Читать интересную книгу История Беларуси - Митрофан Довнар-Запольский

При таком настроении даже осторожные меры правительства вызывали крайнее обострение.

В наших губерниях появился целый ряд братств трезвости, руководимых ксендзами и превращенных ими в способ агитации. В 1859 г. Министерство внутренних дел стало стеснять деятельность братств. Сейчас же началась пропаганда в том смысле, что русское правительство дорожит развитием пьянства.

Фронда проявилась во всем. Появились тайные склады оружия и революционной литературы. Революционные брошюры продавались и продавались открыто в Вильне. В 1858 г. дворянство устроило Александру II торжественную встречу, а в 1860 г. оно совсем уклонилось от приема его в Вильне. Из рядов высшего дворянства недовольство правительством переходило в круги городских ремесленников. Это сказалось в Вильне. Молодежь вся была революционно настроена. Хорошим тоном сделались демонстрации против высших властей. Представители виленского общества перестали посещать вечера у генерал-губернатора Назимова. По примеру Польши в городах начались манифестации. Предлогом для манифестации были панихиды по первым убитым повстанцам в Варшаве. Виленские дамы одели траур. В костелах и на улицах пелись революционные песни.

Назимов не принимал сколько-нибудь радикальных мер против всех этих проявлений польского патриотизма, хотя для него и было ясно, куда клонится господствующее настроение. Он пробовал было прибегать к некоторым полумерам, но они вызывали насмешку. Русским чиновникам и особенно священникам неудобно было показываться на улицах. Сам Назимов терпел иногда издевательства от виленского предводителя дворянства графа Тышкевича. Он растерялся, когда многие из польских чиновников стали оставлять свои места, резко критикуя его же собственное управление, и даже многих он просил оставаться на службе. Виленский епископ Красинский побывал в Петербурге и старался там дискредитировать в глазах правительства генерал-губернатора. Впрочем, Назимов успел оправдаться и Красинский получил внушение держать себя спокойнее. Министерство внутренних дел вело себя бестактно и распоряжалось в крае помимо генерал-губернатора. Когда начались волнения, министр внутренних дел Валуев решил, наконец, проявить энергию власти. Он составил проект особых судебно-полицейских судов, которые имели бы право привлекать манифестантов к ответственности. Закон был издан, но оказалось, что по существу никого или почти никого по этому закону привлечь к ответственности нельзя было. Эти суды, по словам графа М. Н. Муравьева, послужили только для насмешки над бессилием русской власти. Правда, Назимов начал было действовать и объявил некоторые местности на военном положении. При таких условиях манифестировать было труднее. Даже епископ Красинский начал показывать вид, что желает остановить революционное усердие ксендзов. В костелах вместо общего пения гимнов, принято было правилом читать их шепотом.

Манифестации продолжались, хотя в меньшем размере. В Варшаве в это время шла речь об образовании революционного правительства. Начались университетские беспорядки 1861 г. Правительство не умело справляться, терялось, останавливалось на полумерах. В Варшаве манифестации были открытыми. Ряд поданных тамошнему наместнику записок свидетельствовал и о требованиях поляков, и о настроении польского общества. Из-за границы Литву и Белоруссию забрасывали массой революционной литературы. Деятельность католических священников, особенно в Вильне и Ковно, сделалась особенно интенсивной.

В сущности русская власть оказалась в весьма оригинальном положении: она опиралась на чиновников, состоящих из поляков, или полонизованных белорусов и литовцев, т. е. как раз на тот самый элемент, который стремился путем революции добиться свободы. К этому надо присоединить вообще плохое административное устройство края. Гродненский губернатор Дренякин сознавался, что полицию нельзя назвать полицией по плохому ее подбору, потому что это были полуголодные чиновники и потому что в большинстве случаев это были поляки. С нерешительностью генерал-губернатор пробовал заменять поляков русскими. Даже жандармская полиция состояла в сильной мере из польских офицеров. Одним словом, вся высшая администрация, вплоть до некоторых губернаторов — поляков по сочувствию, или по растерянности щадила революционные проявления. Официальные пакеты с секретными распоряжениями и донесениями распечатывались на почте и немедленно в копиях распространялись среди дворянства. Генерал-губернатор ровно ничего не знал, т. е. не мог узнать о лицах, распространяющих прокламации и участвующих в манифестациях. Между тем через Мемель шла литература, подвозилось оружие, появлялись организаторы повстанческих войск. Но обе стороны начинали понимать, что решающим элементом в деле успеха или неуспеха восстания будут белорусские крестьяне. О них меньше всего в своей первоначальной деятельности заботился генерал Назимов. На его беду он весьма интересовался местной историей, но почерпнул сведения о ней из бесед с виленским предводителем дворянства Е. Тышкевичем, с писателями А. Одынцом, И. Ходзько и нек. др., которые по — своему объяснили этому генералу историю края. В самом конце своей деятельности Назимов вспомнил о крестьянах и даже исходатайствовал им незначительное уменьшение повинностей. Помещики более деятельно взялись за обработку крестьянского мнения, хотя многие понимали безнадежность этих мер, потому что трудно было исправить то, что расстраивалось веками. В крестьянскую среду был пущен ряд слухов, имевших целью настроить крестьян против военных постоев, а между тем помещики должны были усиленно требовать военных команд для усмирения не существовавших бунтов. На этот раз генерал-губернатор сообразил и запретил рассылку постойных команд. В крестьянскую среду были пущены слухи о том, что выкупных платежей не следует платить, что земли будут отданы помещиками крестьянам даром, если крестьяне помогут им в восстании. Большая надежда в этом отношении возлагалась на мировых посредников. Трудно сказать, конечно, насколько действенна была эта агитация. Важнее было другое, именно то, что мировые посредники в большинстве случаев провели в волостные старщины крестьян-католиков, а в волостных писарях оказались интеллигентные молодые люди, принявшие на себя эти обязанности с агитационной целью. Неудивительно поэтому, что в селах кое-где происходило обучение крестьян военному строю.

