задавал себе работу и выделывал причудливые фигуры из мягкой ещё массы. Однако работа ему скоро наскучила, и первое время он стал приходить на фабрику только на один час в день, потом в два дня, наконец, лишь один раз в неделю, а его рабочие делали что хотели. Всё это происходило только от посещения харчевни.
В воскресенье, вернувшись из еловой рощи, Петер отправился в харчевню. Там в танцевальном зале уже прыгал Король Танцев, а Толстый Эзехиель уже сидел за кружкой и играл в кости на талеры. Петер тотчас же схватился за карман, чтобы удостовериться, сдержал ли слово Стеклянный Человечек, и убедился, что карманы набиты золотом и серебром. А в ногах что-то дёргало и зудело, как будто они хотели танцевать и прыгать. Когда окончился первый танец, Петер стал со своей дамой впереди, против Короля Танцев, и если последний подпрыгивал вверх на три фута, то Петер взлетал на четыре, если тот делал удивительные и утончённые па, то Петер так выворачивал и семенил ногами, что зрители чуть не выходили из себя от восхищения и изумления. Когда же в танцевальном зале пронёсся слух, что Петер купил стекольный завод, и когда увидели, что он нередко бросал по золотому музыкантам, танцуя около них, то удивлению не было конца. Одни предполагали, что он нашёл в лесу клад, другие думали, что он получил наследство, но теперь все стали относиться к нему с почтением и считать его порядочным человеком только потому, что у него были деньги. Хотя в этот вечер он проиграл двадцать гульденов, но тем не менее в его кармане был такой гром и звон, как будто там было ещё сто талеров.
Когда Петер заметил, каким он пользуется почётом, он не мог опомниться от радости и гордости. Он щедрой рукой разбрасывал деньги, богато оделяя бедных, так как ещё помнил, как некогда бедность угнетала его самого. Искусство Короля Танцев померкло перед сверхъестественной ловкостью нового танцора, и Петер получил теперь прозвание Императора Танцев. Самые смелые воскресные игроки не рисковали такими большими ставками, как он, но они также и не теряли так много. И чем больше он проигрывал, тем больше получал денег. Но это делалось совершенно так, как он попросил у маленького Стеклянного Человечка. Он желал всегда иметь в своём кармане столько денег, сколько их было у Толстого Эзехиеля, которому он проигрывал свои деньги. Если он проигрывал сразу 20–30 гульденов, то как только Эзехиель загребал их себе, в кармане Петера снова оказывалось ровно столько же. Мало-помалу он зашёл в кутежах и игре дальше, чем самые негодные люди в Шварцвальде, и его стали чаще называть Петером Игроком, а не Императором Танцев, потому что теперь он играл уже почти во все дни недели. Вследствие этого и его стекольный завод мало-помалу пришёл в упадок, и виною этому было безрассудство Петера. Он велел вырабатывать стекла возможно больше, но не приобрёл вместе с заводом секрета, куда лучше всего можно сбывать его. В конце концов, он не знал, что делать с массой стекла, и стал продавать его странствующим торговцам за полцены, лишь бы только быть в состоянии заплатить рабочим.
Однажды вечером Петер шёл из харчевни домой и, несмотря на то что выпил много вина, чтобы развеселиться, с ужасом и скорбью раздумывал об упадке своего дела. Вдруг он заметил, что около него кто-то идёт. Он обернулся, и что же — это был Стеклянный Человечек. Петером овладел страшный гнев. Набравшись смелости и важности, он стал божиться, что во всём его несчастье виновен малютка.
— Что мне делать с лошадью и телегой? — воскликнул он. — Какая мне польза от завода и от всего моего стекла? Я жил веселее и без всяких забот, когда был ещё угольщиком. А теперь я только и жду, что придёт пристав, опишет моё имущество и продаст его за долги с молотка.
— Вот как, — возразил Стеклянный Человечек. — Так-то? Значит, я виноват в том, что ты несчастен? Такова-то благодарность за мои благодеяния? Кто ж велел тебе желать таких глупостей? Ты желаешь быть стекольным заводчиком и не знаешь, куда продавать стекло? Не говорил ли я тебе, что ты должен был пожелать осмотрительности? Ума тебе недостаёт, Петер, разума!
— «Ума, разума»! — воскликнул тот. — Я так же умён, как и всякий другой, и сейчас докажу тебе это, Стеклянный Человечек!
С этими словами он грубо схватил его крича:
— Здесь ты или нет, хозяин сокровищ в зелёном еловом лесу? Ты должен исполнить моё третье желание, которое я сейчас скажу. Так вот, я желаю, чтобы на этом самом месте было двести тысяч талеров, дом и… ай!.. — вскрикнул он и затряс рукой.
Это лесной человечек превратился в раскалённое стекло и как будто горячим пламенем обжёг ему руку. Но от самого человечка уже ничего не было видно.
Несколько дней вздувшаяся рука напоминала Петеру о его неблагодарности и глупости. Но потом он заглушил свою совесть и сказал: «Если даже у меня отберут стекольный завод и всё остальное, всё же мне останется ещё Толстый Эзехиель. Пока по воскресеньям у меня будут деньги, я ни в чём не буду нуждаться».
Да, Петер? Ну а если их нет? Так и случилось однажды, и это было удивительное происшествие. В одно воскресенье он приехал в харчевню. Некоторые высунули в окна головы. Один сказал: «Вот идёт Петер Игрок», другой: «Да, это Император Танцев, богатый стекольный заводчик», а третий покачал головой и произнёс: «Ну, насчёт богатства можно ещё поспорить; везде говорят о его долгах, а в городе один человек говорил, что пристав недолго будет медлить с описью». В это время Петер важно раскланялся с гостями, выглядывавшими из окна, и сойдя с повозки крикнул:
— Добрый вечер, любезный хозяин! Здесь уже Толстый Эзехиель?
Глухой голос отвечал:
— Иди сюда, Петер! Для тебя приготовлено место, а мы уже тут и за картами.
Петер Мунк вошёл в комнату и, сунув руку в карман, сообразил, что Эзехиель, должно быть, хорошо запасся, потому что его собственный карман был полон доверху.
Он подсел за стол к остальным и стал играть, проигрывая и выигрывая.
Так они играли до тех пор, пока при наступлении вечера прочие добрые люди не ушли по домам. Стали играть при свечах, пока наконец двое других игроков не сказали: «Теперь довольно. Нам надо домой к жёнам и детям». Но Петер стал уговаривать Толстого Эзехиеля остаться. Тот долго не соглашался, наконец воскликнул:
— Хорошо, сейчас я сосчитаю