Читать интересную книгу Неизвестные солдаты, кн.1, 2 - Владимир Успенский

– Отдохни, майор, – ласково посоветовал комиссар.

– Нет, – рывком поднялся тот и качнулся, упершись руками в стол. – Я к своим ребятам пойду.

– О них позаботятся.

Дьяконский мигнул писарю. Через минуту на столе стояла бутылка водки и открытая банка консервов. Майор трясущейся рукой налил себе полный стакан, выпил и уснул тут же, сразу, как умер. С него сняли куртку, стянули сапоги, размотали сопревшие от жары портянки и положили на кучу травы. Коротилов посмотрел на него, вздохнул и сказал:

– Подкрепление нужное. Только теперь немцы и в нас вцепятся. Я думал – простоим тут еще сутки. А теперь все переиначивать нужно. Собирай командиров, Дьяконский.

Сразу же после короткого совещания у комиссара командиры начали по лесу скрытно выводить своя подразделения на рубеж атаки. А высоко в загустевшей перед вечером синеве неба беспрерывно трещал немецкий разведчик.

Коротилов провожал красноармейцев. Стоял возле шалаша, отираясь на палку, маленький, худощавый, костистый; внимательно, опытным взглядом прощупывал лица бойцов. Да, люди были не те, что вчера. Не бродячие одиночки. Вновь спаянные дисциплиной, строем, отдохнувшие, почистившиеся, они знали свою задачу, смотрели бодро.

Лагерь быстро пустел. Танкисты спали, свернувшись черными клубками под своими машинами, на случай налета бомбардировщиков. Возле груды воинского имущества, окруженные грузовиками, молча покуривали политрук и два красноармейца. Им предстояло после того, как прорыв будет совершен, облить керосином и поджечь имущество и грузовики. А потом, по возможности, догонять своих.

Коротилов и Виктор, обойдя поляну, возвратились в шалаш в одиннадцатом часу вечера. Майор уже не спал, кто-то успел разбудить его. Взлохмаченный, без сапог, сидел за столом. Горела лампа без стекла, от язычка пламени поднималась копоть. Бутылка из-под водки была почти пуста. Майор закусывал.

– А-а-а, комиссар, – сказал он. Голос его звучал хотя и хрипло, но уже более отчетливо. – А я вот воспользовался гостеприимством.

– Непохвально, – строго ответил Коротилов.

– Имею я право немного встряхнуться, черт возьми? – исподлобья смотрел майор опухшими, мутными глазами. Поблескивала на груди Золотая Звезда. – Мне сейчас без водки жвачка в горло не лезет. Я с первого дня войны…

Он замер с открытым ртом, хмыкнул и спросил с любопытством:

– Да, а какое у нас сегодня число?

– Второе, – сказал Коротилов. – Второе июля.

Виктор придвинул ему чурбак. Коротилов сел, расческой взбил подусники.

– Значит, десять суток воюем? – удивился майор. – Уже десять суток, вот черт!.. Знаешь, за что я пью, комиссар? За свой полк. За бывший свой полк. Давай вместе, а?

– Нет, я не стану.

– Знаешь, какие люди были? Эх! – вырвалось у него со стоном. – Всю финскую вместе прошли… А знаешь, сколько мы покалечили немцев этих? В лоб, на таран ходили, танк на танк! С хрустом! – Майор быстро хмелел. – Я из Белостока, из колечка, шестьдесят машин вывел, понимаешь, шестьдесят машин! Мы же как шли, ты представь, как мы шли! Они нас и сбоку, и сверху, и сзади. Днем отбиваемся, а ночью жмем. По лесам. Горючего нет. С двух машин сливали в одну. А танки, думаешь, немцам бросали? Не-е-е-ет! – погрозил он пальцем. – Ты понимаешь, какие у меня люди! Я поставил четыре машины на дороге. Бок к боку. Горючего ни капли. Взорвать хотел. Танк без горючего – гроб! А ребята просят: останемся, хвост прикроем. Сидели, понимаешь! Били с места. Из гробов немцев били. Вплотную. Сгорели там! Понимаешь, сгорели в коробках и люки не открыли. Девятнадцать человек – ты это можешь понять? А я через час колонну бензовозов встретил. Пять цистерн. Полненькие, на дороге. Шоферня бросила, разбежалась… Я танки заправил, назад повернул. А те сгорели… Ты можешь понять, как я немца крошил?! – Майор скрипнул зубами. – А ведь их сорок пять штук моих, кровных танков там на дороге! От Белостока на всем пути стоят… Чего смотришь так, комиссар? Осуждаешь? А я за своих пью. Которых нет. За них море выпить – и то мало будет.

– Через два часа бой, командир.

– Я не от водки пьян, я с горя хмельной. Думал, с ума сойду. Мне вчера немца привели, парашютиста. С дерева стрелял, гад. Я ему семь пуль в лоб сам, своею рукой.

– Все понимаю, майор! – У Коротилова холодно поблескивали суженные глаза. – Я только не пойму, ты командир Красной Армии или кто? Ты коммунист?

