Читать интересную книгу Рукопись Ченселора - Роберт Ладлэм

– Как же попала дочь епископа на такой прием во время войны?

– Она работала военным переводчиком. Ничего особенного не переводила, только брошюры и наставления. "Я-американский летчик, выбросился с парашютом на территорию вашей прекрасной страны. Я-ваш союзник"-вот такого рода материал. Она знала несколько восточных языков, в том числе китайский. Понимала даже мандаринское наречие… Ченселор привстал:

– Китайский?

– Да.

– Она была в Китае?

– Я же говорила, что она жила в провинциях, расположенных на берегу залива Бохай. Там она провела, кажется, четыре года. Дед разъезжал между Тяньцзинем и Циндао. Питер отвел взгляд в сторону, стараясь скрыть внезапно появившееся дурное предчувствие: от слов Элисон вдруг повеяло какой-то непонятной угрозой. Усилием воли он подавил свое тревожное настроение и повернулся к ней:

– Ты знала дедушку и бабушку?

– Нет. Я смутно помню бабушку по отцу, но его отца…

– А родители матери?

– Нет.-Элисон погасила сигарету в стеклянной пепельнице.-Они продолжали свою миссионерскую деятельность до самой смерти.

– Где? Элисон, все еще держа погашенную сигарету, ответила спокойно, не глядя на Питера:

– В Китае. Какое-то время они молчали. Элисон сидела, опершись о спинку кровати, а Ченселор, оставаясь неподвижным, смотрел ей прямо в глаза.

– Мне кажется, мы оба знаем, о чем пойдет речь дальше. Ты хочешь продолжать разговор?

– О чем?

– О том, что произошло в Токио двадцать два года назад… О несчастном случае с твоей матерью…

– Я ничего не помню.

– А я думаю, помнишь.

– Я была совсем маленькой.

– Не такой уж маленькой. Ты говорила, что тебе было пять или шесть лет, но это неправда. Тебе было девять лет. В отношении возраста газетчики обычно точны. Это же легко установить. И в статье о твоем отце они правильно указали твой возраст.

– Прошу тебя…

– Элисон, я люблю тебя и хочу помочь тебе и себе. Сначала пытались заставить замолчать только меня. Теперь дело дошло и до тебя, потому что тебе известна частица правды. Это события, происшедшие под Часоном.

– О чем ты говоришь?

– О досье Гувера. Они украдены.

– Не может быть! Об этом написано в твоей книге, но это же вымысел.

– Это всегда было правдой. Досье украли еще до смерти Гувера, а теперь их используют. Те, кто ими владеет, как-то связаны с событиями в Часоне. Это все, что нам известно. Твоя мать также имеет к ним непосредственное отношение, а отец твой скрывал это всю жизнь. Нам нужно установить, в чем, собственно, дело. Только тогда мы узнаем, у кого находятся досье, и найдем этого человека.

– Но это какая-то чушь. Мать была больным человеком, ее здоровье все время ухудшалось. Она не могла играть сколько-нибудь важную роль…

– Для кого-то она такую роль играла и все еще играет. Умоляю тебя, перестань изворачиваться. Ты не хотела лгать мне, поэтому просто умалчивала о тех событиях. Но провинции на берегу залива Бохай-это Китай, родители твоей матери умерли в Китае. И в Часоне мы воевали с китайцами.

– И это значит?

– Не знаю. По-видимому, я все еще далек от истины, однако не думать об этом не могу. Пятидесятые годы… Токио, Корея… Китайские националисты были изгнаны с материка, но они свободно разъезжали повсюду. Если это так, в их среду могли проникнуть и коммунистические агенты. Может быть, они нашли подход к твоей матери? Предприняли попытки как-то скомпрометировать жену одного из старших военачальников в Корее и завербовать ее – ведь родители твоей матери находились в Китае. Но потом что-то произошло. Так что же случилось двадцать два года назад?

– Это началось за несколько месяцев до событий под Часоном, когда мы приехали в Токио,-заговорила Элисон, с трудом выдавливая из себя слова.-Временами у матери начало "ускользать" сознание… – Что ты имеешь в виду?

– Когда я обращалась к ней, она глядела мимо меня, будто ничего не слышала. Потом, не дав никакого ответа, поворачивалась и выходила из комнаты, что-то напевая.

– Одну из таких песенок я слышал в Роквилле. Она напевала какую-то старинную мелодию.

– Это случилось гораздо позже. Она вдруг привязывалась к какой-нибудь мелодии и напевала ее по несколько месяцев кряду. Доводила до конца и снова начинала…

– Мать была алкоголичкой?

– Она выпивала, но алкоголичкой, по-моему, не была. По крайней мере, тогда.

