— Но вместе мы еще ни разу не проигрывали, — бросил гиппарх. — Ваши луки на наши мечи — всегда было правильно.
Какое-то время они шли молча. Даже если разбойники и были поблизости, они не оставили вокруг никаких следов, и вскоре Левкон перестал беспокоиться. Жриц убили давно, и за это время банда могла уйти в другие места. Беглецы шагали без дороги, примятая трава и кусты за их спинами снова выпрямлялись. Вечером из остатков мяса и черствых лепешек Колоксай сделала самую жидкую похлебку в мире, набросав в котелок еще гусиный лук, лимонник и заячью капусту, которой вокруг была прорва. На ночь Левкон загасил костер.
Спутники лежали рядом на земле. Гиппарх завидовал Колоксай: при ее росте она могла целиком завернуться в плащ. А ему приходилось выбирать: или стелить на траву, или накрываться. Девушка тревожно таращилась в темноту. Левкон не сразу понял, что она боится приведений мертвых жриц. Арета повозилась и передвинулась поближе.
— Можно у тебя спросить?
— Ну?
— Ты не трус. Почему ты не покончил с собой в плену?
«Что б такое наплести?» — Левкон почесал за ухом.
— Один умный человек очень давно мне объяснил, что самоубийство — не выход.
Арета непонимающе смотрела на него.
— Вот тебе, например, очень плохо, — продолжал гиппарх. — И ты думаешь: резану по горлу, и все. Боль кончится, я освобожусь. А на самом деле душа так и остается прикована к тому месту, где совершилось убийство, и с тем страданием, которое человек переживал в момент смерти. Хотел избавиться, а растянул навечно.
Колоксай несколько раз сморгнула.
— Я сначала не очень поверил, — подтвердил Левкон. — А потом прикинул: откуда тогда привидения? Чего они бродят, никак не успокоятся? В общем, гиблое дело. Еще хуже будет.
— Да-а, — протянула Арета — такой ход мыслей был для нее совершенно неожиданным.
— А ты почему? — спросил гиппарх.
Она пожевала травинку, потом медленно произнесла:
— Испугалась. Все ходила вокруг кухонного ножа, а он был такой грязный.
«Ну и кто из нас трус? — подумал Левкон. — Она по крайней мере говорит правду. А я все боюсь себя унизить. Хотя куда уж больше?»
— Тебя интересно слушать, — сказала Колоксай, широко зевая и натягивая плащ на голову. — А я сначала думала: ты совсем придурок. Ну, повредился мозгами от работы. В плену бывает.
Ради таких откровений стоило жить.
— Я, между прочим, окончил школу в Афинах, — возмутился гиппарх.
Это не произвело на меотянку должного впечатления.
— Во всем Пантикапее такое было по карману моему отцу, да еще паре-тройке человек, — обиженно буркнул Левкон.
— Ты, значит, богатый наследник? — без интереса спросила Арета. — А почему тебя не выкупили?
Левкон готов был плюнуть с досады: «Чего пристала?»
— Отец умер, — нехотя признался он. — А дядя отказался меня выкупать. Зачем ему делиться деньгами.
— У вас, значит, родство не в цене?
«Вот язва!»
— А у вас, когда стада делят, много о родстве думают?
— А как же? — хмыкнула Колоксай. — Столько родной крови на землю выливают, хоть ведра подставляй. — Она подползла уже совсем близко, видимо, поняв, что опасаться его не стоит, и вскоре тихо засопела у левого бока гиппарха.
Ночь прошла спокойно. Утром оба проснулись разом, как только выпала роса. Запасы еды кончились. Сегодня спутникам предстояло подстрелить хоть что-нибудь на обед. Арета растерла лицо влагой с травы и швырнула в Левкона пустым мехом.
— Надеюсь, нам повезет. Кстати, о везении. Отрицательная величина на отрицательную дают положительную.
Он так и сел обратно на плащ.
— Откуда ты…
— Мой отец Пеламон, учитель. Я прожила у него до восьми лет, пока не сбежала к матери в кочевье.
— Знаю Пеламона, — медленно проговорил Левкон. — У него школа под горой. А зачем же ты вчера прикидывалась дурой? — Возмущению гиппарха не было предела.
— Я же говорю: тебя интересно слушать, — смеялась девушка. — Отец никогда не мог мне толком ничего объяснить. Сразу начинал кричать. Я тупая.
— Ну, Пеламон вспыльчивый человек, — протянул Левкон. — Все к нему ходили. Подзатыльники он давать умеет.
— Во-во, — кивнула Арета. — Мне было любопытно, сможешь ты донести до меня фиал знаний?
— Ну и?..
— Ну и школа в Афинах прошла мимо тебя, — потешалась Колоксай. — Явно ты папашины деньги просадил в порту на девок.
— Меня не учили общаться с дикарями! — Левкон вскочил и погнался за спутницей.
— Мечом тебя тоже не учили махать!
— Это у меня врожденное. — Гиппарх поймал ее за руку, не очень понимая, что делать дальше. Надавать тумаков?
Колоксай отдышалась и высвободила запястье:
— Отстань. Я хочу расчесаться.
Ее длинные рыжие волосы лежали по плечам, не собранные под шапкой, и сейчас Левкон хорошо разглядел темную борозду у самых корней.
— Оказывается, ты черная, — удивился он, отпуская руку Ареты.
— Ну да, а разве не видно? — в свою очередь изумилась она. — При такой-то коже и глазах.
— Не знаю, — протянул гиппарх, пытаясь представить Арету с темными волосами. — Кожа у тебя не смуглее моей… — И тут в его душе шевельнулось болезненное узнавание. — Ты из номада Ферусы? — выпалил гиппарх. — Только ты была…
— Да, я полная была. — Она почему-то смутилась. — Все девушки в этом возрасте немножко… Ну, больше, чем надо.
«Откуда тебе знать, как надо? И кому?»
— Послушай, — сказал он, — мы ведь съезжались с вами много раз. Ты меня не помнишь?
Арета отступила от него на шаг, и ее губы сложились в простодушной усмешке.
— Неужели ты думаешь, Левкон, гиппарх второго отряда, что, если б я тебя не помнила, я бы стала обыгрывать Ясину в кости?
Нет, ее откровения надо было выбивать на скрижалях!
Лицо Левкона вытянулось от удивления.
— А зачем же ты тогда пыталась вернуть выигрыш? — совсем запутался он.
— Ясина бы все равно не приняла. Знаешь, какое это оскорбление? Я хотела, чтоб она вызвала меня на поединок. Я же знаю, что она обо мне говорит.
— Говорила, — поправил Левкон. — Так ты меня еще тогда узнала?
— Тебя трудно было не узнать, — сказала Колоксай, вынимая гребень. — Все наши по тебе с ума сходили, завидовали Ферусе… А помнишь того мальчика?
Левкон поднял брови.
— Асандра. Не знаешь, что с ним стало?
— Честно не знаю, — признался гиппарх. — Пленных сразу растащили по разным хозяевам, сама вспомни.
— Да. — Она кивнула. — Может, жив? Он был такой добрый.
«Добрый», — про себя передразнил Левкон. — «Ты его знала час у камней!» Гиппарх не понимал, почему слова спутницы об Асандре задели его. «Первый у нее, наверное, — решил он. — Три года прошло, а помнит».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});