Она велела своему врачевателю приготовить сонное снадобье, но Ра плыл по Дуату от залы к зале, а она все лежала, напряженно прислушиваясь к слабым отзвукам труб, доносившимся из-за реки из Карнака, ее нагое тело было липким под льняными простынями. Дважды она будила Пиху, чтобы та принесла ей попить, но теплая вода вызывала лишь тошноту. Она была уверена, что сон ускользнул от нее, и, увидев склонившуюся над собой темную фигуру, не могла поверить, что пробудилась, пока не ощутила на своей щеке робкое прикосновение. Вскрикнув, она села на постели. Эхнатон отступил от ложа.
– Я отослал Пиху, – зачем-то шепотом сказал он. – Хочу поговорить с тобой наедине, Тейе.
То, что он назвал ее по имени, было добрым знаком, но она также шепотом спросила:
– Нефертити знает, что ты здесь? – Когда он склонился к ней, в слабом свете она не смогла разобрать, от смущения ли покраснела его шея, или просто на нее упала тень. – Или ты стыдишься прощаться со мной на людях?
– Почему? Вовсе не стыжусь, – ответил он более громким голосом, но лицо выглядело озадаченным. – Я думал, мы попрощаемся утром на ступенях причала. Я не мог уснуть.
Смягчаясь, Тейе похлопала рукой по покрывалу, приглашая его присесть рядом с ней.
– Я тоже. Аменхотеп, тебе еще не поздно передумать. Оставь свой город совам и шакалам, царствуй здесь!
– Не называй меня так! – Он нахмурился, выпятив нижнюю губу. – Это тебе еще не поздно изменить твое решение, матушка. Я приготовил для тебя великолепный дом в Ахетатоне, с прекрасным садом и иными источниками наслаждений, достойными императрицы. Прошу тебя, поедем со мной.
Его высокий лоб под белым льняным ночным колпаком был нахмурен. Тейе нежно коснулась горячими пальцами его нагого бедра.
– У меня нет причин покидать свой дом, – сказала она. – Эхнатон, ты явно дал мне понять, что я больше не нужна тебе – ни как императрица, ни как жена. Я поступала неправильно, нарушая с тобой закон, Эхнатон. Здравый смысл изменил мне. Теперь я ищу только покоя.
– Не понимаю. – Он взял ее руку и принялся массировать ее. – Атон соединил нас раз и навсегда. Соединение наших тел было необходимостью. Я же говорил тебе.
– Но больше такой необходимости нет. – В ее голосе слышались и утверждение, и вопрос. – Позволь мне уйти, Эхнатон.
Он внимательно посмотрел на нее, на его лице отразилось страдание.
– Значит, ты больше не любишь меня? Я тебя чем-то обидел? – От волнения его высокий голос становился визгливым. – Атон бы рассердился, если бы я обидел тебя, Тейе.
Она почувствовала себя снова невольно втянутой в вихрь сильных, противоречивых чувств, которые дремали в ней, чтобы внезапно спутать мысли и управлять телом, как было всегда, когда сын оказывался рядом с ней. Но в эту ночь она была непреклонна.
– Возвращайся в свою постель, – сухо сказала она, отнимая руку. – Вчера ты был болен. Мой врачеватель доложил мне. Тебе надо поспать, чтобы завтра утром ты смог отплыть.
– Как я могу уехать из Малкатты, зная, что разочаровал тебя?
О боги, – устало взмолилась про себя Тейе.
– Ты не разочаровал меня, сын мой. Разве ты не воплощение Ра, не Дух Диска Атона? Разве бог может разочаровать? – Она говорила успокаивающим тоном, но он все еще волновался.
– Ты разговариваешь со мной, как с ребенком! – взорвался он, вскакивая и переминаясь с ноги на ногу. – Я знаю, ты говоришь не то, что думаешь! Ты пытаешься успокоить меня, но на самом деле ты просто хочешь, чтобы я ушел!
– Ты – мой фараон, – медленно сказала она. – У тебя есть Нефертити – прекраснейшая из женщин, когда-либо ступавших по земле. У тебя есть такая власть, такое богатство. Что еще тебе нужно? К чему эти взрывы чувств в моем присутствии?
