утаишь от них и лисьего следа.
— Может, лисы, а может, медведь ходил, — ответил Салман и стал щуриться больше. — Да, может, еще волки. Тут волки появились, раньше не было волков у нас. Пришлые. Пара. Скоро у них выводок появится.
— Я подумал, что это человеческие следы.
— Может, я ходил. Чужих нет. Тут на много километров лес глухой. Заповедник.
Гости поели. Попрощались. На том и разошлись. Военные заскочили на броневик, что стоял поодаль. Взревел мотор, они бысто покатились в гору, перевалили через холм, оставив за собой столбом пыль. Салман подумал, что лето будет жаркое, раз в апреле уже пыль клубится, не оседает.
* * *
Спирин возвращался с охоты, за спиной в рюкзаке лежала кабанья ляжка.
«Волки, — думал Спирин. — Наглая волчица. Та самая, одноухая. Она за нами, что ли, идет. Кабана на неделю хватит. Борода будет доволен. Авдею ушки отрежу».
Спирин уважал Авдея за тот бой. Авдей спас их всех. Если бы не его мины, духи накрыли бы их фланговой атакой, не отстреляться было всемером от такой толпы.
Светало. До расположения оставалось идти не много. Спирин подкинул мешок за спиной, бережно прижал к груди винтовку. Ускорил шаг.
По горам быстро не набегаешься. Спирин знал еще по Беною, а тут горы крутые: ноги в кровь сбиваешь, по возвращении из боевого выхода не чувствуешь тела — будто тебя на тренажерах распинали и заставляли штангу стокилограммовую тягать бессчетно раз. Слоненку-то в радость штангу тягать, он и по горам как козел носится.
Торопился Спирин к своим, чтобы Бороду первым поднять и сунуть ему под нос кровоточащую кабанью ляжку.
Как обосновались разведчики, стали шариться по горам. Макогонов же не даст сиднем сидеть — не тот он человек. Командир. Комендатура стала в низине. Макогонов разведку разместил поодаль на высоком холме — так, чтобы было видно во все стороны, и если вдруг тревога, «бардаки» вниз пойдут накатом и прямиком выйдут на горный серпантин.
Спирин, пока шарились по горам, заметил две-три кабаньи тропы, нашел, где кабаны приходят чесаться и валяться в грязи. Так-то он днем охотился: косулю, козла стрелял, и кабан попадался. Ночью — тут особый колорит охоты. Макогонов для такого дела разрешил использовать ночную оптику. Спирин лежку оборудовал метрах в ста от кабаньей «купальни», пролежал всю ночь, под утро пришел секач чесаться, вот он его с первого выстрела и завалил. Ногу отрезал. Всего было не унести — здоровенный был секач.
«Хорошо, что местные свинину с кабанятиной не едят, — думал Спирин. — Самое вкусное нам достанется».
Не давала ему покоя та волчица: «Интересно, где она теперь, сучка нагулянная, бродит?»
Немного оставалось идти — только обогнуть гору, на которой стоял Авдея «Поднос» и жили в палатках минометчики. Спирин решил проведать товарища.
Забравшись в гору к минометчикам, растолкал Авдея.
— Авдей, пошли концерт смотреть. Скока время? Семь без пяти. Успеем. Сейчас командир будет цыганочку с выходом делать.
— Чего? — не понял спросонья Авдей.
— Командир, говорю, будет зарядку делать с музыкой.
— Заняться тебе, что ль, нечем? — зевает Авдей.
— Есть чем заняться. Но это картина маслом. Кстати, сегодня кабанчика тебе на ужин. Не тянет в груди? — спросил участливо.
Авдея подкупила забота Спирина. Пробурчал под нос, типа, «неймется тебе», и стал натягивать форменную рубаху. На голой груди почти посередине остался рубец после операции.
— Быстрей, не успеем. Командир точен, как кремлевские куранты.
Авдей позицию под свой «Поднос» оборудовал добросовестно: выкопали окоп по всем уставным правилам, разровняли, по брустверу выложили мешками с землей.
За «Подносом» у бруствера Авдей со Спириным заняли наблюдательную позицию.
Перед ними низина и дорога, а за дорогой гора, на которой и располагалось хозяйство Макогонова. К домику Салмана подкатили «голубой вагон», обкидали масксетью. В этом вагоне Макогонов и жил, а его солдаты и Спирин в том числе в домике лесничего. Сколотили нары, длинный стол. Стол выставили под окнами. Здесь обедали, тут же, к неудовольствию чистоплотного Бороды, чистили оружие. Ничего себе жилось макогоновским разведчикам.
— Авдей, бинокль есть? — сказал Спирин. Подумал, что на хрена одноглазому бинокль. Вот подзорную трубу, как адмиралу Нельсону. Авдей косо посмотрел, будто ждал от словоблуда Спирина подвоха.
— Ну, есть.
— Давай. Сейчас. Вон, смотри, — Спирин в бинокль пялится, — вышел, вышел. Щас начнется.
Авдей взял бинокль и смотрит. Спирин блаженно откинулся на бруствере и слушает, как загремела на все ущелье бравурная мелодия. Хорошо им на бруствере: день новый начался, кабанятиной свежей пахнет, а там, у «голубого вагона», начальник разведки в одних трусах, включив на всю громкость магнитофон, под бравурные немецкие марши времен Второй мировой делал физическую утреннюю гимнастику и совершал обливание из ведра с родниковой водой.
Как-то еще в Грозном пришел в расположение к Макогонову эфэсбэшный опер из молодых и высокомерных. Опер наслышан был о Макогоновской группе в рамках контртеррористической операции. «Я с твоими работать не стану, — сказал опер. — У тебя настоящее ОПГ, организованная преступная группировка». Макогонов на него сощурился зло: «Не может называться разбоем служение отечеству». На выезде с этим опером взяли на адресе человека. Человек был известный. Мог дать много полезной информации. Высокомерный опер тянул свою волынку: «ОПГ. Не солдаты у тебя, а бандитский сброд. Одни понты у вас!» Доканал опер Макогонова. Командир пнул Маркмана ногой в затылок. Остановился «бардак». Утро. Светало. Двигались они в сторону Грозного от предгорий, где отрабатывали адрес. «ОПГ говоришь? Мельник, отрежь этому голову». Мельник выволок тело с мешком на голове, достал нож. Опер голову вжал в плечи. Мельник все сделал быстро, сначала перебил позвонки, чтобы не мучился человек, после отсек голову и бросил оперу на броню. Опер шарахнулся. «Идиоты!» — прошептал, задыхаясь. Больше этого опера никто не видел. Говорят, он прокололся на одном адресе, погибли двое «тяжелых». Свои же фебсы и попросили этого опера от греха подальше исчезнуть с территории контртеррористической операции. Задумался тогда Макогонов — чем же бандитский сброд отличается от идеального военного подразделения? И понял. В первую очередь идеологией, идеей, дисциплиной и высоким моральным духом. Это он и пытался привить личному составу.
Германия проиграла войну, говорил на занятиях со взводом Макогонов, но это не значит, что мы не можем изучать опыт немецких егерей и горных стрелков. Макогонов так и говорил своим солдатам: «Уже лейтенантом я стал изучать опыт армий мира. Проанализировав, понял, что самая лучшая армия была у немцев, а войска СС тренировались по ленинскому принципу: “Учиться военному делу настоящим образом”. Но немцев погубила ненависть к людям и к русским в том числе.