унижение вполне сознательно, и автор всячески подчеркивает это: «Так он сумел унизиться [дословно: «проявить (воздать) унижение»] перед Альфонсо, своим сеньором» («Asi sabe dar omildançajà Alfonsso so señor»).
Роль этих унизительных элементов в описании сцены примирения станет еще более ясной, если принять во внимание, что королевский запрет поцеловать ногу не стоит переоценивать, как это делают ряд известных исследователей[972]. От имени Сида поцелуй ноги короля неоднократно изъявляют желание совершить (и совершают) вассалы Руя Диаса, передавая ему просьбы о прощении и верноподданнические дары Кампеадора. Из трех попыток две оканчиваются неудачей[973], и лишь третья, совершаемая Альваром Аньесом Минаей, главным из вассалов Сида, вместе с племянником Руя Диаса Пером (Педро) Бермудесом, завершается согласием. Решивший, наконец, примириться с изгнанником, монарх милостиво позволил им, ставшим на колени и поцеловавшим землю, запечатлеть поцелуй и на королевской ноге. При этом посланцы публично объявили, что совершают свои действия от имени сеньора, т. е. Кампеадора[974]. Отметим, что в замене сеньора вассалом при совершении особо унизительных действий (прежде всего именно поцелуя ноги) не было ничего необычного. Подобные примеры известны по северофранцузским и итальянским источникам[975].
Все сказанное не оставляет сомнения в том, что королю принадлежало верховное право распоряжения наследственными владениями, расположенными на земле его королевства (regalengo) — той земле, к которой униженно припадал Сид и которую целовали его вассалы, просив разрешения вновь жить в ее пределах. Монарх определял условия службы, которую обязаны были нести ему все собственники «heredades». В тексте «Песни…» об этом говорится непосредственным образом. Например, прощая всех людей, присоединившихся или готовившихся присоединиться к Рую Диасу, монарх позволяет им нести службу за их расположенные в Кастилии «heredades» вместе с Кампеадором: «Siman le los heredades do fuere el Campeador»[976].
В каком же качестве король распоряжался этими правами? Здесь эпос о Сиде не оставляет сомнений. Речь идет о властных прерогативах короля как сеньора по рождению. Не случайно, обращаясь к Минайе, Руй Диас произносит: «Хочу направить Вас в Кастилию, туда, где мы имеем наследственные владения, / К королю дону Альфонсо, моему "сеньору по рождению"»[977]. Подобная же прямая связь между статусом короля как сеньора по рождению и категорией наследственного владения фиксируется и в феодальных обычаях, отраженных «Старым фуэро Кастилии». Оно закрепляло наследственный характер власти сеньора по рождению над территорией «regalengo» и утверждало его право на изгнание с нее лиц, нарушавших обязательства, связанные с сеньорией по рождению, с приостановкой прав на наследственные владения. Замечу также, что правило «год и день» рассматривалось в едином комплексе как с особыми сеньориальными прерогативами короля, так и с концепцией «heredat»[978].
В своем качестве сеньоров по рождению короли Кастилии и Леона выступали преемниками традиции, заложенной кастильскими графами. Начиная с IX в., расширяя территорию своего графства — своей земли, графы выступили в качестве верховных пресоров. Одновременно с этим они привлекали сюда поселенцев, обретавших здесь наследственные владения, но вместе с тем и наследственную зависимость. Именно в этом процессе видны истоки верховенства сеньориальных прерогатив короны над правами всех остальных феодальных сеньоров, власть которых была вторичной и возникала лишь в результате уступки короной части своих врожденных прав в виде феодального держания.
Все сказанное о концепции наследственного владения возвращает нас к теме консехо, включенного в систему зависимости от сеньора по рождению — зависимости «por naturaleza».
* * *
Эволюция правовой концепции наследственного владения — основной формы организации владельческих прав на землю в системе территориальной общины — позволяет понять истоки феодальной зависимости самого консехо. В ходе этой эволюции, основные этапы которой заняли период VII–XI вв., наследственное владение прошло путь от свободного аллода до специфической формы владения, сочетавшей свободный характер владельческих прав и зависимый статус их обладателя, обязанного нести службу, прежде всего военную. Наследственный характер такой зависимости предопределил формирование специфической формы сеньориальной власти кастильских королей — сеньории по рождению. Ее основу составило передаваемое по наследству право верховного контроля над режимом наследственных владений всех субъектов феодального права, в том числе и членов консехо.
Остаются, однако, неясными формы фиксации обязательств, проистекавших из факта зависимости «por naturaleza» — по рождению. Их объяснение следует искать в реалиях эпохи, в которую сочетание свободного статуса наследственных владений с личной зависимостью владельцев из исключения стало превращаться в правило. Я имею в виду период X–XI вв. — время, когда формировался и институт территориальной общины, ставшей одним из главных инструментов реализации королевской сеньории по рождению.
Глава 3.
Концепция наследственного владения и природа института консехо
1. Термин «concilium» в эпоху раннего Средневековья. «Concilium» и консехо
Термин «concilium», использовавшийся для обозначения консехо в источниках, написанных на латинском языке (к этому термину этимологически восходит ст. — каст, «conçeio»), в античности и раннее Средневековье имел широкую сферу применения. К ней относились разнородные институты, сходные лишь в самом общем смысле, проявлявшемся в этимологии слова: «concilium» < «concedere» — «собираться (по зову)» < «calo, as» — «созыв»[979]. Иначе говоря, речь идет о собраниях различных типов.
Так, в Риме, в эпоху ранней Республики, этим словом обозначались сходы плебеев в противоположность комициям патрициев[980]. В период Империи под «concilium» могли пониматься провинциальные собрания, наиболее активно созывавшиеся в западных провинциях и имевшие как сакральные (связанные с почитанием гения Рима и императорских культов), так и политические (передача петиций присутствовавшему здесь императору или его представителю) функции[981]. После принятия Миланского эдикта словом «concilium» стали обозначаться церковные соборы разного уровня: вселенские («concilium oecumenicum (universale)») и провинциальные («concilium provinciale»)[982].
Вместе с тем тот же термин в раннее Средневековье мог использоваться и для обозначения собраний мирян, в том числе военных и судебных собраний варваров (что прослеживается уже у Тацита)[983]. В источниках периода готской Испании присутствует весь набор подобных значений. Так, во второй половине V в. хронист Идаций (Гидаций), епископ Лемикийский, применял его для обозначения народного собрания свободных воинов-готов (Исидор Севильский, излагая тот же эпизод, использовал близкий по смыслу термин «colloquium»)[984]. Это значение прослеживается и в астурийскую эпоху[985]. Подобные собрания-«concilium» испано-готского и астурийского времени, несомненно, связаны с традицией германских военных сходов. Но известны и примеры обозначения таким же образом собраний испано-римлян. Так, сохранившиеся фрагменты из «Сарагосского хроникона» под 529 г. упоминают о «concilium», состоявшемся в Жероне, в ходе которого был смещен с должности некий «префект Испаний» Стефан: едва ли лицо, занимающее этот