Читать интересную книгу «Крестоносцы» войны - Стефан Гейм

Иетс был поражен.

— Да, конечно, гарантии нет, — согласился он неохотно.

— Мягко сказано! — улыбнулся Девитт. — По-моему, речь фрау Петрик будет смертным приговором для энсдорфцев.

— Очевидно! — воскликнул Крерар. — Эффектный монолог под занавес!

Иетсу вдруг стало так страшно, что щеки и лоб у него похолодели.

— Не могли бы вы разъяснить это подробнее? — с трудом спросил он.

— Конечно.

Девитт отодвинул в сторону все свои бумаги и написал на чистом листе крупными буквами: «I. Военная необходимость».

— Я думаю, что в данном случае нацисты руководствуются военной необходимостью. Не шахта сама по себе является военным объектом, но люди в ней. Если, как нам известно, немцы намерены оставить нам одни голые поля и необитаемые развалины, то они должны уничтожить всех, кто этому противится.

Крерар сказал:

— Нелепость! Ведь это же атавизм! Это древняя идея Нибелунгов: обречь вместе с собой на гибель по возможности больше людей!

Девитт, не обращая внимания на слова Крерара, писал: «II. Замести следы».

— Кроме того, Иетс, если их план в применении к людям в шахте будет разоблачен фрау Петрик, немцам придется устранить этих людей как свидетелей бунта. Я не вижу для них другого выхода.

Иетс, подавленный доводами полковника, выговорил с запинкой:

— Тогда мы… мы не можем этого сделать.

Девитт скомкал исписанный лист.

— Мы можем и должны это сделать. Наша обязанность использовать все средства для того, чтобы оторвать немецкий народ от его правительства. Фрау Петрик докажет им, что возможно противостоять нацизму. Вот это нам и нужно.

— Даже ценой жизни пяти тысяч беззащитных людей? — спросил Иетс.

— Мы тоже знаем, что такое военная необходимость. Если их смерть сохранит для нас жизнь пятерых американских солдат, даже одного-единственного, — то это превосходно!

Девитт говорил с жестоким равнодушием: он знал, что, чем суровее он покажется Иетсу, тем легче будет лейтенанту осудить его за возможные последствия.

— Мы как-то разговаривали с вами о деревьях на вашей ферме, Крерар, — продолжал полковник. — Вы жаловались, что нацисты срубили их, чтобы подготовить площадку для своей батареи. А я вам сказал, что поступил бы точно так же, помните?

— А какие красивые были деревья, — сказал Крерар. «Деревья!» — подумал Иетс.

— Но, сэр, ведь это я подал женщине мысль о радиовещании. Я обещал ей, что это единственная возможность спасти людей в шахте.

— Может быть, дело и не кончится так трагически, — успокаивающе сказал Крерар. — Очень многое зависит от хода сражения, от местной ситуации.

— Вам нет надобности опять видеться с ней, Иетс, — пожал плечами полковник. — Предоставьте все Бингу.

— Не могу, — сказал Иетс. — Я должен сам довести дело до конца.

— Боюсь, что вам придется как-то сговориться на этот счет с вашей совестью. Завтра утром эта женщина будет говорить по радио.

Бинг не скрывал своих намерений. Он наспех поужинал вместе с Дондоло и за столом объявил ему, что нынче же вечером пойдет к Люмису с донесением.

— Я не хочу делать это за вашей спиной. Если желаете идти со мной вместе, — пожалуйста.

Дондоло взял остывшую сморщенную сосиску и задумчиво помахал ею перед глазами. Потом сунул ее в рот, откусил кусок, пожевал и выплюнул кожу.

— Что такое? Может, вы хотите навещать меня в кутузке?

— Нет, — спокойно сказал Бинг, — я хочу, чтобы вас вздернули.

Дондоло откинулся на спинку стула.

— Да что вы, — ответил он так же спокойно, — а еще считаете себя образованным человеком. Не знаю, когда придет такое время, но, когда оно придет и вас со всеми вашими отправят куда следует, я тоже с радостью вас вздерну и переломаю вам все кости.

Бинг знал, что он так и сделает, дай ему волю.

— Как Торпу?

— Ничего я Торпу не сделал. Ровно ничего. Зарубите это себе на носу.

— Ну, идем? — спросил Бинг.

— Отчего же не пойти, — любезно ответил Дондоло. Он даже распахнул дверь перед Бингом, когда они выходили из столовой.

Они застали Люмиса одного в комнате, раскладывающим пасьянс. Он собрал колоду.

— Очень хорошо, что вы зашли ко мне, ребята!

— Мы вовсе не в гости, сэр, — сказал Бинг. — Я хочу сделать донесение.

— Отдайте честь как следует! — сказал Люмис. — Я и не думал, что вы пришли в гости.

Он щелкнул колодой и, переводя глаза с Бинга на Дондоло и обратно, выслушал рассказ о покушении Дондоло на Леони. Какие пустяки! Так, значит, старуха разволновалась!… В военное время старухам и полагается волноваться.

— Имеете что-нибудь добавить? — спросил он Дондоло.

