Читать интересную книгу Стрекоза в янтаре. Книга 1. Разделенные веками - Диана Гэблдон

Он непрестанно зевал, но все-таки отказался:

– Нет, миледи. Я останусь с вами… Если вы не возражаете, – добавил он поспешно.

– Не возражаю.

Он слишком устал, чтобы разговаривать или шалить в своей обычной манере, и его сонное присутствие в комнате успокаивало, словно присутствие кошки или собаки.

Я сидела, глядя на тлеющие угли, и старалась достичь хоть какого-то душевного равновесия. Пыталась представить себе тихие озера, лесные просеки, даже тишину и полумрак церкви в аббатстве – ничего не помогало. Все эти мирные образы затмевали события сегодняшнего вечера. Перед глазами стояли грубые руки и ухмыляющиеся рты, темнота, наполненная страхом, белое, искаженное лицо Мэри, такое же – у Алекса Рэндолла, ненависть в свинячьих глазках мистера Хоукинса, подозрение на лицах генерала и Дюверни, злоба, которой так и веяло от Сен-Жермена, его нездоровая радость от участия в скандале. И в довершение всего – улыбка Джейми. Какая-то неуверенность ощущалась в ней в мерцающем свете фонарей.

Что, если он не вернется? Вот мысль, которую я старалась отогнать от себя с той минуты, как его увели. Что, если он не сможет оправдаться и снять с себя обвинения? А если судья один из тех, кто с подозрением относится к иностранцам – я имею в виду, с бо́льшим подозрением, чем обычно, – тогда Джейми запросто смогут упрятать в тюрьму на неопределенный срок. И хуже опасений, что эти непредвиденные обстоятельства способны свести на нет всю проделанную за последние несколько недель работу, была мысль о том, что Джейми может оказаться в камере, подобной той, в которой я нашла его в Уэнтуортской тюрьме. В свете последних событий новость о том, что Карл Стюарт вкладывает деньги в виноторговлю, казалась малозначительной.

Сейчас, в одиночестве, у меня было достаточно времени для раздумий, но на многие вопросы я не могла найти ответа. Кем или чем была эта Белая Дама? И почему одно упоминание о ней обратило нападавших в бегство?

Перебирая в памяти события этого вечера, я вспомнила рассказ генерала о бандах преступников, орудующих на улицах Парижа, о том, что в этих бандах есть молодые люди из высшего общества. На эту мысль наводили и речь и одежда главаря бандитов, которые напали на нас с Мэри, хотя его сообщники выглядели намного проще. Я старалась определить, не напоминает ли этот человек кого-нибудь из знакомых, но воспоминания были неясными, темнота и состояние шока делали их расплывчатыми.

В общих чертах он чем-то напоминал Сен-Жермена, но голос явно был не его. Однако, если это был Сен-Жермен, он мог изменить свой голос так же, как и замаскировать лицо. В то же время с трудом верилось, что граф мог принять участие в таком нападении, а двумя часами позже спокойно сидеть напротив меня и есть суп.

Я сжала виски. До утра ничего нельзя было сделать. Если утро наступит, а Джейми не вернется, я обойду друзей и знакомых. Кто-нибудь из них может знать новости или предложит помощь. Но сейчас, ночью, я бессильна, словно стрекоза, замурованная в янтаре.

Мои пальцы теребили одну из шпилек в волосах. Я нетерпеливо дернула ее и укололась.

– Ох!

– Сейчас, миледи. Я достану ее.

Я не слышала, как он подошел сзади, но почувствовала, как маленькие, проворные пальцы Фергюса коснулись моих волос. Он вытащил шпильку, украшенную орнаментом, и положил ее на столик. Помявшись, мальчик спросил:

– А другие вынуть, миледи?

– Спасибо, Фергюс, если тебе не трудно.

Он легко и уверенно вытаскивал шпильки, и густые локоны падали мне на плечи. Понемногу я успокаивалась.

– Вы волнуетесь, миледи? – спросил тонкий, ласковый голосок за моей спиной.

– Да, – ответила я, слишком устав, чтобы храбриться.

– Я тоже, – просто сказал он.

Последняя шпилька оказалась на столе, и я откинулась на спинку стула, закрыв глаза. Тут я снова почувствовала, как кто-то касается моих волос, и поняла, что Фергюс расчесывает их, аккуратно расправляя локоны.

– Вы позволите, миледи? – спросил он, почувствовав, что я напряглась. – Женщинам это обычно помогает, если они волнуются или расстроены.

Я снова расслабилась и закрыла глаза.

– Позволю, – сказала я. – Спасибо. – Потом вдруг спросила: – Каким женщинам, Фергюс?

Последовало минутное колебание, будто потревожили паука, плетущего сеть, и Фергюс снова осторожно начал перебирать пряди волос.

