и наливка нектаром покажется, хотя и так хороша.
— Вы разве про самую сильную любовь рассказали? — усомнилась Арина. — Как я поняла, она, эта немка французская, она вас любила, а вы не очень.
— Это я так тогда думал! А прошла жизнь, и я, Ариночка, теперь понимаю, что ничего ярче и интересней, чем с Бруной, у меня не было. И женат был, грешным делом, дважды, и по любви вроде женился, но все-таки… Не то, не так. Давайте по кругу, с Сергея Михалыча начнем, потом Светлана Павловна, потом Римма Сергеевна, потом Арина, потом наша сторона — Данила и Василий Русланович.
Светлана Павловна таким порядком была недовольна.
— Как вы все расфасовали! — сказала она. — По кругу! Круг можно и от вас начать!
— Можно и от нас, — Гусаров был согласен, поскольку свой номер уже отбыл. — Вы не против, Василий Русланович?
Галатину это не очень понравилось, но и сопротивляться не видел смысла. А история самой сильной любви у него была готова: он всю жизнь любил свою жену и до сих пор — памятью — любит. Все, конец фильма. Самое смешное — он не помнит, когда и при каких обстоятельствах с ней познакомился. В какой-то компании, что ли. У каких-то общих знакомых, на чьем-то дне рождения. Такое ощущение, что она в какой-то момент оказалась рядом так естественно и просто, будто всегда была. И навсегда осталась. Получается — нечего рассказывать. Но хочется ведь угодить компании, повеселить ее и порадовать, и Галатин рассказал историю друга Вени Душева. История эффектная: Веня был приглашен на свадьбу другом жениха, а подругой невесты была девушка Оля, и была эта Оля тоже почти замужем, пришла с женихом. И она очень понравилась Вене, он пригласил ее потанцевать.
«Она только со мной танцует!» — ответил за Олю жених.
«Как это я с тобой танцую, если ты вообще не танцуешь?» — удивилась она.
«Не танцую, потому что не умею, а чего я не умею, я не делаю! Но если бы танцевал, то ты бы только со мной. Так на свадьбе положено», — объяснил жених.
«Ничего подобного, не выдумывай! Сиди и пей дальше, а я танцевать хочу!» — сказала Оля и пошла танцевать с Веней. И Веня, который в тот вечер по какой-то причине не пил и был поэтому обостренно и осознанно чувствителен, как только обнял ее, так сразу и понял: моя девушка.
«Я, уж простите за откровенность, — рассказывал Веня в очередной раз, часто в присутствии Оли, — ощутил такое жуткое возбуждение, какого у меня в жизни не было. Ни до, ни после. А брючки, вы помните, какие тогда шили? В облипочку по бедрам! А ресторан был «Олимпия», помнишь, Оль? — тогда еще новый, люстры светили, как днем, и у меня дилемма: если я буду на расстоянии танцевать, со стороны увидят и придут в ужас, а если вплотную — Олечка ужаснется! Ищу золотую середину, чтобы и не далеко, и не близко, тут меня сзади толкают, я невольно прижимаюсь к Оле, и Оля произносит гениальную фразу. Все замолчали, хватит жрать и пить, пауза, тишина! Все готовы? Повторяю ситуацию: я в состоянии эректильного психоза, видимого невооруженным взглядом, я боюсь оскорбить чей-то взгляд, но еще больше боюсь оскорбить девушку прикосновением, меня толкают, я прижимаюсь, и — барабанная дробь! — Олечка с невинными глазками спрашивает: «Ты не ушибся?» А я ей: «Выходи за меня замуж».
Застолье от этой истории обычно было в восторге, Оля хмурилась, хотя и позволяла довести рассказ до конца. Конец был в том, что жених повел Веню на улицу — бить. Но Веня бить себя не позволил, побил его сам (так он, по крайней мере, рассказывал). А через полгода они с Олей поженились. И до сих пор живут вместе, Оле с ним тяжело из-за нечастых, но регулярных запоев, раза два или три уходила к маме, но вскоре возвращалась, потому что Веня без нее начинал пить так, будто хотел убить себя водкой. Последние годы, правда, поумерился, безумствует все реже: возраст, здоровье…
Эту историю Галатин и рассказал, как свою, опустив, естественно, эпизод с эректильным психозом, вернее, смягчив его: дескать, я почувствовал к девушке непреодолимое влечение, такое непреодолимое, что тут же сделал предложение, а потом была драка с женихом, а потом мы с ней поженились, были счастливы, только умерли, к сожалению, не в один день, она раньше — тут уж Галатин присоединил к истории Вени свой финал.
Всем понравилось, а Галатин с полным правом выпил, и наливка показалась ему намного лучше, чем в первый раз.
— Отлично! — сказал Гусаров. — Хорошо рассказали, спасибо. Данила, твоя очередь.
— Я еще молодой, — уклонился Данила. — У меня самая сильная любовь еще впереди.
— Но что-то уже было? Из того, что было, что самое сильное? В смысле — чувство?
Самым сильным у Данилы было чувство не любви, а, пожалуй, ненависти. Или злости. Трудно сказать, что это. Полгода назад приехала в сервис девушка. Выходила из машины так, как выходят в кино — сначала замедленно появляется длинная голая нога в туфле на длинной и тонкой шпильке, потом плавно вырисовывается бедро, обтянутое шортами, потом обнаженная талия, потом завершающие изгибы и плавности, а потом лицо несказанной красоты — несказанной потому, что не знаешь, как о ней сказать. Идеал, короче. Да еще и волосы расправляет круговым движением головы по-киношному, и золотистый водопад ослепляет отражающимися в нем бликами света. Данила стоял как вкопанный, зачарованно смотрел, но отмер, пришел в себя — работники автосервиса порода особенная, привыкнув ничему не удивляться в машинах, они не удивляются и людям, и зарули к ним хоть английская королева, не растеряются. И Данила довольно смело подошел к красавице, спросил:
«Что беспокоит, чем помочь? Если электрика косячит, то ко мне!»
Ничего не ответила красавица, лишь глазами презрительно смерила, удивляясь, что простой работяга посмел говорить так вольно с нею, царицей если не мира, то всего, что ее окружает. Она оказалась новой подругой хозяина сервиса, которого звали Рамзес. Данила до сих пор не знает, настоящее это имя или кличка. Довольно противный мужик, лет под пятьдесят, со смуглой кожей, сухой, глаза темные до черноты, усы аккуратные, спускаются вниз и соединяются с бородкой, вид от этого должен быть интеллигентский, а на самом деле Рамзес выглядит умным и жестоким бандитом, с персоналом по-человечески не общается, только отдает распоряжения. И никогда не улыбается. Даже красавице не улыбается, принимает как должное, что она к нему ластится,