уж полдюжины. Чумп, идущий чуть впереди, резко остановился, воткнул перед собой свой пучок стрел, одну кинул на тетиву, отмахнул до плеча и быстро, не зацеливая, выпустил; тут же схватил и пустил вторую, третью, четвертую. Кто-то гневно завопил, потом вопль оборвался, словно его обрезали под корень опасной бритвой, зато завопили на несколько голосов другие действующие лица. Хастред миновал ущельника, держась чуть правее его сектора стрельбы, и вывалился на небольшую полянку, где собственно вершилась история.
Знакомый уже рыцарь, сэр Напукон, героически сражался с превосходящими силами противника. Доспех, при прошлой встрече отполированный до сияния, ныне покрылся царапинами, вмятинами и засечками, а также облип в паре мест прелой листвой, словно сэру довелось покувыркаться по земле. Собственно, никто не застрахован, удивительно только что встать ухитрился с таким грузом на плечах. Как Хастред и предполагал, бурная активность не пошла рыцарю на пользу — пот катился по его побагровевшему лицу водопадом, волосы облепили голову, дыхание рвалось из груди гулкое и бурлящее, как похлебка в котле. Напукон пятился, отмахиваясь длинным полуторным мечом практически вслепую, из последних сил; разбойники пытались взять его в кольцо, если бы не латы — давно бы завалили, просто пустив кровь и оставив ею истекать, но пока что все их тычки приходились в надежную сталь доспеха.
Чумп, как выяснилось, первым же выстрелом подбил, а вторым окончательно завалил одного из бандитов, который держался в сторонке и взводил самострел. Далее появление третьей стороны было замечено, разбойники ослабили натиск на рыцаря, кто имел щит — выставил его, чтобы не стать очередным рябчиком, а двое с охотничьими рогатинами постарались отгородиться от стрелка бронированной тушей Напукона.
- Пригнись, сэр Пердиваль! - рявкнул ущельник в спину рыцарю, когда заметил, что у него осталось всего три стрелы.
- Напукон! - выхрипел рыцарь из последних сил. - Ни... за... что... уххх.
Тут Хастред наконец добрался до передних рядов, и смешавшиеся было танцы возобновились под новую музыку, уже вовсе не такую минорную.
Пузатый разбойник в армейском шишаке (правда, лишенном форменной бармицы и забрала), случившийся ближе всех, отработанно ушел в защитную стойку, прикрыв корпус щитом и нагнетая силу для удара в отведенную руку с широким фальчионом. Будь у него высокий каплевидный щит — было бы сложнее... но щит был кустарный, сколоченный из пары широких досок, слишком короткий, чтобы прикрыть все тело, так что гоблин чуть пригнулся и коварно хряпнул топориком по сапогу на опорной ноге противника. Лезвие легко рассекло грубую кожу и стопу между пальцами. Толстяк взвыл и интуитивно пустил щит вниз, оставив голову без шанса защиты. Хастред тут же пихнул собственный щит ребром ему в переносицу. Под щитом звонко треснуло, разбойник глухо ойкнул и начал падать, утратив всякий интерес к продолжению банкета.
Не останавливаясь, книжник выдернул окровавленную франциску из его стопы и метнул в голову самому крупному из разбойников, пытавшемуся взять Напукона, как кабана, на рогатину. На этот раз колесо подвело — клиент успел судорожно дернуть головой, получил не то древком, не то обухом по скуле, на колено припал, но жив остался.
Не останавливаясь, поскольку неизвестно еще, сколько вражеских подкреплений на подходе, Хастред пошел в атаку на следующего, случившегося на пути. У этого щит был козырный, треугольный — экю, кажется, называется такая форма, их привычнее видеть у благородных рыцарей вроде Напукона, хотя с этого был старательно сколот герб. Легкий слегка изогнутый клинок, напоминающий кижингину катану, но с клювастой рукоятью под одну руку, какие популярны у легких гзурских отрядов, да и ноги колесом, как у настоящего кавалериста. Впрочем, лошадь ему не выдали, а на своих двоих Хастред чувствовал себя вполне уверенно. Он скачком перебрался к самому краю полянки, оставив кавалериста между собой и Напуконом, выдернул из-за пояса скрамасакс и на пробу отбил шашку щитом. Удар был неплох, вполне способен заставить почесаться, но и не так чтобы из ряда вон. Зато, нанося его, кавалеристу пришлось развернуться к Хастреду всем фронтом, а к Напукону напротив всем тылом. Рыцарь, как ни шатало его от переутомления, шанса не упустил — схватил рогатину, которой его как раз пытались пырнуть с другой стороны, под оголовок, а в спину кавалериста, будучи не в силах лишний раз поднять меч, с двух шагов бросился всем своим немалым весом стальной горы. Вот это было поистине впечатляюще — разбойник сдавленно крякнул еще только при ударе, а когда рухнул на землю с четким пониманием, что сейчас эта чудовищная глыба обрушится на него вдогонку, глаза у него сделались до крайности выразительные, круглые и несчастные. Напукон рухнул на него, будто овеществленная ярость пресловутого кнеза Шатуна, вбился стальным углом локтя в хребет, вдавил на ладонь в мягкую землю, только кровь брызнула сразу во все стороны, как из раздавленного бычьего пузыря. Обладатель рогатины потянул ее на себя и, пожалуй, сумел бы выдернуть из рыцарской перчатки, но совсем потерял из виду Чумпа. Стрела вошла ему в одно ухо, пробив насквозь кожаную наушную пластину грубого шлема, и вышла из виска с другой стороны.
Остались двое — подбитый хастредовым топориком малый с рогатиной и еще один, с круглым щитом и шестопером, который с самого начала держался поумнее прочих и даже сумел одну из чумповых стрел поймать на щит. Теперь же, заметив, что расклад сил резко поменялся, он толково сманеврировал, уйдя сперва за одно, потом за другое деревце, чтобы прикрыться от стрелы.
Хастреду было не до него — по знакомому городу, скажем, взялся бы погоняться хоть за каким шустриком, ибо отлично умел прыгать через заборы, нырять в бреши и срезать путь огородами, но в лесу для него бы все быстро кончилось вывихнутой лодыжкой. Так что взял на себя того, с рогатиной, упрямо поднявшегося на ноги с отчаянным героизмом балбеса, не понимающего, что игра проиграна. Впрочем, Напукон распластался поверх своей последней жертвы без сил, так что, возможно, был у разбойника какой-никакой шанс одолеть Хастреда. Только тот не любил, чтоб его одолевали. Разбойник качнулся в его сторону, теряя рогатину, ухватил поперек туловища, прижимая руки к бокам. Книжник отработанно качнул головой и врезал ему лбом. Свет, очевидно, померк в глазах бедняги, тот отчаянно пытался сцепить руки в замок у гоблина за спиной, но длины рук не хватило — Хастред всегда был будь здоров какой пилорамой, к тому же вкусные борщи по дороге приключались и мытарства еще не успели иссушить бренную плоть. Для приличия дал разбойнику попытаться, но если