Во всех ранних монархиях, в которых власть принадлежала правящему дому, должны были выработаться традиции, позволявшие передавать наследственные права королевского семейства в целом одному из его представителей. В англосаксонской Британии, для того чтобы монарх считался абсолютно легитимным, требовалось, как минимум, два условия: во-первых, он должен был быть назван наследником предыдущим королем, во-вторых, признан в качестве сеньора другими представителями семьи и высшими феодалами королевства. Церемония признания заключалась в подтверждении взаимных прав и обязанностей и завершалась принесением вассальной клятвы на верность королю. Естественно, все это относилось и к Вильгельму, и надо признать, что при переходе власти к нему были соблюдены оба условия.
Нет сомнений в том, что примерно в 1051 году король Эдуард объявил его своим наследником. Правда, вопрос о том, не отменил ли позднее Исповедник свое решение, остается открытым. Современников тех событий он не мог не волновать. Как уже отмечалось, в течение нескольких лет после смерти короля Эдуарда ходили упорные слухи, что он передал права на английскую корону Гарольду Годвинсону, и, вполне вероятно, они не были лишены оснований. Другое дело, насколько законной была эта передача. Умирающий король в свои последние дни фактически находился в изоляции, и тем немногочисленным лицам, которые имели к нему доступ в этот момент, нетрудно было вынудить его пересмотреть завещание. Но для людей той эпохи было важно даже не действие по принуждению, а то, что наследником был назначен человек, не имевший никакого отношения к королевскому роду, который к тому же нарушил ранее взятые обязательства перед Вильгельмом. Неизвестно, знал ли Вильгельм о произошедшем 5 января 1066 года у постели умирающего Эдуарда Исповедника, но он всегда настаивал, что является единственным законным преемником умершего короля.
Необходимость подтверждать клятвой взаимных обязательств отношения с будущими подданными делало положение Вильгельма несколько двусмысленным. То, что это было проделано в Беркхамстеде, когда его признали королем его нормандские вассалы, выглядело вполне естественно. С англичанами было сложнее. Ритуал взаимного признания Вильгельму предстояло пройти с людьми, которых он совсем недавно победил в кровавом сражении. Как бы то ни было, как в Беркхамстеде, так и в Баркинге английские магнаты дали обет верности новому королю, а тот, в свою очередь, торжественно пообещал быть им справедливым правителем. В принципе торжественное обещание Вильгельма, хотя и с некоторой натяжкой, можно сравнить с клятвой, данной между 940-м и 946 годами королем Эдмундом. Таким образом, здесь английские традиции также были соблюдены. Причем взаимное признание было продублировано на церемонии коронации, когда прелаты вопросили о том, принимают ли присутствующие нового короля, а Вильгельм произнес королевскую клятву. Источники особо подчеркивают, что это была та же клятва, которую с X века давали во время коронации его предшественники, и об этом знали все.
Признание королевского достоинства Вильгельма зависело не только от соответствия процедуры передачи власти английским традициям, но и от позиции церкви. В этом плане его коронация в 1066 году была еще важнее, поскольку полностью отвечала основной концепции политической теологии того времени. Дело в том, что в XI веке в Западной Европе превалировала идея «христо-центричного государства», согласно которой истинным правителем является Христос, а король рассматривался как его наместник на территории королевства. Так называемое «Аахенское Евангелие» утверждает, например, что император Оттон II был ближе к Царю Небесному, чем любой другой из смертных. Конрада II называли «викарием Христа на Земле». Естественно, что подобные воззрения, зародившиеся во времена Карла Великого, поддерживались императорами. Во Франции также постоянно подчеркивался сакральный характер королевской власти. Считалось, что Каролинги правили там «по благословению Господа», и благословение это перешло к сменившим их Капетингам. Вильгельм, меняя титул «dux» (герцог) на «rex», претендовал на нечто подобное, и это должно было повысить его авторитет среди европейских правителей.
Для Англии признание сакрального характера власти монарха имело большее значение, чем где бы то ни было. Ведь, обретая королевский титул, Вильгельм становился наследником Эдуарда Исповедника, священный характер власти которого признавался с самого начала его правления. Уже во время коронации Эдуарда было провозглашено, что он становится королем «с благословения Господа и по праву родства», а его корона описывалась как «венец царства Христа». Даже отсутствие сына-наследника было обращено ему на пользу, поскольку утверждалось, что Господь дает ему возможность самому выбрать кандидатуру. Кроме того, Эдуард «был чудесным образом избран королем Англии еще до своего рождения и взошел на трон по воле не людей, а самого Бога». Самое интересное, что все эти утверждения не были простой риторикой. Они действительно отражали специфику восприятия монаршей особы, характерную для середины XI века. Довольно скоро оно претерпело существенные изменения. Но в 1066 году, получая корону Англии, Вильгельм претендовал на особые отношения не только с людьми, но и с Богом.
В соответствии с представлениями XI века монархи настолько отличались от всех прочих людей, что даже были способны творить чудеса. Многие хронисты утверждают, например, что Роберт II Французский обладал даром чудесным образом исцелять людей. В «Житии Эдуарда Исповедника» приводятся факты, свидетельствующие о его сверхъестественных способностях. Король Франции Филипп I, если верить хроникам, мог излечить золотуху наложением рук. Аналогичный дар приписывается Генриху I Английскому. Представления о природе этих чудесных дарований были неоднозначны. Ученые мужи XII века склонялись к мнению, что способность Людовика VI лечить прикосновением являлась наследственным даром королей Франции, который затем перешел к его французским и английским потомкам. Позже некоторые деятели церкви стали оспаривать то, что дар чудотворения передается вместе с короной. С их точки зрения, Роберт I и Эдуард Исповедник могли излечивать прикосновением не потому, что были королями, а благодаря святости их жизни. Но большинство людей того времени большой разницы в этих подходах не видело. Вильгельм Малмсберийский, который выражал наиболее распространенное в обществе мнение, недвусмысленно писал в 1125 году, что, став королем, Эдуард Исповедник обрел и дар чудесного исцеления.
Во времена Вильгельма Завоевателя королевский сан был окружен ореолом мистики и благоговения. Точно неизвестно, лечил ли он сам золотуху прикосновением руки, но то, что он пытался это делать, весьма вероятно. Ведь он царствовал сразу после Эдуарда Исповедника и непосредственно перед Генрихом I, которые обладали этой чудесной способностью. Окружающие могли верить и в чудодейственную силу прикосновения Вильгельма. Известен источник, который это косвенным образом подтверждает. Приехавший в 1059 году в Англию монах аббатства Сен-Бертин Госцелин составил к 1080 году жизнеописание святой Эдит, дочери короля Эдгара, которое посвятил Ланфранку. В этом труде он, в частности, рассказывает о чудесном исцелении настоятельницы Уилтонского монастыря Эльвивы, которая избавилась от золотухи, прикоснувшись сначала к гробнице короля, а затем к своим глазам. При этом он называет золотуху «королевской болезнью». Существует версия, что уже к концу правления Вильгельма вера в возможность излечения золотухи королевским прикосновением была отражена в языке, и болезнь в народе стали называть «королевской».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});