Читать интересную книгу Андрей Боголюбский - Алексей Карпов

— Аще сего желаеши, княже, да воля Божия да будет. Ведь однажды такое уже случалось в Русской земле. Князь

Святослав Давыдович, прозванный Святошей, из рода черниговских князей, действительно ушёл от мира, сделался монахом и до самой своей смерти воздавал Богу молитвы в Киевских пещерах.

Ростислав же, «положи в сердце своём», отвечал игумену:

— Пережду и ещё мало время, суть ми орудьица. «Орудьице» — уменьшительное к слову «орудие», что значит: «дело». Отправляясь к Новгороду, в свой последний поход, Ростислав и хотел завершить свои земные дела, управить «орудьица», устроить всё так, как ему бы хотелось. И ему почти удалось это… Умирая в Зарубе, он позвал к себе священника Семьюна и сам тоже начал творить молитву, взирая на иконы Пресвятой Богородицы и Спаса, бывшие с ним. И так и усоп со словами молитвы на устах, отирая слёзы, которые, словно жемчужные зёрна, истекали из его глаз, — именно так описал его кончину летописец[108].

В чём-то Ростислав походил на князя Андрея Юрьевича. Оба они отличались благочестием, искренностью в помыслах, оба были ревностными молитвенниками, щедро раздавали милостыню, строили храмы, устраивали монастыри. И Андрей так же, как и Ростислав и как любой из князей, принимал на себя греховность княжеской власти. «Княжение и мир не могут без греха быть!» — эти слова Ростислава относились к нему даже в большей степени, чем к самому киевскому князю. Несомненно, Андрей тоже ощущал гнетущую тяжесть княжеской власти. Несомненно, его личные грехи усугублялись, умножались многократно грехами тех людей, его подданных, которые творили его волю, исполняли его приказания — зачастую с чрезмерной, ничем не оправданной жестокостью, — так, увы, всегда бывает в истории. И Ростислав, и Андрей сталкивались с этим не раз. Но, в отличие от Ростислава, Андрей и не думал отказываться от княжеской власти и не помышлял — может быть, до времени? — о том, чтобы принять на себя монашеские одежды. Напротив, власть влекла его к себе, манила — ведь она позволяла ему добиться большего, осуществить какие-то новые и, несомненно, благие — во всяком случае, ему так казалось! — начинания. Но та же власть сыграет злую шутку с князем Андреем. Ибо стремление к власти и особенно обладание ею неизменно порождают чувство вседозволенности и самоуспокоения, уверенность в том, что всё, что ты делаешь, — делается во благо, именно так, как нужно, и никак иначе. Даже если это и не совсем так (поначалу) или совсем не так (как по обыкновению получается в итоге). «Княжение и мир не могут без греха быть!» — именно об этом чаще всего и забывают те, кто обладает «княжением», то есть властью. И чем больше власть, тем скорее это забвение наступает… Ростислав — один из немногих, кто помнил об этом до самых последних часов своей жизни. И как не похожи окажутся эти его последние часы на последние часы жизни князя Андрея Юрьевича!

Но выдающиеся личные качества Ростислава Киевского, присущие ему ум, а вместе с тем набожность и совестливость, глубокая интеллигентность — если это слово применимо к человеку XII столетия — не помешали тому, что в историю он вошёл прежде всего как слабый политик, как князь, не умеющий навязать свою волю другим и вполне воспользоваться преимуществами своего положения. («Сей князь ростом был средний, лице широко и брада круглая, широкая. Прилежал о церкви святой и… чин святительский чтил и многу милостыню священникам, вдовицам и сирым давал, — читаем в «Истории Российской» В.Н. Татищева. — О воинстве и судех не радел, того ради в воинстве мало счастия имел и в судех тиуны его мздою богатились, и было от их убогим утеснение»{241}. Впрочем, характеристика эта — по крайней мере в своей основной части — явно принадлежит историку XVIII века, а не извлечена им из какого-нибудь древнего источника.) Ростислав не раз покидал киевский стол под давлением других князей, однажды долго отказывался от того, чтобы занять его, легко поддавался на уговоры, не раз терпел поражение на поле брани. Даже в последний год своей жизни, когда власть его признавалась по всей Руси и за её пределами, князья мало считались с его волей. Он пытался остановить войну между черниговскими князьями, но старший из них, Святослав Всеволодович, и не думал прислушиваться к его увещеваниям и поступил по-своему. В том же 1166 году князь Володарь Глебович, из рода полоцких князей, начал войну с его сыном Давыдом, намереваясь изгнать того из Витебска — города, который дал сыну сам великий князь, и лишь стечение обстоятельств остановило тогда полоцкого князя. Как всегда, междоусобицы, слабость великокняжеской власти приводили к новым половецким набегам на Русь. Летописцы отмечают пассивность Ростислава в войне с половцами. Накануне своего последнего путешествия он призвал к себе русских князей, и многие тогда откликнулись на его зов. К нему явились и его племянники Изяславичи, в том числе и самый могущественный из них Мстислав, и князь Владимир Андреевич, и брат Андрея Боголюбского Глеб с переяславцами, и другие князья, и «галичская помощь». Но громадное войско простояло несколько недель в бездействии у Канева: Ростислав собрал его лишь для того, чтобы обеспечить прохождение купеческих караванов из Греческой земли на Русь через пороги. Дело это было важным и нужным, но недостаточным. Поход в Степь так и не состоялся, а ведь были собраны силы, способные нанести половцам серьёзное поражение и хотя бы на время предотвратить их последующие нападения на Русь.

И всё же, повторюсь ещё раз, Ростислав был едва ли не последним из правителей Киева, чей авторитет действительно признавался всеми. Его старейшинство среди тогдашних князей ни у кого не вызывало сомнений. А потому и смерть Ростислава стала ещё одним поворотным моментом в русской истории. С неё начинается отсчёт событий, которые в скором времени приведут к тяжёлым, можно сказать, трагическим последствиям — во всяком случае для Южной Руси.

Для князя же Андрея Юрьевича смерть Ростислава Киевского стала ещё одним звеном в череде безвозвратных потерь.

В начале 1166 года во Вщиже умер его зять, князь Святослав Владимирович, — один из немногих князей, кого Андрей числил среди своих надёжных союзников и помощников на юге. Святослав Владимирович был последним представителем ветви князей Давыдовичей, потомков бывшего черниговского князя Давыда Святославича — князя-праведника, как характеризует его «Слово о князьях», памятник черниговской публицистики XII века{242}. За наследие умершего немедленно началась война между черниговскими князьями Ольговичами — та самая, которую безуспешно пытался остановить Ростислав Киевский. Черниговский князь Святослав Всеволодович передал Вщиж сыну Владимиру, а некую «лепшую волость» — брату Ярославу. Двоюродный же его брат Олег Святославич, надеявшийся получить эти волости «по правде», начал войну, в которой его — своего зятя — и поддерживал Ростислав. Но добиться успеха Олегу так и не удалось: ни Вщижа, ни «лепшей волости» он не получил, довольствовавшись какими-то четырьмя городами, переданными ему Всеволодовичем, — настолько незначительными, что летописец даже не счёл нужным называть их.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});