– Но-но, это не тронь…

– Молчи! Обуйся, побрейся, умойся.

– Ничего, на том свете и так примут.

– А я вам приказываю бриться, майор. Дьяконский, быстро ведро воды сюда.

Виктор вышел. На поляне было уже совсем пусто, даже писаря отправились со своими подразделениями. Остались только связисты у телефонов.

Майор допил водку. Задумавшись, смотрел перед собой, вспоминая.

– Комиссар, этот Дьяконский не сын комдива?

– Сын, – неохотно сказал Коротилов.

– Фи-и-у! – свистнул майор. – То-то лицо его мне знакомо, на отца он, как две капли… Тесен мир, а? – разволновался танкист. – Ну, ты скажи же, до чего мир тесен! Ведь комдив Дьяконский, Евгений Яковлевич, учитель мой. Он же меня на танк сажал, я у него сопляком-лейтенантом был… А потом два года в академии его лекции слушал, понимаешь, два года! А тебе известно, комиссар, за что его шлепнули?

– Нет. Не знаю, – ответил Коротилов, прислушиваясь, не идет ли Виктор.

– А я знаю. За прямоту, за то, что свое мнение имел и высказать не боялся. На этом и сыграл кто-то. Ты ведь помнишь, какие у нас танковые корпуса были до войны в Испании? Сколоченные, сработанные. Понимаешь, сила была. Удар кулаком в лоб – и насмерть. Ну, по опыту войны в Испании решили, что крупные бронетанковые соединения нецелесообразны. А какой это опыт: там на «пятачке» топтались, а у нас широта, просторы. К чертовой матери расформировали корпуса, понаделали отдельных бригад. Растопырили пальцы – какой удар может быть? Комдив Дьяконский тогда об этом и статьи писал, и с кафедры об этом говорил. Немцы кулак создают, а мы дробим, мельчим силы… Гудериана теперь превозносят – создал, дескать, крупные броневые объединения. А у нас они были, когда этот Гудериан еще с фанерными танками шкодничал. Он, может, у нас и учился… Вот тогда и сожрали Дьяконского, капнул кто-то на него – и нет человека. Пришили Дьяконскому: ведет вредительскую политику, выступает против мероприятий… Я тогда тоже таким был, за чистую монету все принимал. На лекциях комдива ногами топал, – горько усмехнулся майор. – А на финской до дела дошло, и ясно стало, кто враг, а кто нет. Может, те, которые Дьяконскому могилу вырыли по своей подлости или по своей глупости, они и есть настоящие враги народа. Дьяконский-то прав был. После финской схватились за головы и давай бригады в дивизии склеивать, а дивизии в корпуса. А людей-то нет, а взаимодействие не отработано. Ты знаешь, комиссар, что к началу войны большинство наших механизированных корпусов не было укомплектовано? Не успели. Формировали еще. У нас в корпусе пятьсот танков было, это я тебе точную цифру говорю. И все старые: БТ и Т-26, у всех износ. А по штату мы должны гораздо больше иметь. В том числе Т-34 и тяжелые КВ… Да разве бы мы с такой силой немца не задержали! А где они, эти новые танки? На заводах еще, опытные образцы! Два года все опытные. Жареный петух не клюет… Ну и гробанули нас. У немца танки идут лавиной, крушат все к богу в дым! От их брони наши танковые снаряды отскакивают, а ихние через нашу броню насквозь проходят… Ах, и сволочи! Да черт с ними, с машинами! – вскрикнул майор. – В них же люди были, золотые люди! Я за них кому хочешь кровь пущу! Встретить бы гада, который Дьяконского к стенке поставил, я бы ему семь пуль в лоб, как тому немцу. Потому что этот гад больше вреда принес, чем тысяча немцев!

– Ладно. – Коротилов положил руку на плечо майора. – Довольно об этом. Не время и не место сейчас память злом ворошить.

– Мне плевать на место. Подслушают? Донесут? Не боюсь я, дорогой комиссар. Я теперь на своей шкуре узнал, где правда… И судить меня тут некому. Трибунала здесь нет, он в тылах околачивается. А мне сейчас жизнь в тягость… У меня от полка одно знамя осталось. Полк умер, теперь моя очередь.

– Нет! – сказал Коротилов. – Умереть – дело нетрудное. Ты вот сумей людей из окружения вывести и сам выйти. Нам с тобой фашистов бить нужно…

Комиссар не успел закончить. Вошел Дьяконский, поставил на землю брезентовое ведро с водой, сказал:

– Товарищ майор, давайте полью вам, – и умолк, удивленный пристальным взглядом Коршунова.

По легкому смущению на лице комиссара, по тому, как оборвали они разговор, догадался: речь шла о нем. Не доверяют? Опасаются, что ли? Как же не понял этого раньше, сидел тут при штабе? Ушел бы во взвод с винтовкой, и все хорошо! По крайней мере, без унижений.

У Виктора окаменело лицо, сжались губы, выступил вперед подбородок. Глаза щурились с холодной насмешкой.

– Ты что же, сержант, на подхвате тут? За начальством подчищаешь? – невесело спросил майор.