Семь жертв, множество подсудимых: это дело не просто не имело (вероятно) прецедента, но и требовало многих недель подготовки. Из-за поспешности шефа полиции Дэвиса, стремившегося поскорее разнести весть о поимке подозреваемых, вместо недель у нас было лишь несколько дней.
Я смог закончить лишь в два часа ночи, но мне еще предстояло привести в порядок заметки, подготовить четкие и ясные вопросы. Эта работа была завершена в половине четвертого утра, но в шесть я уже был на ногах. Через три часа нам предстояло представить дела об убийствах Тейт и Лабианка перед большим жюри округа Лос-Анджелес.
5 декабря 1969 года
“Простите. Никаких комментариев”. По закону, все процессуальные действия большого жюри содержатся в тайне, и ни Офис окружного прокурора, ни приглашенные свидетели, ни сами судьи не могут обсуждать факты, представленные на слушании, — но это не удержало журналистов от попыток что-то разузнать. В узкий коридор, куда выходят двери залов заседаний большого жюри, набилось не меньше сотни репортеров; некоторые вскарабкались на столы, и от этого казалось, что они упакованы штабелями до самого потолка.
В Лос-Анджелесе большое жюри состоит из двадцати трех человек, избранных жребием из списков имен, переданных каждым из судей Верховного суда. В тот день присутствовал двадцать один из них, причем согласия двух третей было бы достаточно для получения обвинительного акта. Обычно сами процессуальные действия много времени не занимают. Обвинение представляет лишь столько доказательств своей правоты, сколько необходимо для получения обвинительного акта, и не более. Хотя в данном случае слушание затянется на два дня, "главный свидетель обвинения" расскажет свою историю “за один заход”.
Адвокат Ричард Кабаллеро был первым свидетелем и показал под присягой, что он разъяснил своей подзащитной ее права. Вслед за этим Кабаллеро покинул зал: свидетелям не только не позволяется говорить в присутствии адвокатов, но и каждый свидетель выступает отдельно, не слыша других показаний.
Пристав: “Сьюзен Аткинс”.
Члены большого жюри, семеро мужчин и четырнадцать женщин, смотрели на нее с нескрываемым любопытством.
Аарон сообщил Сьюзен об имеющихся у нее правах, включая и право не оговаривать себя саму, но та отказалась от всех прав. Затем я перешел к опросу; продемонстрировав, что Сьюзен была знакома с Чарльзом Мэнсоном, я попросил ее вспомнить тот день, когда они встретились впервые. Это произошло более двух лет тому назад. Она жила в доме на Лион-стрит в Сан-Франциско, район Хейт-Эшбери, вместе со множеством других молодых людей, большинство из которых вовсю употребляли наркотики.
О.: "…Я сидела в гостиной, когда вошел мужчина с гитарой, и сразу же его окружили девушки”. Мужчина уселся, стал играть и петь, “и песня, которая больше других привлекла мое внимание, называлась “Тень твоей улыбки”, и певец был будто ангел”.
В.: “Вы говорите о Чарльзе Мэнсоне?”
О.: “Да. И когда он закончил петь, мне захотелось привлечь его внимание, и я спросила, могу ли я сыграть на его гитаре… и он передал мне инструмент, а я подумала: “Я не умею на этом играть”, а он посмотрел на меня и сказал: “Ты сможешь сыграть, если захочешь”.
Ведь он же не слышал, как я говорю: “Я не умею на этом играть”, я только подумала. И когда он сказал мне, что я смогу, я остолбенела, потому что он побывал в моей голове, и я тут же поняла, что этот человек — тот, кого я искала… и я опустилась на колени и поцеловала его ноги”.
Днем или несколькими спустя Мэнсон вернулся в дом Сьюзен и предложил ей прогуляться. “Мы прошли пару кварталов до другого дома, и там он сказал, что хочет заняться со мною любовью.
Ну, я призналась, что тоже не прочь заняться любовью с ним, и он сказал мне снять одежду, и я сделала это, а в той комнате еще было большое зеркало, и он сказал мне подойти к нему и посмотреть на свое отражение.
Я не хотела, но он взял меня за руку и поставил перед зеркалом, но я отвернулась, и он сказал: “Повернись и посмотри на себя. В тебе нет ничего дурного. Ты прекрасна, и всегда была такой".
В.: “Что произошло затем?"
О.: “Он спросил меня, занималась ли я когда-нибудь любовью с собственным отцом. Я поглядела, вроде как хихикнула и говорю: “Нет”. А он спрашивает: “А ты когда-нибудь думала о том, чтобы сделать это?” Я говорю: “Да”. А он говорит: “Хорошо, в таком случае, когда будешь заниматься любовью… вообрази, что я — твой отец”. Я так и сделала, и это было просто замечательное переживание”.
Сьюзен сказала, что до встречи с Мэнсоном ей “чего-то не хватало”. Но затем “я отдала ему себя, а взамен он отдал мне меня. Он подарил мне веру в себя, способность признать в себе женщину".
Неделей (или около того) позже она сама, Мэнсон, Мэри Бруннер, Элла Джо Бэйли, Линетта Фромм и Патриция Кренвинкль, вместе с тремя-четырьмя парнями, имен которых Сьюзен не помнила, покинули Сан-Франциско в старом школьном автобусе, из салона которого они вынесли почти все сиденья, заменив их яркими цветными коврами и подушками. Следующие полтора года они странствовали — к северу до Мендосино, в Орегон, в Вашингтон; на юг до Биг-Сура, Лос-Анджелеса, Мехико, в Неваду, Аризону, Нью-Мексико; наконец, снова в Лос-Анджелес, где останавливались в разных домах в каньоне Топанга, в Малибу, в Венисе и в конце концов — на ранчо Спана. По дороге к ним присоединялись другие — некоторые оставались надолго, большинство лишь на время. Если верить Сьюзен, в пути они изменили свое отношение к жизни и научились любить. Девушки занимались любовью с каждым из парней и друг с другом. Но Чарли
— тот был абсолютной любовью. Хотя он не часто занимался с ней сексом — только шесть раз более чем за два года совместных странствий, — “он отдавал мне всего себя, без остатка”.
В.: “Ты очень любила его, Сьюзен?”
О.: “Я была влюблена в ореол света, и этот свет, о котором я говорю, исходил от Чарли Мэнсона”.
В.: “Существовала ли грань, за которой ты не подчинилась бы ему?”
О.: “Нет”.
Я закладывал фундамент для самой сути обвинений против Мэнсона: Сьюзен и все другие были готовы ради него на все, вплоть до убийства. Ему стоило лишь приказать.
В.: “Что же такое было в Чарли, что заставляло вас, девушек, любить его и делать все, чего бы он ни пожелал?”
О.: “Чарли — единственный мужчина, которого я когда-либо встречала… на этой планете… который был настоящим мужчиной. Он не позволил бы женщине возразить ему. Он не позволил бы женщине уговорить его сделать что-то. Он — мужчина”.
Чарли дал ей имя Сэди Мэй Глютц, чтобы “я полностью освободила сознание и тогда сумела бы забыть все, что было со мною в прошлом. Если требуется изменить личность, самый простой способ добиться этого — сменить имя”.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});