— Это не черти, ваши знакомые. Фрелина, иди с ними, воодушеви їх.
Ну, и действительно, пробили стенку: все знакомы. Подрядчики друг на друга смотрят:
— Вот наша тайна и открылась.
Коhда у них сошлось этот канал, императорска дочь и говорит отцу:
— Папаша, нельзя-ли так сделать, штоб по таким-то и таким-то улицам после десети часов вечера не ездили (боїтся обвала).
— А што, душа моя?
— Да гром такой, не дает спать, голова болит.
— Ах, это, душа моя, можно.
И распорядилса, штобы с девети часов езды не было.
И стали они друг к другу в гости ходить. Вот раз Ваня приходит такой кручинной, такой печальной.
— Ваня, што с тобой, што с вами?
— Ах, друг милой, ведь я проторговалса, а ведь ужасно как дешево вам материї продавал, я два мильёна потерял.
— Ваня, да я сейчас тебе два мильёна вынесу.
— Нет, честь моя все равно потеряна. Я домой поеду!
— Ваня, а я как-же?
— Вы дома, а мне надо ехать.
Любовь все заставлят делать.
— Ваня, я с тобой убегу!
— Ну, я севодня спать хочу. А ты завтра будь готова. Я поеду горной дорогой, много вешшей с собой не бери, один кустюм с собой, другой получше, в случае под венец.
Он нанел корету, маршрут весь записан. Они и убежали ночью. Бегут следующей день и следующую ночь. Он знает хорошо, што погоня будет, надо загримировать себя. Она сделалась девушкой-крестьянкой, он мужиком; взяли уж не корету, телёгу, едут. И действительно была погоня, їх же все спрашивали, не видали-ли кореты? Они ответили, што не видали.
Ваня говорит:
— Ну, вот видишь. Естли бы не переоделись, вас бы вернули, а меня бы арестовали. А знаешь што, друг мой, эта станция маленька, погода прекрасна, пойдем пешком, приберегем денех.
— Ваня, да ведь я каково роду, где я пешком ходила?
— Да ничево, попробуйте.
Ну, действительно, не привышна ходить, ноги у ей опухли, замучилась.
— Хоть тово дороже плати, пешком не пойду.
— Нет, нет.
А потом проехали несколько станций, он опять: «Погода прекрасна, станция коротенька, пройдемса пешком».
А он депеши посылает своему отцу государю с каждой станции, и ответы получает, но ей не говорит.
Наконец доплелись до столичново города. Ваня говорит:
— У нас квартиры дороги, найдем у заставы.
— Ваня, ведь у меня есть два мильёна с собой.
— Это каки деньги, у нас все ужасно дорого: эти деньги надо на старость беречь, а теперь надо работы искать. Пошел он во дворец. Государь обрадовалса.
— Ну, што, Ваня, как дела?
Ваня рассказал.
— Зачем ты ей томишь? Объяснись ей, што ты царской сын.
— Нет, так надо, пусть не плюет на мою карточку. А теперь мне топор нужно достать.
— Да зачем тебе топор?
— Надо.
Дали ему топор и корету подали. Ваня в кореты проехал полдороги, с собой берет топор, сошел с кучера, идет домой; пришел кручинной, сел и топор в руках держит.
— Не мог ваканциї найти, так я уж нанелса дрова рубить.
— Ваня, да у нас деньги есть.
— Деньги надо беречь. У нас все дорого. Я и вам дело нашел: торговать горшками будете. Я вам купил десять тысяч горшков.
— Ваня, да вы забыли, каково я роду. Я и торговать не умею.
— Привыкнете, дело простое: там из парусинки сделана палаточка, девушка с вами будет, она будет продавать, вам денежки подавать, а вы будете в сумочку складывать, только и всево. Девушка вас проводит…
И действительно. На другой день по уходу ево через полчаса пришла девушка из дворцовых горничных, образованная и повела ее. Идут, а впереди казак, сзади казак, полиция конная. Она и говорит:
— Как у вас ходить не свободно.
Между тем это охрана для ей: знают, што царска невеста идет. Пришли в палаточку, там десять тысяч горшков, девушка продает, ей денежки подает. Вдруг… только земля дрожит, прокатил полк кавалериї. Тр… р… р…
Черепками не расторгуешьса: у нас все горшки купили по дешевой цены, надо домой итти.
Приходит домой, рассказывает хозяйки, как было.
— Естли бы вольны разбили, я бы подала прошение губернатору, но на щет императорской кавалериї не посмела.
— Да я вам тоже не советую, ничево не выйдет.
Ваня приходит, говорит:
— Слышал, слышал я о вашем нешшастьї. Я купил вам балаган, двенадцать самоваров и посуду; сбитнем торговать будете.
— Ваня, да што вы? Да ведь я каково роду? Я ведь непривышна.
— Ничево, девушка вам поможет.
На другой день опять пошла с ей девушка, привела в балаган: там самовары кипят, девушка сбитень наливает, торгует, ей денежки подавает.
Вдруг пришел полк солдат.
— Повзводно! Заходи взвод! Выпивай сбитню! Сбитню!
— Нету.
— А нету? Бей посуду, ломай самовары!
Чинно, благородно побили всю посуду.
— Чорт с їм с ломом, пойдем домой!
Приходят. Ваня уже там.
— Слышал, слышал о вашем нешшастьї. Ну, я вам другое занятие нашел. Во дворце ишшут прачку, непременно иностранку.
— Ваня, што вы? Да ты забыл, каково я роду?! Да я непривышна, я и не умею.
— Неужели? А я сдуру нахвалил вас. Ну, как-нибудь привыкните.
На другое утро пришел уже мушшина, прилично одетый, повел ей во дворец. Она идет и думат:
— Да, было время: из этого дворца прынц на мне сваталса, а я на ево партрет наплевала, а теперь мне приходитса на ево стирать.
Привели ей на белу кухню, посадили на диванчик отдыхать.
— Я, говорит, прачка, стирать пришла.
— Да, ничево, посидите, отдохните.
И отдыхала она полтора часа.
Наконец идет горнишна и несет манишку, воротничек и зарукавье на серебряном подносе: прынц просит выстирать.
Дали ей таз с теплой водой, мыло. Принелась она бедна стирать. Не умеет. Сама полокот перемокла, ну, што, действительно никовда…
— Позвольте, я, говорит, горнишна.
Сейчас это взела, перестирала, выгладила, на поднос сложила…
— Пожалуйста, несите.
— Вы стирали, вы и несите.
— Нет, прынц просил, штобы вы сами.
Пошла она бедна, боїтса этово прынца, так у ей ноги и подъежжают.
Одно думат: вот-вот в обморок меня бросит…
А Ваня уже тут лежит на диване, прикрыт шелковым летним одеялом и газетой закрылса. Голос изменил.
— Кто тут?
— Прачка.
— А, прачка.
И сто рублей ей на поднос положил.
Пришла она домой, Ваня уж там, доволен, што прынц сто рублей дал.
— Ну, вот и пошел живот на отворот!
К вечеру вдруг из дворца за нею: во дворце празник будет, пир. Велено всем приходить. Ваня ей и говорит:
— Вы, ваше императорско высочество, привыкли во дворцах бывать, а я никоhда не был, принесите мне грушу, да две конфеты.
— Ваня, да што ты! Как это можно?
— Ничево, все так делают; спустите незаметно в корман.
И приметал ей корман к платью на живу нитку. Приходит она во дворец. Думала, где-нибудь у стенки стоять будет — нет: ей на перво место сажают, напротив прынца.
Она взглянула.
— Ах, на Ваню как похож!
И не смела больше глядеть, только думат, как бы для Вани грушу да две конфеты унести. И спустила в корман незаметно.
Оркестр заиграл. И эх, пары вальса!
Министры подступили к прынцу.
— Што же вы не танцуете, ваше императорско высочесво?
— Пары нет. А впрочем, естли позволите…
И к ей. Ну, она повинуетса, бедна. Но это она умет.
Танцовать она умет, и їми любуютса.
А Ваня и оборвал ей корман: «Острамлю ешшо раз».
Груша и две конфеты покатились.
— Што это? Ах, как стыдно!
С ней удар. Она без чусв. Унесли без движения.
Дохтор билса два часа. Фрелины в ванны ей обмывали. Наконец очнулас. Спрашивает: «Што со мной было?» Ей уговорили, што ничево особенново, только дурно сделалось. Про грушу ни слова. А потом ейныи кустюм подвенечной ей же надевают и ротонду подают. И везут к собору или там к керке, естли в Неметчине было (не знаю, где) и объявляют, што прынц будет с ей венчаться. Она и ничево сказать не посмела, што Ваню любит.