Я всё рассказал о себе советским командирам. Меня решили не мучить дорогой назад и разрешили остаться в штабном блиндаже, выделив топчан и напоив горячим чаем. Кстати, советский чай намного лучше немецкого, у нас он - настоящий!
Из разговоров я понял, что информацию обо мне передали по радио в штаб фронта.
Однако следующее же открытие удручает - мы находимся в окружении. Штаб армии, штаб фронта - все эти организации пребывают не здесь, а через линию огня. Насколько хватит сил продержаться? И уж точно меня не удастся вывезти отсюда ни на комфортабельном автомобиле, как уже рисовалось в воображении, ни даже на танке. Все командиры, внешне старающиеся держаться уверенно и спокойно, внутренне чрезвычайно напряжены - видать, дела плохи.
Снова 20/I-1942, вечер
Невероятно! Поступило известие просто потрясающее: из штаба фронта ответили, что моя личность подтверждается, и в ближайшие дни меня заберут на санитарном самолёте! А пока - приказали получше покормить, за что всем - огромное спасибо!
20/I-1942, ночь
Я всё анализирую и препарирую новость про самолёт - и прихожу к выводу, что она явилась для меня добрым знаком совершенно не оттого, что даёт надежду вернуться в безопасный тыл.
Страшно подумать, но в тёмной глубине своих мыслей я понемногу начал подозревать, что всё, что до сих пор происходило со мной начиная с сентября, включая призывы не бояться антисоветских речей, странное поведение орловских чекистов, не менее странным образом несостоявшийся арест, исключительно устная информация о гибели Раковского, который, возможно, сейчас спокойно поправляет здоровье где-нибудь в глубоком тылу, и заканчивая моим вынужденным уходом к немцам - всё это могло быть расписанным, словно по нотам, чьим-то хитроумным планом, согласно которому я должен был попасть в Швейцарию и там через свои вполне предсказуемые действия по истребованию царских сокровищ дать возможность советской разведке всё, что нужно, узнать, обнаружить и совершить. От постоянно возникающих мыслей о подобном дьявольском плане мне становилось не по себе, а вызов в Москву вроде бы эти подозрения снимает.
Хотя, с другой стороны, меня могли вызвать в столицу и для того, чтобы просто прикончить, как несправившегося с заданием. Но ведь в подобном случае можно прислать по радио приказ, чтобы меня расстреляли прямо здесь же? Стало быть, я нужен живой, и тогда меня ждут допросы и новые роли в очередных играх тщеславия и злокозненного расчёта…
Если продолжать думать обо всём этом, несложно сойти с ума. Понемногу начинаешь завидовать простым красноармейцам, у которых всё просто: здесь друг, там враг, и только одна прямая честная дорога впереди.
22/I-1942
Всю ночь провёл на заснеженном поле, где солдаты жгли костры, чтобы обозначить лётчикам место для посадки, а у ещё одного костра грелись раненые, человек двадцать пять - кто на самодельных костылях, кто на носилках… Стоны и боль - у войны поистине жуткое лицо, если оказываешься рядом!
Самолёт так и не прилетел. Раненых отнесли в блиндаж, будем ждать следующей оказии. От кого-то краем уха слышал, что самолёт к нам всё же вылетал - выходит, его сбили. Ещё одна жертва в бесконечной череде потерь, которую уже завтра же заслонят новые жертвы…
Сейчас нахожусь в своём углу, в блиндаже. Все про меня забыли, поскольку обсуждают свежую новость: нашу 365-ю дивизию передают из фронтового резерва под командование 29-й армии, воюющей неподалёку и тоже, к слову, окружённой. Мне как штатскому трудно судить, что это означает, однако по лицам командиров несложно понять, что они расстроены не на шутку…
Ещё одна новость - наша дивизия только что потеряла свой лучший полк, который погиб во время отчаянной атаки на Ржев. Произошло это в районе той самой окраины, где меня нашли. Выходит, немцы сильно укрепились и намерены изо всех сил держаться за этот малоизвестный, но, по-видимому, очень важный для них городок.
23/I-1942
Новое командование снова бросает нашу дивизию в атаку на Ржев, однако здесь всем ясно, что это откровенное безумие и напрасное пролитие крови.
…Ко мне не без симпатии относится дивизионный оперуполномоченный, и с его помощью я понемногу начинаю входить в курс дел и постигаю азы военной премудрости. Премудрость же на текущий момент такова, что от дивизии осталось всего несколько боеспособных батальонов, и новое командование, похоже, поставило на нас большой крест. Оперуполномоченный говорит, что новые начальники из 29-й армии в штабе нашей дивизии не знают никого лично, и потому мы теперь для них - просто боевая единица и пушечное мясо.
Правда жизни, оказывается, куда сложнее любых теорий. И беспощаднее.
25/I-1942
При штабе дивизии не осталось шифровальщиков, которых вместо того, чтобы всячески беречь, по требованию “армейцев” стали посылать с депешами и донесениями, и немцы, разумеется, их всех быстро перебили. Отныне донесения и приказы радируются на “открытом ключе”, и оперуполномоченный убеждён, что немцы 100% их прочитывают и потому упреждают любые наши действия.
Со вчерашнего дня по указанию комдива Щукина в штабе введён режим жёсткой экономии. Все запасы тают на глазах - и еды, и снарядов. Говорят, что потери в людях - до двухсот человек ежедневно.
А из штаба 29-й армии каждый день требуют только одного - наступать!
30/I-1942
Четыре дня ничего не писал, поскольку мы меняли дислокацию. Новый штабной блиндаж - не чета предыдущему: сплошное неудобство, холод и теснота. Хотя жаловаться не имею ни малейшего права - рядовым бойцам приходится ночевать в сугробах - и при этом никаких простуд, случаются лишь обморожения.
В последние дни морозы по ночам опускались до минус сорока, от холода трещат вековые сосны, а люди по много суток в снегу и по-прежнему готовы драться - как такое может быть, как в подобное можно поверить?
Вечером, когда установилось относительное затишье, впервые смог по-человечески пообщаться с комдивом Щукиным (до этого мы только здоровались, но не вступали в разговор). Комдив все последние дни выглядит словно тень - измождён и оглушён происходящим. Он сразу же дал понять, что при первой возможности отправит меня на “большую землю”, поскольку сомневается, что кто-либо из дивизии выберется отсюда живым.
Я спросил у комдива - нет ли возможности, сконцентрировав оставшиеся силы в ударный кулак, вырваться из окружения?
В ответ Щукин грустно покачал головой:
— Без приказа никто не имеет права даже сплюнуть - расстрельное дело…
— Но ведь можно же объяснить начальству, что круговая оборона с плохо подготовленными атаками попросту бессмысленна,— попытался я сформировать для комдива альтернативную точку зрения.— От офицеров я слышал, что в последних боях на одного подстреленного немца приходятся трое наших убитых бойцов. Нельзя же так бездарно бросаться людьми!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});