Много лет Маша полоскалась в этом «не пойми чем» и за все эти годы так и не смогла привыкнуть к нему. Да, кожа была чистой и свежей, но чего-то не хватало! Должно быть, не хватало горячих струек, бьющих по плечам, стекающих по животу и бедрам ручейков. Ощущения мокрости.
Ну что это, согласитесь, за мытье, когда выходишь из кабинки таким же сухим, каким в нее и зашел?
Маша полоскалась долго, не в силах заставить себя отказаться от сладостного наслаждения быть мокрой и старалась ни о чем не думать.
Имеет она право отвлечься от мрачных мыслей хотя бы на пол часа? Пожалуй, имеет! В конце концов — это уж слишком, когда на ее бедную голову вешаются не только проблемы безопасности родной планеты, но и маленькие монстры, с которыми непонятно как обращаться!
Когда она вышла, то встретила мрачную Лин у порога.
— Когда за мной прилетят?!
«Никогда!» — хотела ответить Маша тем же тоном, что и девочка, но взяла себя в руки и заставила почувствовать себя мудрой седой учительницей, посвятившей жизнь перевоспитанию хулиганов и сорванцов.
— Скоро, — сказала Маша, попытавшись улыбнуться, — Только вот… Вряд ли твои друзья останутся тобой довольны, когда увидят твои грязные волосы и траурные ногти.
Лин насупилась и засопела.
— А когда точно за мной прилетят?
— Не знаю… Но вообще-то это может произойти в любой момент.
Хорошо ли лгать ребенку?
Интересный вопрос. С педагогической точки зрения, наверное, не очень хорошо… Ну да и черт с ним! Вернее, с ней — с педагогикой. Если этого маленького дьяволенка можно затащить в ванную только с помощью лжи, то пусть будет так.
— Ладно… — буркнула Лин, — Туда что ли идти?
— Э-э… Лин… Ты сама не справишься. Я должна буду тебе помочь.
Лин неожиданно густо покраснела.
— Вот еще! Я сама!
— Ну сама — так сама.
Маша внутренне злорадно улыбнулась, уверенная на все сто, что Лин и представить себе не может, что можно мыться водой.
— Если что — позовешь.
Она подробно объяснила девочке, как пользоваться водой, шампунем и гелем для душа, она выдала ей мочалку и полотенце и — отправилась на кухню.
Очень долго в ванной царила подозрительная тишина, только вода журчала, а потом раздался дикий вопль, сменившийся воем смертельно раненного койота.
Маша выронила крышку от сковороды, которой как раз в тот момент собиралась накрыть жарящуюся картошку и рванулась в ванную.
Маленькая Лин, с ног до головы покрытая пеной, стояла по колено в воде и орала, втирая кулачками оную пену в глаза.
— Лина! — закричала Маша, — Что случилось?! Не кричи! Не три глаза!
Она схватила душ и направила его в лицо девочки, свободной рукой тщетно пытаясь оторвать ее руки от лица.
— Лина! Сейчас все пройдет!
Видимо вода прорвалась-таки под кулачки и смыла пену с глаз, боль отступила, и вой раненного койота сменился отчаянным невыносимо горестным рыданием.
Кое-как смыв с ребенка воду, Маша кинула душ на дно ванной, схватила полотенце и набросила девочке на плечи. У нее самой глаза уже были полны слез и она готова была разреветься от жалости и к Лин и к себе и ко всему на свете сразу.
— Малышка… не плачь… пожалуйста.
Маша пыталась взять себя в руки, но ничего не получилось и она ревела вместе с девочкой, вытаскивая ее из ванной, кутая в полотенце, унося на кухню, сажая к себе на колени, гладя по мокрым и спутанным белым волосам, целуя в соленую от слез щеку и бормоча что-то невразумительное.
В конце концов Севелина выдохлась реветь, судорожные всхлипывания стали реже и она сползла с машиных колен.
Не говоря не слова она отправилась одеваться, а Маша рванулась перемешивать подгорающую картошку, недоумевая, что это такое с ней (с самой Машей, а не с картошкой) произошло. Совсем уж стала похожа на старое корыто, чуть что и в слезы! Кошмар какой-то, просто царевна Несмеяна.
На улице стремительно темнело.
Снег прекратился и небо почти очистилось от туч, явив тоненький серпик месяца и редкие звезды.
Космос выглядел пустынным и спокойным. Таким как всегда.
Хлопнула дверь. И с порога послышался бодрый пашин голос.
— Вау! В этом доме пахнет едой! Вку-усно пахнет!
Он ввалился на кухню, кинул на диванчик пакеты с какой-то снедью, упал рядом.
— Ужин-то скоро?
