власти. Мой отец, в итоге, полюбил мою мать. Ему очень повезло.
— Королеву хаяли.
Кивнув, я сказал:
— Это был выгодный брак. Она была совсем не похожа на сестру. Она была очень мягкой — полной противоположностью суровой Лике.
В Эмель сочетались оба эти качества.
— Он любил солеискательницу, которая тебя выносила?
— Он жалел о том, сколько горя принёс ей и мне.
— Ты не допустишь такую же ошибку.
Её слова прозвучали сухо и окончательно.
— Он действительно совершил ошибку. Но мы с ним не совпадали в том, что это была за ошибка.
Я встретился взглядом с Эмель. Когда она смотрела на меня в этой темноте, её глаза казались ещё темнее.
— Мне было очень легко принять решение жениться на Елене…
Я сделал вдох. Я не должен был этого говорить, но стол был уже накрыт. И будь я проклят, если бы не сел за него.
— Пока не появилась ты.
Она сжала губы вместе.
— Я.
Потребность рассказать ей всё заставила слова политься из меня, точно вода.
— Могу ли я обременить тебя ещё одним признанием?
— Конечно.
— Находясь рядом с тобой, я чувствую такие вещи — хорошие вещи — благодаря которым я ощущаю себя цельным. Но также…
Я осмотрелся вокруг, пытаясь понять, как мне объяснить свои чувства.
— Что-то ещё скрывается под всеми этими слоями. Какое-то эхо, основа всего — я не знаю, как это описать — что говорит мне: да, это правильно. Это похоже на палимпсест4. Ты знаешь, что это такое?
Теперь я уже не мог замолчать.
— Я чувствую себя счастливым, Эмель. Это меня пугает, потому что я боюсь, что мне нельзя чувствовать себя таким образом.
— Потому что это ошибка? — её голос прозвучал мягче, чем кровать у меня дома.
— Нет. Я не думаю, что это ошибка. Это такой же страх, который я чувствую, когда моя орлица охотится. Каждый раз, когда я выпускаю её, я не знаю, вернётся ли она ко мне.
— Ты боишься, что я не разделяю твои чувства.
Снаружи послышался топот ног.
— Саалим!
Мы выпрямились, и в то же мгновение в комнату вошёл Тамам.
— Эмель не, — он опустил взгляд на нас и сказал, — вернулась.
Она резко встала, опрокинула чашку и допила чай.
— Я уже собиралась уходить.
И прежде, чем кто-либо из нас смог произнести хотя бы слово, она проскользнула мимо него и исчезла.
— Прошу прощения, что прервал вас, — сказал Тамам, переминаясь с ноги на ногу в дверях.
Откинувшись на подушки, я сказал:
— Ты вообще когда-нибудь спишь?
* * *
Когда я открыл глаза, масло в лампе догорело, и комната погрузилась в удушающую темноту. Я на ощупь нашёл в темноте дверь.
Лунный свет едва проникал сквозь листья, и я не сразу нашёл лестницу. Я опустился на четвереньки и начал шарить перед собой руками, пока, наконец, не почувствовал её. Лестницу уже опустили, поэтому я спустился по ней, чтобы узнать, кто ещё не спал.
Когда мои ноги коснулись земли, я услышал голос:
— Тоже не можешь уснуть?
Тамам.
Он прислонился к одному из деревьев, на которых держались дома, и нёс вахту, даже несмотря на то, что нам не грозило нападение.
Я отошёл в кусты, чтобы облегчиться.
— Нет, не могу.
— Я не слепой, — сказал он.
— Что ты имеешь в виду, Тамам?
— Ты и Эмель.
— А-а.
— Ты точно об этом не пожалеешь?
— Нет, — уверенно сказал я.
Он вздохнул, но этот вздох не показался мне измученным. Он как будто испытал… облегчение?
— Воин способен убить из-за любви к женщине. Но если это правильная женщина, он способен остановить свою руку, — сказал он.
Когда я вернулся на тропинку, наши взгляды встретились. Что он вообще знал о женщинах? Я никогда не видел Тамама где-то ещё кроме дворца.
— Когда она попросила не убивать номада, ты остановился, — сказал Тамам. — Хотя это было глупо.
— Я собираюсь пройтись.
— Я останусь здесь.
Он уставился на огромный костёр в конце тропинки.
— Да. Посиди здесь. Я недалеко.
Рядом с костром сидела женщина, которая вылечила меня, а у неё на коленях лежала половинка какого-то огромного фрукта. Она не удивилась при виде меня.
— Спасаться от насекомых лучше всего именно здесь, — сказала она, окутанная дымом, после чего выплюнула горсть чёрных семечек на землю.
— Могу я присесть? — спросил я, указав на ствол дерева, на которое не был направлен дым.
Она кивнула.
— Куда ты ходила, когда мы пришли? — спросил я, садясь.
— Я искала для вас ночлег. Хотя Джафар и так предложил вам свои дома. Он очень высокого о вас мнения, раз позволил вам переночевать на деревьях.
— Он был к нам очень добр. Во многом это связано с тем, что его жена — сестра Эмель.
На этот раз женщина улыбнулась, и её губы заблестели, как у ребенка, который наелся конфет.
— Я так и подумала.
Неожиданно она сосредоточилась на своих пальцах и начала осторожно вытирать их, после чего выбросила корку от фрукта в костёр.
— Джафар рассказал вам о том, что вы хотели услышать? — спросила она.
Я вытянул ноги, приготовившись почувствовать боль, но ощутил лишь облегчение.
— Он кое-что знает, но этого недостаточно. Сегодня вечером мы отправимся в Алмулихи. То есть завтра вечером, — я посмотрел на небо. — Где эта проклятая луна?
Женщина улыбнулась.
— Сегодня вечером. Рассвет гораздо ближе заката.
Она отпила из своей фляги.
— Вы решили сдаться?
— Называй это, как хочешь. Но, — я сделал глубокий вдох, почувствовав, что могу доверять этой женщине, как когда-то доверилась ей Эмель. — Мой город остался без короля, я не могу оставлять его так надолго. Я понадеялся на успех, как глупец. Наверное, я просто хотел найти свою семью.
— Желание найти свою семью не делает тебя глупцом.
— Нет, но я оставил свои обязанности, чтобы найти их. Мой брат представляет для нас опасность, и было не очень мудро пытаться найти его здесь. Он хочет избавиться от меня, и попытается на меня напасть. Я переживаю о том, что он может сделать, если узнает о моём отъезде из Алмулихи.
— Я слышала о твоём брате. Он второй в очереди на трон. Конечно же, он опасен. Но люди считают, что оба сына из города у моря избалованы и заносчивы.
— О, да.
Я слышал это сотню раз. Раньше меня это не заботило. Я считал, что люди вольны думать, что хотят. Теперь же я хотел, чтобы они знали: я был уже не тот, что прежде, я изменился.
Женщина сложила руки и упёрлась локтями в колени.
— Но я