поглядишь, а ныне дай уснуть.
Пчела умолк и скоро засвистел носом, а Завиду всё не спалось. Он слышал, что и остальные покряхтывают да ворочаются.
— Вот будто чёрт ещё, — проворчал Дарко. — Значит, придётся нам быть похитрее чёрта!
Пришёл хмурый день и до того долго тянулся, что мужики мало не на стену лезли. В своём дому проще: работой себя займёшь, время и пройдёт. А гостю что делать?
Сидели да слушали чужие разговоры, да на двор ходили поглядеть, не вечереет ли, уж и тропу протоптали. Дарко ещё с корчмарём толковал. Тот его помнил и теперь расспросил о волке. Любопытно ему стало, куда зверь делся.
Дарко повторил тот же рассказ: мол, у Синь-озера продал, увезли волка в заморские земли. Шибко хороша была цена, не отказаться.
Корчмарь в лице переменился да попенял:
— Как же ты мог его продать чужим людям? Я ведь видел, то был не просто зверь — другом он тебе был, с полуслова понимал да всё этак глядел, будто верный пёс. Эх ты, друга продал!
Рассердился даже, губы поджал, рукой махнул — ступай, мол, с глаз долой. И ведь нельзя сознаться, что волк-то этот — вон он, тут же сидит, мочёные яблоки ест и посмеивается. О прежнем звере только и напоминает, что волосы чёрные, такие же цветом, как была волчья шуба, да глаза чуть раскосые, хитрые.
Темноты дожидаться не стали, загодя пошли к мельнице. Старый мост, о котором толковал им тот человек, давно обрушился, от него осталась лишь малая часть шага в четыре, да и та потихоньку осыпалась в воду. Серые камни обросли мхом; мох проржавел. Вишня, невесть как забредшая сюда, раскололась от собственной тяжести и высилась над обломком моста лишь одной накренившейся и иссохшей половиной.
Верно, когда-то здесь было чудо как хорошо, и вишня цвела, роняя лепестки в быструю воду. Кто-то врыл и лавку, да не простую, резную, с навесом, только она уж давно затрухлявела и изломалась, а от навеса остались лишь столбики.
Ночью дождило, и земля до самого вечера так и не просохла. Холодно, грязно, ветер с реки налетает, будто мокрым полотенцем хлещет. Пришли они на место, ждут, от ветра ёжатся, все в разные стороны глядят, а как тот человек подошёл, и не заметили. Вот будто никого не было, а вот подходит.
Видит он, все на его сапоги уставились, и сам поглядел. Сапоги-то добрые, не копыта, и всё же, видно, по земле ступал, испачкал. Выходит, что будто и не чёрт.
Пчела его ещё обошёл кругом.
— Что это ты меня оглядываешь? — спрашивает человек.
— Хочу себе такой кафтан, — отвечает Пчела, — да гляжу, надобна ли в нём прореха для хвоста.
— Что же, у тебя есть хвост?
— Ты нам голову-то не дури! Отвечай, кто ты есть таков и что у тебя за дело.
Рассмеялся тут человек, да этак по-доброму.
— Неужто боитесь меня? — спрашивает. — Что вы себе выдумали? Вас-то сколько, а я один!
— Ты или дело излагай, или мы уйдём, — говорит Невзор. — Ежели думаешь нас тут до полночи продержать, так не выйдет.
Оглядел их человек с понятливой улыбкой. Головой кивает, будто уже всё про каждого знает.
— Научу, — говорит, — как в царский терем пройти, всем, кто ни встретится, глаза отвести. Что бы ни задумали, всё удастся, не попадётесь. Этого ведь хотели?
— Хотели, да небось цена-то высока? — спрашивает Невзор.
— Это уж вам решать. Одно скажу: согласитесь — доброе дело сделаете.
Примолк он тут, покачал головой этак задумчиво, поглядел на огни Белополья и сказал:
— Слухи недобрые ходят, да не зря. Нечисть и вовсе страх потеряла, расходилась, добрых людей пугает, губит. Всё это неспроста. Я вам тайну открою: здесь, в Белополье, живёт лихарка, ведьма силы немалой, от неё это зло и пошло. Ежели ведьму не извести, ждёт нас беда неминучая! Хочет она заморских послов загубить, да так, чтобы царя Бориса в том винили.
— Что ж ты нам о том говоришь? — спросил Невзор. — Ты к царю ступай!
— Царь-то не вдруг поверит, а когда худое случится, поздно будет. Так вот каково моё дело: я ведьму сюда заманю, в глухое место, а вы её жизни решите. Тогда награду свою и получите.
Сказал так и ждёт, что они ответят, а сам будто усмехается. Кто же он таков, что на ведьму охотится, да и правду ли сказал?
Не спешат мужики соглашаться, с ноги на ногу переминаются.
— Сам-то чё на ведьму не идёшь? — говорит Добряк. — Небось жить хочешь, а нас-то не жаль!
— Ужо наградит нас ведьма, — поддакивает и Пчела. — Мы-то уж видали колдунов, знаем, на какие пакости они способны!
— Не дашь ли нам день на раздумье? — спрашивает Невзор. — На этакое дело не вдруг решишься.
Глядит на них человек, а сам уж не усмехается, глаза холодны.
— Не с руки мне ждать, — говорит. — Дело спешное, других найду, не таких ломливых, небось они и попросят меньше. Вам-то, видно, помощь не нужна, сами управитесь.
— Ишь ты, не таких ломливых! — уперев руки в бока, сердито сказал на это Пчела. — Что же, и поищи.
— Мне и искать не надобно, уж знаю, где взять. А вы, — сказал человек, обведя их тяжёлым взглядом, — ежели хоть слово кому скажете, пожалеете. Прежние беды малыми покажутся.
Сказал он так, да и ушёл. Они хотели за ним пойти, проследить, где живёт и кто таков, да он добрёл до первого переулка и будто растаял в глухой тени.
Всю ночь они потом не спали, всё толковали, что за человек им встретился. Пчела говорил, то чёрт их опутывал.
— Ишь, хотел, чтобы мы загубили невинную душу! — всё приговаривал он. — Заполучил бы нас тогда со всеми потрохами! Вот ужо нечисть проклятая, добро, что мы не согласились.
— Да он бы небось и солгал, не помог, — кивал, соглашаясь, Добряк.
На другой день разошлись они в разные стороны. Дарко пошёл к царскому терему, сказал, что в конях понимает поболе любого, так его, может, и без чужой помощи работником возьмут. Ёрш опять к брату решил наведаться, хоть узнать у него, где птицу-жар держат. Тот на подворье работает, небось о птице-то слыхал, как не слыхать.
Пчела, Добряк да Невзор пошли толкаться в другую корчму, в верхнем городе, мало не у царского терема, да глядеть, не удастся ли кого поймать на золотую уду, на серебряный крючок. В ту корчму ходили царёвы работники, а уж среди них непременно должен был найтись тот, кто выболтает, что нужно, а то и поможет,