— Угу. Картошка и котлеты… из коробки…
— Ништяк! — обрадовался Паша, — Жрать охота, сил нет! Завтра я свожу тебя куда-нибудь, погуляем напоследок… А сегодня… Маш, а Маш?
Маша обернулась от плиты и Паша аж присвистнул от неожиданности.
— Ты плакала что ли? Почему?
— Сама не знаю, — вяло улыбнулась Маша, — Накатило что-то.
— А я это… Хотел попросить тебя… Если можно….
Он хитро улыбнулся.
— Ты правду сказала, что можно покататься на той штуке, на которой ты прилетела?
Маша задумалась на мгновение.
А почему бы и нет?
— Почему бы нет? — сказала она, — Давай.
Паша просиял.
— Прям сегодня?
— Давай сегодня. Тем более, что завтра у нас может уже и не быть.
— Да ладно… Ты же сказала у нас еще дней пять…
— Никто не знает, сколько у нас осталось… Давай не будем об этом, а? Поедим и пойдем полетаем.
Маша поставила перед Пашей полную тарелку с картошкой, положила ему две котлеты и пошла за Лин. С трепетом душевным.
Лин, видимо, ужасно переживала случившееся, она смотрела в пол и кусала ноготь. Волосы она забыла расчесать и те, успев высохнуть, торчали теперь в разные стороны. Но кушать девочка пошла. Села в углу, уткнулась в тарелку и очень быстро слопала все, что в ней находилось.
— Лин… Мы хотим пойти полетать, — сказала Маша.
Девочка вскинула глаза, в которых сверкнуло что-то вроде надежды.
— Только полетать. По орбите или чуть-чуть подальше… Поверь, я очень хочу, чтобы ты поскорее вернулась домой… Я очень хочу, чтобы тебе было хорошо, чтобы ты не страдала. Но я ничего не могу сделать…
Лин кивнула.
— Ладно. Я с вами пойду… Можно?
Ночь была морозной, но безветренной и тихой. Небо сияло звездами, особенно яркими за городской чертой, на пустынной, разбитой дороге, которая когда-то в незапамятные времена была покрыта асфальтом, и по которой теперь даже тяжелый пашин «джип» пробирался осторожно, переваливаясь с боку на бок.
В машине было тепло и уютно, цветными огоньками светилась приборная панель, тихо играла музыка.
— Ну что, здесь?
Пашин голос звучал торжественно и немножко напряженно, как слегка перетянутая струна. Конечно, он волновался. Конечно, он еще не верил до конца, что на самом деле сейчас сюда прилетит пусть маленький, но вполне настоящий инопланетный корабль, он, Паша, взойдет на его борт и отправится летать вокруг планеты. Если ты не полный псих, то ни за что не поверишь в такое… Паша психом себя не считал.
— Можно и здесь, — сказала Маша.
Она очень хорошо понимала своего спутника и тоже волновалась — за него. Она-то знала, что сейчас это самое невероятное действительно произойдет.
Они вышли из машины и медленно пошли по разбитой дороге, все дальше углубляясь в лес. Паша — встрепанный, в расстегнутой куртке, под которой была только тонкая майка, являл собой образец русской морозоустойчивости, Севелина демонстративно держалась за уши, хотя ее и заставили одеть шапку и толстый свитер поверх летного комбинезона, который, по идее, должен был выдерживать куда более крутой холод, чем легкий московский мартовский морозец.
Маша чувствовал себя в летном комбинезоне весьма уютно, а вот уши и в самом деле мерзли, отвыкли должно быть за много лет от пребывания в суровых условиях окружающей среды. Девушка потерла уши кулаками — пальцы уже покраснели и гнулись плохо.
— Паш… дальше можно уже не идти!
— А как?
Паша остановился и поднял голову к небу.
— Кораблик зависнет на той высоте, которая покажется компьютеру безопасной. Чтобы не задеть деревья. Потом, если я нажму сюда, он спустит трап. Если нажму сюда, он опустится на землю, поломав деревья…
Паша почесал в затылке, честно пытаясь разглядеть какие-нибудь неровности на абсолютно гладком брелке, потом смущенно улыбнулся.
— Ну ты сама знаешь, как лучше…
— Еще пульт может работать с голосом, но мне, честно говоря, в ручную проще… Так привыкла…
Маша плюнула про себя, потому что заметила в голосе своем некие снобистские нотки. Таким тоном мог бы миллионер хвастаться случайно попавшему в его владения пролетарию своей навороченной бытовой техникой.
К счастью, Паша ничего подобного не заметил — он с нетерпением смотрел в небо.
И просмотрел торжественное появление инопланетного космического корабля. Потому что корабль перемещался в пространстве беззвучно и цвет имел подходящий к окружающей среде.