Осенью 1861 г. уже ходил по рукам проект адреса литовского дворянства к государю с просьбой о присоединении Литвы, под которой разумели и Белоруссию, к Польше.

В 1861 г. рогачевский уездный предводитель дворянства Богуш подал от имени всего дворянства Могилевской губернии просьбу: а) возвратить дворянству права и преимущества, которыми оно пользовалось при польских королях;

б) ввести в делопроизводство по губернии и в училищах ее польский язык;

в) ввести польское судопроизводство; г) присоединить Могилевскую губернию к литовским губерниям и к Виленскому учебному округу и открыть в Вильне университет и д) даровать полную свободу всем христианским исповеданиям в губернии. По существу, край уже отказал в повиновении русской власти. Тогда в Вильну был прислан генерал-губернатор М. Муравьев.

§ 5. М. Н. МУРАВЬЕВ

Хотя в поляках Михаил Николаевич Муравьев и оставил тяжелое воспоминание, какое оставляет в памяти каждого восставшего народа его усмиритель, однако, это был один из выдающихся деятелей эпохи. Он выгодно отличался от сановников и николаевской эпохи, и наследующей.

Он обладал обширным образованием, определенным образом мыслей, знанием дела, выполнять которое он призывался. Обладая обширным государственным умом, он приступал к выполнению той или другой государственной задачи, усвоив себе предварительно известного рода план работы, ее задачи. Всех этих элементарных качеств обычно не доставало деятелям той эпохи. Муравьев, мы уже знаем, в бытность свою могилевским губернатором, проявил выдающуюся деятельность в подавлении восстания в 1830-31 гг. В качестве виленского генерал-губернатора он принял на себя всю тяжесть восстания в военном и гражданском отношении. Восстание 1863 г. отличалось от предыдущего тем, что оно имело еще менее организованный характер, оно широко разлилось по провинции в виде небольших отрядов. Муравьев не дал возможности мелким отрядам соединиться и соорганизоваться. Главное внимание он обратил не на военную сторону дела, но на гражданское управление — на его реорганизацию и на то, чтобы найти элементы в крае, на которые русская власть могла бы опереться. Таким элементом было, прежде всего, белорусское крестьянство. Прежде всего, Муравьев поставил крестьянство в независимое положение от помещиков, т. е. установил отношение, соответствующее закону 1861 г. Он застал печальную картину полного непонимания крестьянами своих прав по положению 1861 г.; волостные старшины назначались помещиками, писари тоже, сельские и волостные сходы не имели никакого значения, волостные суды находились под влиянием панского двора. Муравьев потребовал от местной администрации, чтобы она разъяснила крестьянам их независимость от помещичьего влияния, он настаивал, чтобы сходы сознали свои права по самоуправлению и сами бы решали свои дела, — он старался поднять самостоятельность волостного суда. С другой стороны, он требовал от местной администрации охранять крестьянское самоуправление от произвола и достиг того, что мировые посредники явились действительными защитниками крестьянских прав и личности. Чтобы эти меры не остались на бумаге, Муравьев назначил по своему выбору мировых посредников из русских уроженцев, переменил старшин на волостных писарей. Кроме того, он немедленно приступил к целому ряду мер, которые должны были поднять в глазах крестьян престиж и значение русского правительства и понизить престиж былой помещичьей власти. Он добился упразднения обязательных отношений между крестьянами и помещиками, какие сохраняло положение 1861 г. Он нашел способ увеличить крестьянские наделы и принять меры к устройству батраков, кутников и огородников. Безземельные и вольные люди, т. е. не бывшие в числе крепостных, не имели права на земельный надел.