– Это там, где я когда-то жил, миледи. Я не мог выходить, пока там клиенты, но мадам Элиза разрешала мне спать в чулане под лестницей, если я буду вести себя тихо. К утру, когда все мужчины расходились, я вылезал оттуда, и женщины иногда давали мне что-нибудь поесть, а я помогал им: застегивал белье – они говорили, что я лучше всех это делаю. – В голосе его звучала гордость. – Ну и волосы им расчесывал, когда просили.

– Мм…

Легкий, равномерный звук расчески гипнотизировал. Часы стояли, времени я не знала. Но тишина за окном свидетельствовала о том, что действительно было очень поздно.

– Как ты попал к мадам Элизе, Фергюс? – спросила я, с трудом подавляя зевок.

– Я там родился, миледи, – ответил он.

Расческа стала двигаться медленнее, и его голос сделался грустным.

– Я всегда хотел узнать, кто из женщин моя мама, но так и не узнал.

* * *

Дверь в гостиную распахнулась, и я очнулась от сна. В сером утреннем свете стоял Джейми, бледный, с покрасневшими от усталости глазами, но с улыбкой на лице.

– Я боялась, что ты не вернешься, – прошептала я, сжимая его в объятиях.

Его волосы пахли дымом и свечным жиром, одежда была в беспорядке. Но он был такой теплый и надежный, что мне стало безразлично, чем пахнет голова, которую я прижимала к груди.

– Я тоже боялся, – сказал он приглушенным голосом.

Я почувствовала, что он улыбается. Его руки еще крепчесжали мою талию, затем разжались. Он слегка отстранился, чтобы рассмотреть мое лицо, и убрал волосы у меня со лба.

– Боже, какая ты красивая, – тихо сказал он. – Усталая и невыспавшаяся, с распущенными волосами. Милая моя. Ты просидела здесь всю ночь?

– Я была не одна.

Я кивнула на Фергюса, который спал на ковре у моих ног, свернувшись калачиком и подложив под голову диванную подушечку. Он пошевелился во сне. Розовые, пухлые губы приоткрылись, как у ребенка. Он, в сущности, и был еще ребенком.

Джейми положил свою большую руку ему на плечо.

– Молодец, парнишка. Ты хорошо защищал свою госпожу. – Он поднял мальчика на руки. – Ты хороший парень, Фергюс, и ты заслужил отдых. Я отнесу тебя в кровать.

Глаза Фергюса удивленно открылись, он кивнул Джейми и, успокоившись, опять закрыл их.

Когда Джейми вернулся в гостиную, я уже успела раздвинуть занавески и разжечь огонь в камине. Он сбросил рваный плащ. На нем все еще был вчерашний вечерний костюм.

– Возьми.

Я подала ему бокал вина, и он, стоя, выпил его в три глотка, опустился на маленький диван и протянул мне пустой бокал.

– Не налью ни капли, пока не расскажешь, что происходит. Ты не в тюрьме – я могла бы предположить, что все в порядке, но…

– Не все в порядке, англичаночка, – прервал он меня. – Но могло быть и хуже.

Выслушав мнения за и против, большая часть которых состояла из повторения мистером Хоукинсом своих первоначальных впечатлений, судья, которого вытащили по такому случаю из теплой постели председательствовать на этом процессе, с раздражением вынес следующее постановление. В связи с тем, что Алекс Рэндолл является одним из обвиняемых, он не может рассматриваться как непредвзятый свидетель. То же самое можно сказать и обо мне как о жене и возможной сообщнице другого обвиняемого. Мурта, по его собственным показаниям, был в бесчувственном состоянии во время нападения, а ребенок Клодель не мог быть признан в качестве свидетеля ввиду его малолетства.

Таким образом, заключил судья, устремив злобный взгляд на гвардейского капитана, единственной персоной, способной пролить свет на происшествие, является Мэри Хоукинс, которая в настоящее время, ввиду своего состояния, не может этого сделать. Следовательно, все обвиняемые должны быть отправлены в Бастилию и оставаться там до той поры, когда можно будет взять показания у мадемуазель Хоукинс. Месье капитан мог бы догадаться об этом и сам.

– Тогда почему же ты не в Бастилии? – спросила я.

– Месье Дюверни-старший поручился за меня, – ответил Джейми, притягивая меня к себе. – Во время всего представления он сидел в углу, ощетинившись, как еж. После того как судья вынес решение, он встал и заявил, что ему довелось несколько раз играть со мной в шахматы и он считает невероятным мое участие в таком бесчестном деянии.

Джейми прервал свой рассказ и пожал плечами.

– Ты ведь знаешь, как он бывает красноречив. Его идея состояла в том, что человек, который может обыграть его в шахматы шесть раз из семи, не станет заманивать девушек в свой дом и бесчестить их.

– Очень логично, – заметила я. – Думаю, на самом деле он опасался, что, если тебя упекут в тюрьму, ты больше не сможешь играть с ним в шахматы.