Открывая внеочередное совещание партбюро по верблюжьему вопросу, Фомин предупредил:
— Прошу короче и по существу! Лишний час «Лиги наций» может сорвать смычку. Слово нашим администраторам.
— Закупить вместо верблюдов лошадей, — предложил Елкин. Иного выхода не вижу.
— А фураж? Вы знаете, что его нет в ближайших районах?! — Фомин весь подался к старику. — Вы понимаете, что его нужно заготовить немедленно, пока не наложили лапу другие организации.
— Закупить в дальних и перебросить на участок остатками нашей верблюжьей силы.
— Каким образом вы думаете сохранить эти остатки? И где они, какие? Джаиров и компания, возможно, уже увели своих верблюдов за границу. И мы больше не увидим их.
— Здесь я пасс, — признался Елкин.
— Помешать Джаирову! Ужли у нас нет таких сил, чтобы к ногтю его?! — Козинов сделал движение, каким бьют вшей.
— Арестовать Джаирова и Айдабула!.. — Широземов залился бранью.
— Прошу без митинга! — Фомин сердито поглядел на советчиков. — Прежде чем арестовать, надо поймать У меня есть предложение — немедленно, сию же минуту Широземову, Козинову, Гусеву и мне с толмачами-казахами выехать в степь, разыскать караваны и разбить кулацкую агитацию. Мы должны обогнать Джаирова, мы должны закрепить верблюдов, пока их не угнали в Тянь-Шань, Китай, Забалхашье.
— А куда мы поедем? — спросил Козинов. — Степь велика.
— Знает же кто-нибудь караванные пути?
— Джаиров.
Все вздрогнули от этого замечания Елкина, как от неожиданного выстрела.
— Я вам не давал слова, — прошипел Фомин на старика. — Широземову бюро поручает в двухчасовой срок приготовить скакунов, Козинову и Гусеву — найти толмачей, мне — обратиться к органам охраны государства, чтобы Джаирова с Айдабулом немедленно арестовали и предали показательному суду. — Фомин встал, точно перед ним было тысячелюдное собрание. — Ставлю на голосование, кто — за? Кто против? Предложение принято единогласно. Прошу приступать к выполнению!
Козинов и Гусев прежде всего вспомнили Тансыка с Гонибеком: один был вестником Длинного Уха, другой — бродячим акыном, оба хорошо знали и одороженный, густо населенный, и бездорожный, полупустой Казахстан. Их пригласили поехать толмачами, кроме того, поручили найти среди казахов еще двух толмачей.
Три группы, каждая из представителя партийного комитета, толмача-переводчика и милиционера, умчались на лучших скакунах по основным караванным путям, по которым снабжалось строительство.
Фомин и Елкин решили проехать по всей стокилометровой трассе участка. Толмачом-переводчиком они взяли Тансыка. Сначала по ущелью Огуз Окюрген ехали на тепловозах, тянувших составы вагонеток, пересаживаясь с одного на другой. Всякие иные способы передвижения — на автомашине, бричке, даже верхом — были сильно стеснены: все удобные для проезда места отданы узкоколейке, тепловозам и вагонеткам, которые делали самую срочную в тот момент работу — в одних местах убирали, а в других подсыпали взорванный грунт.
Во время движения Тансык старался стоять рядом с машинистами. Отсюда было так хорошо видно все работы и все окружающие картины. Держась невидимо чем, вроде мух, на отвесных скалах копошились бурильщики. Поднимая столбы пыли, грохотали взрывы. Ухали и вздыхали после каждого удара паровые копры, забивавшие сваи. Пыхтели и брызгались водой насосы, осушавшие котлованы. Требовательно гукали экскаваторы. Суетились землекопы, тачечники, каменщики.
Каждый день и не по разу Фомин с Елкиным устраивали собрания, рассказывали о новых сроках смычки, о том, что принесет дорога Казахстану, отвечали на всевозможные вопросы. Тансык переводил. В ущелье он порой переставал верить, что весь окружающий хаос — котлованы, груды камня, леса, грязь и мусор — обратится в хорошую дорогу. Но за ущельем она уже была, по ней уже ходили поезда. Тансык первым делом взобрался на паровоз к машинисту.
