Читать интересную книгу Принуждение, капитал и европейские государства. 990– 1992 гг - Чарльз Тилли

Рис. 7.3. Государственные перевороты на 100 государств, 1944–1987 гг.

Рис. 7.4. Попытки государственных переворотов на 100 государств, Африка 1944–1987 гг.

Рис. 7.5. Попытки государственных переворотов на 100 государств, Латинская Америка 1944–1987 гг.

Рис. 7.6. Попытки государственных переворотов на 100 государств, Азия и Ближний Восток 1944–1987 гг.

После Второй мировой войны государства третьего мира сильно милитаризировались, и, за исключением Латинской Америки, другие страны (третьего мира) не обнаруживают надежных признаков, что это движение повернулось вспять, уступая дорогу процессу перехода власти к гражданским лицам. Так что миру есть о чем беспокоиться: не только потому, что наши старые представления о «возмужании» со временем национальных государств оказались неверными, не только из–за угрозы, что война в третьем мире будет с применением ядерного оружия или приведет к конфронтации великих держав, но также потому что военный контроль и насилие государства против граждан неотделимы друг от друга.

Остановимся на официальном насилии против граждан в форме пыток, жестокости, похищений и политических убийств. В третьем мире в целом, согласно исследованиям Рут Сивард, половина контролируемых военными государств «часто» прибегает к насилию против своих граждан, причем из невоенных государств так поступают только пятая их часть. Эти различия сильнее в Латинской Америке, на Ближнем и Дальнем Востоке, чем в Южной Азии и Африке. Гораздо чаще встречаются ограничения права голоса в военных государствах третьего мира, чем в невоенных. В этих соотношениях легко увидеть причинно–следственную связь: когда военные захватывают власть, сокращаются права граждан и права человека. И всякий, кто высоко ценит политическое представительство и защищенность граждан от злоупотреблений государственной власти, должен обеспокоиться милитаризацией в мире.

Как военные захватывают власть?

Если после столетий перехода власти к гражданским лицам в системе европейских государств государства, присоединившиеся к системе недавно, теперь двигаются к военному правлению, чем объясняется такое развитие? Конечно, в условиях разнообразия устройства государств третьего мира одно–единственное объяснение не прояснит нам в деталях переход к власти военных в каждой отдельной стране. Так, Самуэль Декало считает, что отнюдь не силой и сплоченностью военных «Черной Африки» (sub–Saharan) объясняется их исключительная склонность бороться за власть в национальных масштабах. Напротив, заявляет он, «многие африканские армии состоят из ограниченного круга отдельных вооруженных формирований, связанных в первую очередь отношениями клиент—патрон с группкой соперничающих между собой офицеров разного ранга, кипящих самыми разными корпоративными, этническими и личными заботами» (Decalo, 1976: 14–15), причем соперничество внутри этих объединений толкает их на попытки государственных переворотов. В то же время Максвелл Овусу (1989) считает, что государственные перевороты в Гане после получения ею независимости принадлежат долгой традиции народных восстаний против недостойных вождей. Рут Колье указывает к тому же, что африканские военные чаще захватывают власть в государствах, где одна фракция навязала однопартийное правление остальным или где с получением независимости установилась многопартийная система, представляющая многочисленные народности, а не там, где доминирующее положение одной партии выросло из электоральных побед еще до получения независимости (Collier, 1982: 95–117). Сосуществование многочисленных цепочек клиент—патрон и этническая раздробленность, по–видимому, делает африканские государства уязвимыми для захвата власти военными, но только в границах, определяемых национальными коалициями и партиями.

Такое объяснение не очень подходит для большинства стран Южной Азии, Латинской Америки и Ближнего Востока. Что касается Латинской Америки, приведем мнение Дж. Самуэля Фитча (J. Samuel Fitch): «Все больше согласия отмечается в отношении того, что именно является условием военных государственных переворотов. Государственные перевороты происходят тогда, когда военные офицеры считают, что налицо имеется кризис. Волнения в обществе и враждебность общества по отношению к правительству, угрозы институциональным интересам военных, когда гражданские президенты нарушают конституцию, когда очевидно, что существующая администрация не может справиться с серьезным экономическим кризисом, или когда знаменитая «коммунистическая угроза» отягощает ощущение военными кризиса. На отдельных офицеров могут влиять личные связи и личные амбиции, но решение о том, чтобы устроить военный государственный переворот обычно является институциональным решением, отражая коллективное мнение высших чинов вооруженных сил в целом о действиях правительства» (Fitch 1986: 27–28).

