Читать интересную книгу Течение времени - Эдгар Вулгаков

Осенью Татьяна Ларина получила ученую степень кандидата филологических и кандидата физико-математических наук.

А времена были сумеречные, впрочем, как обычно в СССР: советские люди почти всегда переживали «временные» трудности и тяготы: война, разруха и голод, репрессии по отношению к отдельным личностям и группам, геноцид целых народов. Созданный вопреки демократии, Советский Союз существовал по средневековым понятиям. В целом народ оставался политически и культурно необразованным. Но в любое время при любом политическом строе рождались бунтари, которые хотели жить с гордо поднятой головой. «Ты хочешь знать, кто я? Что я? Куда я еду? Я тот же, что и был, и буду весь свой век, Не скот, не дерево, не раб, но человек…» – писал Радищев.

В стране разворачивались процессы против диссидентов, лишили гражданства Ростроповича и Вишневскую, выслали из Москвы Сахарова, попытки Косыгина стабилизировать экономику страны закончились неудачей. Советский Союз ввязался в войну в Афганистане. Барды, и первый среди них Владимир Высоцкий, пели о том, о чем на официальных мероприятиях было принято молчать. В обществе вызревало недовольство, протест.

Круг знакомых Алексея Петровича в институте ограничивался главным образом людьми, с которыми он был связан со студенческой скамьи, или по тематике своей работы непосредственно, или при ее обсуждении на различных заседаниях. К некоторым, хотя и встречался с ними редко, испытывал симпатии. Такие симпатии были взаимными и, встречаясь в стенах института, они перекидывались новостями и расходились до следующей случайной встречи через месяц-два или даже через полгода. Но были и друзья еще с институтских времен – Дан, Георгий-Гога, Борис.

Однажды во дворе института Алексей Петрович столкнулся с Гогой, заядлым автолюбителем, «жигулистом», доброжелательным и отзывчивым.

– Алешка, наконец-то ты приехал! Есть первая ласточка назревающих событий. Как ты считаешь, когда-нибудь эта партийно-государственная мертвечина должна рухнуть, так? И это началось. И ты должен это увидеть.

– Гога, о чем речь? Где она рухнула, когда?

– Пока на экране. В Тбилиси вышел фильм Абуладзе «Покаяние», пока на грузинском. Ты должен увидеть. Я переведу тебе слово в слово. За билетами люди простаивают ночами. Этот фильм – едкая сатира на наше время, на сталинизм, на беззаконие, на рабское бессловесное положение людей, про наше время в яркой гротескной форме. Меня трясло, как в лихорадке, когда я был на просмотре. В зале стояла гробовая тишина, потом взрыв негодования, опять тишина, слезы. Некоторые молчали, боялись публично выразить свое отношение – мешал внутренний цензор, страх, что ужас сталинизма вернется. Когда поедем? На самолете туда-обратно, переночуем у родственников – они будут рады. Алеша, меня поражает, как такой фильм выпустили на экран, – назревают большие события. Можно представить, с каким напряжением работал наш великий и мудрый ЦК: «пущать» или «не пущать» фильм на экран. Интересно, кто там у них наверху голосовал «пущать» и какими мотивами они руководствовались. Да, Алешка, еще одна интересная новость – на Чистых Прудах я видел Разуваева, он там прогуливается.

– Не может быть! Когда?

– Точно, это он. Всю прошлую неделю я ездил к сестре на Чистые Пруды переставлять мебель. У нее такая привычка: обои поменяет, мебель переставит – и как будто в новую комнату переехала. Хочешь, сегодня-завтра съездим туда.

– Хочу, Гога, очень хочу. Давай сегодня, пожалуйста, не надо откладывать! Только вот что, мне одному надо к нему подойти – я для него старый знакомый, а тебя он не знает. Разговор может не получиться.

– Я его тебе покажу и уйду.

– Отлично.

Было где-то начало седьмого, жара спала, и на скамейки, освещенные солнцем, стали перебираться из тени завсегдатаи Чистопрудного бульвара. Алексей Петрович сразу увидел Разуваева. Это был он. Только костюм на нем болтался, как на вешалке, и изменилась походка. Он помнил его целеустремленную упругую походку вечно спешащего волевого человека. Удивительно, как это Ларин узнал Николая Николаевича со спины. Перед ним шел человек вялой, неспешной, тяжелой неразуваевской походкой, явно не знающий, что ему делать. Но это был он, точно он, Разуваев. Вероятно, Алексею Петровичу все же удалось увидеть на мгновение его лицо. Ларин ускорил шаг и, догнав Разуваева, обратился к нему, дотронувшись до его руки:

– Николай Николаевич!

