-то стучал в парадную дверь, и резкий, решительный стук гулко отдавался во всем здании.
Так, значит, судья заехал в офис не для того, чтобы сделать звонок или подписать пару бумаг! Он с кем-то здесь встречается. И Шелби в ловушке.
Недолго думая, она на цыпочках пробежала в приемную и спряталась в стенном шкафу, прижимая к груди заветную папку. Здесь было чертовски тесно, в спину ей упирался какой-то острый выступ, а температура была, кажется, градусов на двадцать выше, чем снаружи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});