трескучие кусты.
Глаза кольчужного немедленно сузились в приступе боевой ярости, он вывернулся между парой древесных стволов и просел в позицию для чарджа, отчаянной атаки с разбегу. Хастред мог бы придумать, как ему противодействовать, например попросту шмыгнуть за ближайшее дерево и предложить буяну поколотиться об него; однако пока соображал, рука сама собой взмахнула франциской и, разжав пальцы, запустила ее в полет. Топорик лихо свистнул, превратившись на миг в катящееся по воздуху колесо, и со всего маху врубился в грудь противнику. Кольчуга с печальным шелестом лопнула, напружиненное тело замерло посреди рывка, а со стороны Чумпа прилетела еще одна стрела, угодившая ниже кольчуги, в мясистое бедро противника. Бедняга рухнул, вспахивая лицом сырую землю, дубина вывалилась из разжавшихся пальцев и покатилась Хастреду под ноги.
- Что за... - начал книжник недоуменно. - Вот зачем... и надо тебе было...
- На моего потом глянешь, вопросы отпадут, - пообещал Чумп, небрежно отмахиваясь в сторону кустов по левой стороне. - Таких любимые бабушки в колыбелях давят. Там впереди дерется кто-то, эти видимо окружали... давай туда, раз уж сторону выбрали.
Он вытянул из пучка стрел, привязанного позади седла, еще несколько штук, зажал их в левой руке вместе с телом лука, чтобы не возиться с колчанами.
- А если не ту сторону выбрали? - усомнился Хастред. - Мало ли что страшные, мы и сами не красавцы.
- За себя говори, - возмущенно отфыркнулся Чумп. - Если увидим, что другие еще хуже, то конечно же переметнемся... ну, или скорее посмотрим, как они друг друга пошинкуют, и добьем выживших. Ха. Я начал говорить как Метрий Шатун!
Хастред ревниво засопел, потому что говорить как кнез Шатун он хотел бы сам, очень ему импонировала эта замечательная фигура уссурийского высшего света. По молодости Шатун полагался апологетом порядка, развития и просвещения, в том числе в историю вошел великий его проект по перемещению всей страны во времени на целый час. Денег на это ушло, конечно, сообразно сложности задачи немеряно, а результат не закрепился и примерно по прошествии часа Уссура вернулась на прежний временной курс. Но сам факт того, что кнез не возбоялся столь радикального труда, за который даже эльфы с дварфами браться не решались, сделал ему немало чести. С тех же пор, как вспыхнул раздор между Уссурой и Боковиной, Шатуна словно подменили — он отринул свои просвещенческие идеалы и игрища с информационно-цифровой магией, зато завелся грозить супостатам, зря при этом в корень и обращая свои эпистолы через голову боковинского дожа Грюндиуса прямо к высшим должностным лицам Брулазии и Гавропы. Учитывая знатное его положение и высоко оцененную мастерами пера сочность выражений, тем впору было бы оцепенеть в хладном ужасе, представив летящие на их предательские головы заклинания Полного Истребления, а также то, как Шатун лично ведет в бой рати и вплющивает в землю любых иноземных интервентов, посмевших вмешаться во внутреннюю распрю двух братских народов. Из агрессивной риторики и конкретно высказанных посулов Хастред сложил для себя некий образ кнеза. Определенно, это должен быть великан трех аршин ростом, возможно наполовину крайдер, наполовину дракон, скачущий в битву на боевом мамонте, способный ротами пожирать супостатов и выводить их из организма в виде, сами понимаете, восторженных верноподданных. Эпическое обещание вздеть всякого дерзнувшего проявить неуважение на боевой молот, раскрутить над головою и запустить в прекрасное далёко так, что бедолага не менее тридцати кругов отшлепает по водам Алиантики, не могло не снискать Шатуну бешеной популярности в кругах людей, ценящих старую добрую силу. Обнимашки с каждым, конечно, дело не лишенное приятности, но если хочешь, чтобы у тебя перестали тибрить капусту и сморкаться в занавески — силу показать должно и даже необходимо.
К сожалению, злодейское ГОВНО разработало эффективную контрмеру против отважного и неукротимого кнеза — общим решением по альянсу перестали мыть уши, а стало быть не могли слышать выдвигаемых Шатуном ультиматумов, хоть бы глашатаи и на каждом углу их выкрикивали. А тот, будучи человеком (ну, вы поняли, полукрайдером-полудраконом) до мозга костей приличным, конечно же никак не мог позволить себе обрушивать крайние меры на того, кто о них не уведомлен заблаговременно. Но, как большинство уссуров, Шатун никогда не сдавался и продолжал стращать злодеев, вызывая у Хастреда искреннюю и неподдельную зависть теперь уже своим бескрайним словарным запасом и пышной (хотя и слегка однобокой, с явным уклоном в садизм) фантазией, с коими наверняка мог бы выйти в писатели, кабы не нашел уже себе занятия более важного и нужного. Однажды у кого-нибудь из этих поганцев серная пробка из уха вывалится под собственной тяжестью, тут-то и накроет его зловещая тень колосса, и с доброй улыбкой голодного тигра Метрий Шатун протянет к нему свой молот, в гуманных целях обработанный мудреным аптекарским составом — вазелином... А там, глядишь, и остальная жизнь наладится, может даже эльфы с дварфами еще на пару веков примирятся, чтоб не будить это грозное лихо. Похоже на план, не так ли?
Впрочем, мы отвлекаемся. Хотя, с другой стороны, что есть наша жизнь, как не постоянная попытка отвлечься от невыносимой тягости бытия.
Гоблины наскоро привязали лошадей к ближайшим деревьям и двинулись вперед, на звуки, как Хастред вскоре начал разбирать, самого конкретного боя. Чумп скользил между кустами беззвучно, как акула на глубине. Хастред тоже старался, но размеров он был как раз тех, чтоб пытаясь пройти между двумя кустами — цепляться за оба, а под увесистой его пятой смачным треском отзывались не только сухие опавшие ветви, но и массивные корни. По пути книжник остановился возле уложенного малого в кольчуге, с натугой перевернул его ногой на спину и выдрал из груди глубоко врубившуюся франциску. Успел мельком оценить кольчугу — очень старую, поржавевшую, в нескольких местах залатанную клочьями кожи. Никакой кнез не потерпит такого наплевательского отношения к справе, да и дубина оружие не табельное. Кажется, обещанные бандиты отыскались. Вот и пришло время проверить генеральское суждение о восьми футах.
Холодок в груди Хастред придавил мысленным сапогом, чуть не отморозив о него моральную пятку, и почесал вслед за Чумпом, стараясь производить шума по крайней мере не как стадо подкованных лосей.
Долго двигаться не понадобилось — два десятка шагов (три удара плечами о стволы, одна протяжка длинной гибкой ветвью по глазам, одно спотыкание о заковыристый корень и две потери равновесия на сырой почве), и среди деревьев появились суетящиеся фигуры. Числом, к облегчению Хастреда, много менее двух десятков — скорее