– Алексей Петрович, здравствуйте. Я заметил вас издали. Шел и размышлял, подойдете вы ко мне или нет. Я очень рад, Алексей Петрович, что вы подошли.

Они крепко пожали друг другу руки.

– Давайте присядем, – Разуваев кивнул в сторону свободной скамейки. – Нам есть о чем поговорить. Вы немного поседели, но, как говорят, мужчин седина красит. Хотя вы не из тех, кто на это обращает внимание. Как поживает Елена Федоровна – моя спасительница, как ваша дочь, кажется, Таня и ее няня – удивительно симпатичная бабушка, готовая за всех вас голову положить. Про институт спрашивать не буду – по моему статусу, мне еще самому не ясному, не знаю, чем я могу интересоваться, а чем не могу, тем более, вы ведь работаете в «ящике». О себе потом, если не возражаете.

Алексей Петрович рассказал о жизни семьи, о новой квартире, о сыне Алеше, об успехах детей и Елены Федоровны, о своих командировках за границу. Николай Николаевич слушал заинтересованно и внимательно. После долгой паузы заговорил.

– Я рад за вас, Алексей Петрович, и за вашу семью. А со мной вот что произошло. Моей маме тогда было под девяносто, но она была активная, с ясной головой, читала газеты. Жила она все там же, в райцентре, я ее навещал по субботам. Однажды сломалась моя машина, и после работы я поехал в райцентр на поздней электричке. Да… Путейцы нашли меня в составе, поданном в тупик, избитым, с проломленным черепом, без сознания. Документы, деньги и сумку с продуктами не тронули. Это был не грабеж – нечто иное. Что? Трудно сказать. Лечили меня в лучших партийных больницах и санаториях. Уголовное дело открыла прокуратура, она же и приостановила за отсутствием улик. Что же произошло со мной, Алексей Петрович? Вы будете удивлены, если я вам скажу, что мне даже посоветоваться не с кем, поговорить, высказать свои соображения о причинах нападения на меня. С партией? Партия меня отправила на персональную пенсию, как инвалида первой группы.

Некоторое время он молчал, о чем-то напряженно думая. Потом продолжил:

– В данном случае партия – понятие абстрактное. Это мы превратили партию в монолит в своем воображении, в единое целое, используя слова, прошедшие через штампы коммунистической идеологии. А мне нужен разговор, идущий от чистого сердца и чистой души. Вот как начинает перевоспитываться под действием обстоятельств, с ним происшедших и с партией, профессиональный партийный работник, бывший комиссар и замполит полка, секретарь партийных комитетов различных уровней Подмосковья и Москвы. А если бы с ним не произошли известные теперь вам происшествия, то произошли бы какие-то другие, поскольку Разуваев стал партии не нужен, поскольку стал развивать свои собственные идеи на поле застывшей коммунистической теории. Что вы скажете на мои отнюдь не нравоучительные сентенции, каких не должно быть у бывшего партработника, призванного учить и вдохновлять?

Стемнело, а Леночку Алеша не предупредил, что может задержаться, и, конечно, она будет волноваться, и глаза будут на мокром месте.

– Дорогой Николай Николаевич, спасибо вам за оказанное мне доверие. Я всегда вас высоко ценил, хотя у нас были некоторые расхождения на сельской ниве, которые никак не могли поколебать моего к вам уважения. Я, моя семья и мои друзья, которых вы знаете, – ваши друзья, и мы должны встретиться и поговорить о вашем деле и о том, что творится на свете. Можно на нашей даче. Сейчас там находится мой сын – Алеша-младший. Он подданный Франции – вы о нем знаете из отчета Елены Федоровны о своей поездке во Францию. Алеша вместе с Татьяной пишут книгу – они вам расскажут. Если нет возражений, то мы заедем за вами в девять утра в субботу. Договорились? Вот мой домашний телефон. Я прошу вас, пожалуйста, позвоните Елене Федоровне, расскажите о нашей встрече. После вашего звонка мои женщины успокоятся. А то вечно им кажется, что со мной что-то должно произойти – автомобильная авария или что-нибудь в этом роде.

На следующий день, еще не было девяти, когда они подъехали к дому, у подъезда которого их поджидал Разуваев. Николай Николаевич преподнес Леночке розу в цветочном горшке.

– Елена Федоровна, эта розочка для вашего сада. Вот в этом пакете необходимые удобрения и инструкция, как ее пересаживать в грунт. Впрочем, я все это могу сделать сам. Вы такая же, как и раньше, интересная стройная дама. Насколько я понимаю, рядом с вами – Таня, которую я знал только ребенком. Вы смотритесь как подруги – молодые красивые женщины. Я очень рад встрече с вами, очень. Как будто и не прошло четверти века.