– Ты хорошо помнишь ее,-спокойно констатировал Питер. Элисон взглянула на него:

– Я знала ее лучше, чем это казалось отцу, и хуже, чем полагаешь ты. Ченселор пропустил ее колкость мимо ушей.

– Продолжай,-сказал он мягко.-Итак, у нее начало "ускользать" сознание. Кто знал об этом? Ей пытались помочь? Элисон нервно потянулась за следующей сигаретой:

– По-моему, причиной того, что были приняты меры, стала я. Поговорить было не с кем, понимаешь? Все слуги были японцами. В гости к нам приходили только жены офицеров, а им о матери не расскажешь.

– Значит, ты была совсем одна?

– Да. И я не знала, что мне делать. Затем по ночам стали раздаваться телефонные звонки. Тогда мать одевалась и уходила из дома, нередко с безумным выражением на лице, и я не была уверена, что она вернется. Однажды вечером из Кореи позвонил отец. Обычно мать бывала дома, потому что он всегда предупреждал письменно, когда позвонит. На этот раз ее дома не было, и я все ему выложила. Наверное, это вырвалось у меня непроизвольно. А несколько дней спустя отец приехал в Токио.

– Как он реагировал на случившееся?

– Не помню. Я была счастлива, что наконец вижу его. Мне казалось, теперь все будет в порядке.

– Так и было?

– На какое-то время все стабилизировалось. Сейчас я бы выразилась именно так. В дом стал приходить военный врач. Потом он привел других врачей, и они раз в несколько дней увозили мать с собой. Телефонные звонки прекратились, и мать перестала исчезать по ночам.

– Почему ты сказала, что все стабилизировалось на какое-то время? Разве на этом дело не кончилось? На глаза Элисон навернулись слезы.

– Случилось это как-то под вечер. Я только что вернулась из школы. Мать бушевала-громко кричала, выгнала слуг из дома, что-то ломала и била. И вдруг ее взгляд остановился на мне. Она никогда не смотрела на меня так. На какое-то мгновение я уловила в ее взгляде любовь, потом ненависть и, наконец, страх. Она боялась меня.– Элисон поднесла руку к дрожащим губам и бросила взгляд куда-то на одеяло, в глазах се мелькнул испуг.-Затем мать подошла ко мне. Это было ужасно! В руках она сжимала кухонный нож. Она схватила меня за горло и попыталась вонзить нож в живот. Я вцепилась ей в запястье и стала кричать, кричать. Она хотела убить меня! Да, да, убить… Элисон повалилась на бок, забилась в конвульсиях, лицо ее стало мертвенно– бледным. Питер обнял ее и принялся баюкать как ребенка, а немного погодя попросил:

– Попытайся вспомнить, что она кричала, когда ТУ вошла в дом, когда увидела ее. Что она говорила? Элисон оттолкнула Питера, откинулась на спинку кровати. Ее глаза были закрыты, по щекам текли слезы, но истерика прекратилась.

– Я не помню.

– А ты вспомни!

– Не могу. Я не понимала того, что она кричала.– Эдисон открыла глаза, взглянула на Ченселора, и обоим все стало понятно.

– Это потому, что она говорила на иностранном языке.– В устах Ченселора фраза прозвучала не как вопрос, а как утверждение.-Она кричала по-китайски. Элисон кивнула в знак согласия:

– Видимо, так. Однако на главный вопрос ответа не было. Почему мать бросилась на дочь? На несколько секунд Питер задумался, в его памяти всплыли сотни страниц, написанные им о том, как абсурдные на первый взгляд конфликты вели к страшным актам насилия. Он не был психологом, ему приходилось мыслить более простыми категориями. Детоубийство на почве шизофрении, комплекс Медеи-это не та область, где можно было отыскать истину. Ответ следовало искать в чем-то другом, более простом… Питер попытался представить разгневанную женщину, неуравновешенную, утратившую над собой контроль. Да-да, именно утратившую над собой контроль. Вечер. Пронизанный солнечным светом дом – большинство домов в Японии светлые, просторные, залитые солнцем. В дверях появляется девочка. Питер взял Элисон за руку:

– Постарайся вспомнить, как ты была одета.

– Это нетрудно. Мы носили одну и ту же одежду каждый день. Платья считались неприличными, и мы надевали легкие брюки свободного покроя и куртки. Это была школьная форма. Он отвел взгляд. Может, все дело в форме?

– А волосы у тебя были длинные или коротко стриженные?

– Тогда?

– В тот день, когда мать увидела тебя входящей в дом.

– На мне была шапочка. Все дети носили шапочки и обычно коротко стриглись. "В этом все дело, – догадался Питер. – Утратившая над собой контроль, разъяренная женщина… Лучи солнца, струящиеся через окна. И дверь, в проеме которой вдруг появляется человеческая фигура в форме.." Он сжал другую руку Элисон: