но не техником, а лаборантом, инженером, старшим инженером. Одно время занимался доставкой специальными щипцами в рентгенорадиометрический кабинет чугунных колб с минеральной породой для проверки наличия в ней урана. Если бы хоть одна такая колба упала и разбилась, он рисковал получить опасную дозу излучения. Еще в тот период мой отец исполнял обязанности младшего научного сотрудника Института мерзлотоведения и вместо стеснявшейся мамы преподавал физику в вечерней средней школе рабочей молодежи № 8 г. Якутска. А затем, благодаря своему тестю, впервые вышел в начальники. Это произошло в 1967 году, когда Федор Петрович Щуков посоветовал временно проживавшему с его семьей в одной служебной квартире заместителю начальника Управления технической эксплуатации кабельной и релейной магистрали (УКРМ) № 18 взять к себе на работу своего зятя. Тогда УКРМ-18, предназначенное обеспечивать центральное телевизионное вещание и телефонное сообщение между населенными пунктами Якутии, только что образовалось как подразделение Министерства связи СССР и остро нуждалось в кадрах.
Мой отец был принят в него на должность начальника производственной лаборатории, а всего через два с небольшим года стал главным инженером управления, еще через два, в мае 1971 года, – его руководителем. В этом ему уж точно никто не помогал, карьера продвигалась исключительно отцовским трудолюбием, талантом и умом. Спустя шесть с половиной лет, в ноябре 1977 года, он был награжден орденом «Знак Почета».
Он любил охоту и рыбалку. Не часто, но ездил на ГАЗе или УАЗике с друзьями, включая Андрея Ивановича Михеева – мужа моей тети Риммы, за пару сотен километров поохотиться на уток, зайцев или лося. А порыбачить брал с собой и меня. Летом ставили сети, и я с самого детства помогал отцу: управлял весельной лодкой, удерживая ее вдоль сети, пока он доставал из ячеек рыбу. Почти каждой осенью мы вместе с отцом и Юрием Александровичем Ознобищевым – мужем другой моей тети Надежды Георгиевны, таскали неводом из Лены тугунка, а в марте–апреле была ловля на зимние удочки из-под полутора-двухметрового льда окуней и красноглазок. Удивительно, но когда дневная температура колебалась между двадцатью и тридцатью градусами мороза, лунки под ярким якутским солнцем не замерзали, и мы получали загар перед ними без рукавиц, шапок и ватников.
Привозили обычно с рыбалки домой по десятку килограммов рыбы, и отец ее солил. Летом же, когда мы всей семьей отдыхали на якутских озерах, где этой рыбы было неимоверное множество и надо было себя сдерживать, чтобы не наловить лишнего, мой отец обычно уступал мне право завершающего лова. Вручал надувную лодку, весла и давал двадцать–тридцать минут на рыбалку. Но и за это время легко можно было вытащить пару десятков рыб. Причем днем в прозрачной воде отлично просматривался их размер на дне, и я подводил приманку к самым крупным экземплярам.
Владимир Георгиевич Черепанов. На реке Лене
А моя мама после получения высшего образования поработала в лаборатории нерудных полезных ископаемых геофизиком, преподавателем математики в Якутском государственном университете, старшим инженером-программистом ЭВМ в Институте мерзлотоведения. Совсем не высоко, но она, как говорится, обеспечивала отцу надежный тыл: он всегда был вовремя накормлен, дети – приучены к самостоятельности, в доме порядок и радушие, постоянная готовность и искреннее желание достойно встретить гостей, будь они друзьями из Якутска или начальством из Москвы.
В середине 1979 года мой отец после серьезных размышлений согласился на свой перевод[421] на работу в Москву. И стал он там по завершении полугодовой командировки заместителем начальника Главного управления внутриобластной междугородней телефонной связи вновь образованного Министерства связи РСФСР. Это, конечно, был перевод с понижением – с первой роли в отрасли в автономной республике на второстепенную роль, к тому же не в союзном, а в российском главке, – но зато в столицу с соответствующим выделением для семьи жилплощади с пропиской. В те, советские, времена о московской прописке можно было только мечтать главным образом из-за принципиальной разницы в продуктовом снабжении более-менее сытой столицы и провинций, чьи прилавки магазинов были по-социалистически нищенски пусты. Но наша семья и без того не голодала, и хоть редко, но мы ели даже экзотические в Якутии апельсины, купленные в продуктовом магазине под заведованием старшей сестры моей мамы, или привозимые отцом из командировок в центр, доставали мясо, которое во времена развитого социализма продавалось в регионах, как и сахар, по талонам, летом на даче[422] выращивали огурцы и помидоры, на балконе зимой всегда стояли ведра собранной нами брусники (мы ее предпочитали есть замороженной со сгущенкой) и бочонок добытой рыбы. Там же – наше любимое и не заменимое ничем лакомство, которого долго потом будет недоставать в Москве – доставленные обычно из-под самого северного якутского поселка Тикси крупные экземпляры омуля, муксуна, нельмы, сига, чира для изготовления строганины[423]. Поэтому, думаю, отец согласился на Москву не из-за ее снабжения. Наверняка его манили в хорошем смысле карьерные перспективы, и они у грамотного и еще довольно молодого трудоголика в новом министерстве, без сомнения, были.
Однако мой отец поддался соблазну заменить с местами работы и жительства еще и заботливую, самозабвенную жену. Как только летом 1980 года моя мама прилетела в Москву вместе со сдавшей выпускные школьные экзамены дочкой Татьяной, она получила извещение Тимирязевского районного суда г. Москвы по делу о расторжении брака. И на первом же судебном заседании мои родители были разведены.
К тому времени я уже год как стал студентом Московского финансового института (МФИ), жил в Москве и приехал к зданию суда вместе с родителями. На заседание не пошел, а ждал его завершения во дворе и видел, какой это был шок для моей мамы. Знаю, что она на меня страшно обиделась, когда я, в отличие от моей сестры Татьяны, спокойно отнесся к вести о разводе и не рассорился с отцом, поддерживая с ним прежние добрые отношения. Но, по-моему, если взрослый мужчина созрел для такого шага, нормальной семейной жизни уже не будет, одна сплошная нервотрепка. Поэтому и не стоило противиться ее неизбежному прекращению.
Вскоре мой отец познакомился и 6 марта 1982 года зарегистрировал брак с младшей его на десять лет уроженкой красноярской деревни Двинка с самым привычным для верхнеленских Черепановых именем-отчеством Анной Ивановной Серых (по бывшему мужу – Чебану). Через неделю уехал с ней и ее трехлетней дочкой Виорикой в Астрахань руководить областным производственно-техническим управлением связи. В 1987–1991 годах он находился в командировке в Венгрии по линии внешнеторгового объединения «Машприборинторг». Потом вернулся в Москву на должность заместителя