Дондоло покосился на него с хитрой улыбкой на тонких губах.

— Да что ж, сэр! — сказал он. — Конечно, я к ней пристал. Что же тут такого?

— Это покушение на изнасилование, — сказал Бинг.

Дондоло взглянул на Бинга с холодной ненавистью.

— Я не знал, что эта дамочка так нужна сержанту Бингу. Чего же он мне не сказал? Я бы мог и подождать.

Люмис опять начал раскладывать карты.

— Вы понимаете, Бинг, что такое обвинение является не совсем обычным. Может быть, вы теперь облегчили душу и согласитесь, чтобы я не давал делу хода.

— Я настаиваю на том, чтобы обвинению был дан ход, — сказал Бинг. — Если б это был кто-нибудь другой, я бы взял свои слова обратно. Но не для этого человека. Не после того, что было сделано с Торпом. Ведь это Дондоло уличил Торпа — по официальной версии?

Люмис чуть было не спросил: «Что вы хотите этим сказать — "по официальной версии"? Но закусил губу и, отвернувшись от света, еще раз обдумал этот вопрос. Ему вспомнилась та девушка в Париже. Он понимал Дондоло, но почему с ним всегда выходят какие-то неприятности?

— Знаете, — сказал Люмис Бингу, — вам придется разыскать эту девушку — ведь у меня только ваше заявление против Дондоло.

Но тут вмешался Дондоло. С цинизмом, сбившим с толку Люмиса, он сказал: — Вы забываете, сэр, я же сознался!

— Ах, да, да вы сознались. — Потом, повернувшись к ним обоим, закричал: — Чего вы от меня хотите?

— Чтобы вы дали ход обвинению! — настаивал Бинг.

— Мне все равно, — сказал Дондоло, глядя прямо в лицо Люмису. «Господи, — думал он, — ну и туго же он соображает…»

Люмис наконец понял. Это разрешало все его затруднения.

На минуту он обеспокоился — Дондоло уж чересчур явно дал понять, чего хочет. Ну что ж, может быть, Бинг тоже не прочь отделаться от Дондоло.

— Хорошо! — сказал он. — Капрал Дондоло, вам объявляется строгий выговор. Вы будете отчислены из этой части и отосланы на приемный пункт пополнения. Завтра я дам об этом приказ.

Люмис взглянул на Бинга. Если Бингу этого мало, то можно обернуть дело так, что и Бингу не поздоровится. Но Бинг казался довольным. «Пункт пополнения» для него означал, что Дондоло очень скоро превратится в пехотинца.

Бинг забыл о том, о чем хорошо помнил Дондоло: по своей квалификации он сержант-повар и в самом худшем случае его отошлют на кухню в какую-нибудь другую часть. Дондоло имел основания надеяться на большее: он был уверен, что его долгий опыт службы в армии поможет ему устроиться на теплое местечко в глубоком тылу или даже вернуться в Штаты. Столько всякой гнили развелось в армии — стоит только принюхаться. В армии порядки в конце концов почти те же, что и дома, в Десятом городском районе, и ничего не может случиться с человеком, который умеет припугнуть кого надо.

А Бинг, радовался Дондоло, по-прежнему будет ездить с опасными заданиями, и другой простофиля будет возить его — уже не Дондоло, слава Богу. И где-нибудь уже отлита пуля с именем Бинга на ней. Дондоло надеялся, что эта пуля — крупного калибра.

Обратный путь до Энсдорфа показался Иетсу бесконечным. Элизабет Петрик перестала спрашивать у него, который час: она знала, что сорок восемь часов, назначенные немецким лейтенантом саперов Шлагхаммером, уже истекают. Она говорила о том, как она рада, что ей удалось добиться своего, как она счастлива, что снова увидится с сыном…

— Какая жалость, что я потеряла облачение. А другого нам больше не достать.

Дорога вилась среди гор. Клочья грязного снега летели из-под колес. Небо становилось все темней и мрачней, и время от времени машина въезжала в полосу тумана.

— Сейчас пойдет снег, — сказал Иетс.

— Ах да, — вздохнула фрау Петрик. — Может быть, нам скоро можно будет вернуться в свои дома. Крыши, конечно, снесены, и стекла в окнах выбиты. Холодная будет зима. Но мы как-нибудь устроимся.

Иетсу хотелось, чтобы она замолчала, но у него не хватило духа остановить ее. Он старался не слушать.

— Мне уж давно пора вернуться, — продолжала Элизабет Петрик. — Мой сын хромой, ему без меня трудно обходиться. Да и мужу также, хоть он, слава Богу, совершенно здоров. Мужчины такие беспомощные — я говорю не про солдат, военные приучились сами о себе заботиться, а про штатских, когда они не дома и не знают, где что лежит. Они, должно быть, за все это время ни разу не ели горячего. Боже мой, герр лейтенант, вы не можете себе представить, что за жизнь в этой старой шахте: света нет, грязь, кругом все время капает вода; просто удивительно, что никто не заболел воспалением легких. А бедная Леони… Такие люди, как мы, больше всего страдают во время войны. Счастливые вы, американцы, что война идет здесь, а не у вас…