Он стиснул ее бедра, отстранился и с силой вошел в нее. Она не просила пощады. Не всхлипывала, не стонала, не молила. Только крепче прижалась спиной к нему, встречая его выпады и подгоняя вперед.
Он вонзался в нее глубоко, резко, часто, освобожденный ею от оков ограничений и условностей. Освобожденный готовностью дать ему все, что он просит, ее открытостью, безмерной честностью во всем: в остром удовольствии, которое она получала, которое обрела в соитии с ним, в согласии принять его в свое тело и в том наслаждении, которое обрушила на него.
И все это было в ее лице: веки сомкнуты, колдовская улыбка чуть кривит губы, брови сведены, как всегда, когда она сосредоточенна, все внимание устремлено к тому месту, где они соединены в одно целое. К безумному экстазу, который он дарит, наполнив ее собой.
И пик этого экстаза манил, маячил все ближе ... Он вонзился еще сильнее, глубже, пытаясь продлить мгновение, но тут мелкие конвульсии сотрясли ее тело и захватили его: она стиснула истомившуюся плоть и увлекла его за собой.
Через край и в океан незамутненного восторга.
Он не помнил, как удерживал их обоих в некоем подобии равновесия, но все же сумел выйти из нее, подхватить на руки и отнести в кровать. Нашел в себе силы погасить лампы, раздеться и лечь рядом.
Она что-то сонно довольно пробормотала и с прежней улыбкой прижалась к нему.
Он лежал, слушая громкий, постепенно замедлявшийся стук собственного сердца. Думая о чувственном приключении, острота которого превзошла все его ожидания. Он задался целью, она приняла вызов, отдала все, что он потребовал ... но потом случилось непредвиденное.
Ни с одной другой женщиной он не терял самообладания, не сталкивался с силой, способной перевесить его собственную, не поддавался ее влиянию.
Правда, жаловаться было не на что.
Он закрыл глаза, устроился поудобнее, понял, что она умудрилась вымотать его до конца, и неожиданно улыбнулся.
Он добился всего, чего хотел: создал чувственные, сексуальные цепи, связавшие их, приковавшие ее к нему. И пусть эта мысль примитивна и откровенно собственническая. Джерарду она нравилась. Кроме того, эти цепи вполне реальны. Если она настолько пылкая и страстная, такая открытая и искренняя в своих желаниях, именно этим можно привязать ее. Наслаждением.
Самим актом обладания. Обладания ею и ... как оказалось, им тоже.
И это было последней мыслью, перед тем как сон завладел им.
Глава 16
Но если она связана с ним, значит, тем самым он тоже связан с ней. Странно, почему он не видел этого раньше? И, что всего удивительнее, обнаружив это, он нисколько не встревожился. Скорее обрадовался.
Поднявшись на рассвете и проводив сонную и довольную Жаклин в ее комнату, Джерард понял, что не может уснуть и слишком бодр, чтобы возвращаться в постель. Поэтому он умылся, оделся и спустился вниз, в столовую. Вскоре к нему присоединился Барнаби.
– Как дела? – осведомился он, подходя к буфету. – Интересно, это преданность творчеству не дает тебе спать, или что-то иное потревожило твой покой?
Отказываясь поддаваться на удочку и реагировать на коварные взгляды Барнаби, Джерард покачал головой:
– Не могу рисовать по утрам: чересчур обманчивое освещение. Я подумывал прогуляться и освежить мои воспоминания о саде Ночи.
Барнаби с тарелкой в руке подошел к столу.
– Ты используешь его как фон?
– Да, нижний вход. Символично, не находишь?
Всецело занятый колбасками, Барнаби, однако, кивнул.
Утолив голод, они поднялись и вышли на террасу. Воздух был прохладным, но день обещал быть теплым. Сады лежали перед ними, безмятежные и зовущие.
– Только подумай, что бы мы делали, если бы не оказались здесь! – пробормотал Барнаби.
Они медленно вышли на террасу, перебрасываясь репликами: обычная болтовня о знакомых и событиях, которые заполнили бы их время в столице; что ни говори, а они были людьми городскими, и сельская жизнь их не слишком привлекала.
Добравшись до северного конца террасы, они зашагали к саду Геркулеса, свернули на более живописную тропинку, идущую через плодовый сад Деметры, а потом от деревянной беседки направились вдоль верхней границы сада Аполлона, гревшегося под лучами утреннего солнышка, пересекли сад Посейдона и оказались у нижнего входа в сад Ночи.
Барнаби застыл на месте и, сунув руки в карманы, лениво оглядывал журчащий ручеек, протекавший по саду Посейдона и вниз по долине. Поднял голову и всмотрелся в воды залива.
Оставив его любоваться пейзажем, Джерард пошел к саду Ночи. В десяти шагах от входа, густо увитого лозами плюща, он остановился, чтобы получше рассмотреть изгибы веток и расположение листьев.
Удостоверившись, что сумел запечатлеть на холсте общий эффект, он отправился дальше, но снова помедлил перед аркой, изучая переплетение различных ползучих растений. Заметив новый побег, бледный, почти белесый, пробившийся через плотный слой листьев и едва поднявшийся над землей, он опустил руки и присел, чтобы получше его изучить.
Мимо уха что-то просвистело. Послышался глухой удар.
Джерард насторожился и уже был готов вскочить, как из лоз выпала стрела и упала у его ног.
– Беги внутрь!
Обернувшись, он увидел, что Барнаби лихорадочно машет ему рукой, буквально загоняя в сад Ночи. Сам он ринулся по тропинке в том направлении, откуда прилетела стрела.
На какой-то момент Джерард оцепенел, но тут же опомнился, подхватил стрелу и скрылся во влажной пещере сада Ночи.
Здесь было почти невозможно пробраться сквозь густую, буйную растительность. Зато никто не мог бы выстрелить в него. Стрела просто застрянет в ветвях. Но кем бы ни был злоумышленник, он явно предпочел остаться невидимкой. А это, скорее всего, означало, что Джерард его знает.
Джерард остановился у скрытого в гроте пруда, в самой гуще сада, под нависающей террасой. Он чувствовал себя странно. Отрешенно. Словно это случилось не с ним. Хотя ... он не сомневался, что, не нагнись он к новому побегу, сейчас лежал бы со стрелой в спине.
Значит, он только что избежал смерти? Возможно. В лучшем случае надолго лишился бы способности рисовать, что для него, наверное, оказалось бы хуже смерти.
Похолодев от запоздалого ужаса, Джерард опустился на каменный карниз, окружавший бассейн, уперся локтями в бедра и повертел в руках стрелу. Прекрасная работа, хорошо сбалансирована и снабжена острым наконечником, который легко пронзил бы мышцы, отскочил от кости и вонзился бы еще глубже. Именно такие предназначались для охоты на оленей.
Джерард сжал губы. Барнаби, разумеется, опоздал. Никого он не увидит и тем более не догонит. Стрела, должно быть, пролетела значительное расстояние и была пущена с северного склона и все же ... он упорно ждал возвращения Барнаби.