Теперь мы постараемся установить (в масштабах всего мира) те условия, которые облегчают переход к власти военных или делают его более возможным, а затем обратимся к реальной истории государств и регионов для исследования действительных путей, ведущих к гегемонии военных. На ум приходят три возможности.

Во–первых, в странах третьего мира часто могли оказываться неэффективными возглавляемые гражданскими лицами институты, так что военные берут на себя руководство этими учреждениями. 23 года назад один западный политолог, заметив все возрастающее вмешательство армий в гражданскую политику в Третьем мире, склонялся именно к этому объяснению.

Во–вторых, непропорционально большая поддержка военных организаций третьего мира другими державами извне, возможно, давала военным дополнительные силы сравнительно с их конкурентами внутри страны. Это объяснение часто выдвигают радикальные критики американских программ военной помощи.

В–третьих, тот процесс переговоров и сдерживания военных, который широко проходил на Западе, здесь, возможно, отсутствовал, поскольку государства третьего мира получали средства ведения войны извне от великих держав, в обмен на товары и политическую зависимость. Также все три условия могли присутствовать одновременно.

В целом, у нас недостаточно сведений, какое именно из указанных трех условий имело место. Тщательный анализ вмешательства военных в политику в 35 африканских государствах на отрезке 1960– 1982 гг. показывает, что этому вмешательству способствуют следующие факторы:

доминирующее положение в армии одной этнической группы;

высокие военные расходы при одновременных частых санкциях в отношении оппонентов правительства;

отсутствие политического плюрализма;

низкая избирательная активность до получения страной независимости;

низкий процент населения занят в сельском хозяйстве;

быстрый рост населения в столице;

медленный рост занятости в промышленности и ВВП;

невысокий уровень экспорта относительно ВВП;

нарастающая диверсификация экспорта товаров (Johnson, Slater, McGowan 1984: 635).

Несмотря на неоднородность источников, что, к сожалению, подрывает достоверность сведений таких статистических выкладок, мы можем и здесь заметить возвращающиеся темы. Вмешательству военных способствует связь автономии военных с экономическим кризисом. Сами авторы делают вывод, что «общественная мобилизация» способствует вмешательству военных, а «политическое участие» направлено против него. «Оказывается, — замечают некоторые ученые, — что государства, где влиятельные лица усвоили правила мировой капиталистической экономики и таким образом довольно хорошо справляются с исключительно суровым международным экономическим окружением последних 10 лет, они настолько перестали быть периферийными, что даже несколько укрепили свои гражданские структуры. Здесь меньше вмешательство военных, чем в тех государствах, где влиятельные лица не так хорошо с этим справляются» (Johnson, Slater, McGowan 1984: 636). Хотя каждый из упомянутых факторов заслуживает отдельного рассмотрения, ни один из них не проливает света на исторический процесс, в результате которого государства становятся более или менее подвержены захвату власти военными.

Отметим следующий факт. Характерные расколы внутри государств существенно различаются по регионам мира, соответственно различаются и складывающиеся союзы амбициозных военных с группами гражданского населения. Громадное значение имеют в современных африканских и южноазиатских государствах разделения по признаку национальности, этот фактор имеет существенно меньше значения в современных латиноамериканских государствах. На Ближнем Востоке главные противоречия — религиозные, как внутри ислама, так и вне его. Там, где военное правление уже установилось, разгорается соперничество внутри самих вооруженных сил в борьбе за власть в государстве. Попытка государственного переворота в Аргентине (15 апреля 1987 г. и позже) представляла собой вариант сопротивления армии преследованиям борцов против нарушения прав человека при военной диктатуре (Bigo и соавт., 1988: 56–57). Государственный переворот на Фиджи (14 мая 1987 г.) «случился в защиту интересов туземцев Фиджи» против избирательных преимуществ той части населения острова, которое было ближе к Индии (Kelly, 1988: 399). Государственный переворот в Бурунди (3 сентября 1987 г.) стравливал одну армейскую фракцию с другой (Bigo и соавт., 1988: 65). На этом уровне всякий военный режим и всякая попытка захвата государственной власти зависят от структуры местного общества и предшествующей истории этого общества. А если мы не может объяснить развитие конкретных военных режимов особенностями истории (соответствующего общества), мы все же можем с достаточными основаниями задаться вопросом: не способствовали ли некоторые изменения в мире после 1945 г. осуществимости и привлекательности притязаниям военных на власть, что поможет нам объяснить рост количества военных режимов в мире.