Он перестал раскачиваться и замер.
– Потому что я не вижу в тебе того поклонения, которое получаю от всех вокруг. Ты слишком хорошо меня знаешь.
Это был момент откровения, которого она не ожидала от него, и это поразило и разоружило ее.
– Но я и люблю тебя потому, что знаю. Не беспокойся. Ты и в Ахетатоне будешь фараоном, а я и в Малкатте буду твоей матерью.
– Ты будешь скучать по мне? – Он сжал коленями свои ладони. – Ты не станешь устраивать против меня заговоров и не захочешь причинить мне вред?
– Так это Нефертити нужно, чтобы я переехала в Ахетатон и была у нее под присмотром! – Тейе облегченно рассмеялась. – Я польщена. Только ради твоего собственного спокойствия ты должен запомнить, что она так говорит из ревности. Я лишь хочу, чтобы меня оставили в покое.
Он снова беспокойно заерзал, и, озадаченная, она увидела, что как-то задела его, но все же продолжила:
– Я сделала все возможное, чтобы увидеть тебя прочно сидящим на троне Гора, и у меня теперь нет желания любоваться вечно недовольной миной Нефертити. Ты не доверяешь мне, Аменхотеп, это не делает тебе чести. Я пыталась быть тебе и женой, и матерью, но мне это не удалось. Я скучаю по твоему отцу! Прошу тебя, покинь мою опочивальню.
Вместо ответа он толкнул ее на ложе. Его била дрожь.
– Отец – это я, и ты моя жена! – закричал он. – Ты любишь меня, ты знаешь, что любишь! Скажи мне это, Тейе!
– Я не желаю слышать этого сегодня, – властно сказала она. – Ты не дождешься от меня покорности, я тебе не малышка Киа или какая-нибудь из твоих наложниц. Ты слишком долго пренебрегал мною и в постели, и за пределами опочивальни. Убери руки с моих плеч, иначе я вызову стражу.
– Если ты не хочешь ехать, дай мне хотя бы свою любовь, чтобы я мог увезти ее с собой, – глухо сказал он, уткнувшись в подушку рядом с ней. – Только один раз, Тейе, будь со мной, чтобы удача не отвернулась от меня.
– Я тебе не амулет и не заклинание!
Она выгнулась под его весом, зная, что легко могла бы сбросить его, но затем вдруг расслабилась, пораженная правдивостью собственных слов. Это было так давно, слишком давно, – повторял коварный внутренний голос. Она почувствовала знакомое прикосновение, и ее колени расслабились и бедра раскрылись. Сердитая, она все же попыталась приподняться на локтях, но тут губы Аменхотепа прижались к ее губам, она ощутила вкус гвоздики и ароматного вина, который всегда вызывал воспоминания о его отце. Образ его полного, морщинистого лица возник перед ней так реально, что, почувствовав спазм в желудке, она отстранилась. Внезапно сын тоже отпрянул от нее.
– Ты действительно еще любишь меня! – Он счастливо улыбнулся. – Я знал, что любишь.
– Я люблю тебя как сына, как бога, – выдавила Тейе, голос сделался низким, тело отяжелело.
Он наклонил голову и опять поцеловал ее, на этот раз нежно, мягко и неуверенно, будто пробуя на вкус, этот поцелуй она помнила так хорошо. Ее тело, еще полное жизни, изголодавшееся, отвечало ему, но ее разум противился, и даже когда ее руки обвились вокруг его шеи, а его движения вернули ее к тем дням в Мемфисе, к первой радости их супружества, она вспоминала долгие месяцы, когда он пренебрегал ею. Она уже забыла ощущение от прикосновений его странного, бесформенного живота, дряблых бедер и мальчишески-недоразвитых мужских органов, но отвращение, которое всегда присутствовало где-то в ее сознании, не смогло побороть желания ее плоти. Он уедет, – смутно понимала она, слушая свои собственные невнятные слова любви и поощрения, – и потом все это будет уже не важно.