— Можно постоять? Можно подержаться? Дай погудеть!
Машинисты разрешали все, что было неопасно, и вскоре Тансык твердо решил сделаться машинистом паровоза. Когда он заговорил об этом с Фоминым и Елкиным, оба похвалили его:
— Очень даже хорошо. После смычки поведешь первый сквозной поезд. Нам нужен такой машинист. Будешь первым казахским машинистом на первой казахский дороге.
Вполне готовая на первый взгляд дорога еще нуждалась в больших доделках. Во многих местах шпалы и рельсы были уложены не на основное земляное полотно почему-либо пока неспособное принять их, а на временное, чаще всего в обход недостроенных мостов. Поезда по таким времянкам шли медленно, и это возродило спор между конем и машиной. Наездники снова показывали блестящие от солнца серебряные монеты, трясли бумажными рублями, трешками, даже пятерками и вызывающи кричали машинистам паровозов:
— Айда, айда! Валяй, давай!
Проигравшие спор с автомобилями, наездники нередко выигрывали его с поездами, идущими по времянкам.
Времянки повсеместно переносили на основное полотно. Здесь нашлись свои изобретатели и герои. На первых порах временный путь разбирали, шпалы и рельсы перевозили на машинах либо бричках и укладывали заново обычным порядком. Потом инженер Крапивин предложил делать перекладку с помощью подъемного крана «Марион-7» на гусеничном ходу. А машинист крана Калашников довел это до совершенства, — сразу поднимал целое путевое звено — двенадцать с половиной метров сшитых рельсов и шпал, — встряхивал, чтобы слетели с него прилипшая земля, нес, куда следует, и плавно опускал на новое место. Он так наловчился, что совсем не требовались ни дополнительная подгонка, ни передвижка. Вот с этого началась укладка железных дорог целыми звеньями.
Поездка тянулась недолго. Фомин и Елкин спешили обратно, к новым делам и заботам. Решить верблюжий вопрос оказалось не так просто, как думал поначалу Фомин: раскулачить хозяйчиков — и баста!
Хозяйчики так основательно скрылись, что их не могли найти. Закупка лошадей вместо верблюдов шла медленно: казахи издревле считали, что самый надежный капитал не деньги, а живой скот, и продавали его лишь в крайних случаях.
Первая весточка пришла от Козинова по телеграфу:
Веду остатки южного каравана. Задержал Джаирова. Страх потерять верблюдов работает вовсю. Постоянно пытаются бежать. Пришлите помощь, еле держусь в седле.
К нему послали рабочих. Вскоре верблюдов пригнали в Айна-Булак.
В тот же день вернулся Гусев с остатками второго каравана. Основную массу верблюдов, еще до появления Гусева, хозяин роздал погонщикам — тут все были родня ему: кто брат, кто сват, — и они угнали «корабли пустыни» в далекие, не доступные никому другому просторы Казахстана.
Наконец в Айна-Булак вступил последний, наиболее уцелевший караван. В хвосте его, между Широземовым и Гонибеком, ехали на одном верблюде Джаиров и Айдабул.
Сам собой получился митинг. Прикатили пустую бочку. Тансык одним махом вскочил на нее.
— Вот, — показал он на Джаирова, — наш враг. У него двести верблюдов, бараны занимают такую степь, какую не проскачешь в день на коне. Кто ему дал? У него одна пара рук, как и у меня, как и у вас. Почему у него верблюды и бараны, а вы ходили из аула в аул и чистили чужие арыки? Почему у тебя один верблюд, у тебя?.. — Тансык называл имена погонщиков.
— Не знаю, дорогой товарищ, — откликались ему.
— Джаиров. Он взял ваших верблюдов, посадил вас на спину и заставил возить саксаул. Сам получал ваши деньги, чай, мануфактуру.
— Ий-ё, бар, бар! — закричали погонщики. Один из них оттолкнул Тансыка и начал рассказывать, как инженеры вернули им верблюдов, деньги и товары и как хорошо стало жить и работать. Джаиров захотел снова ограбить погонщиков, но тут прискакал инженер и арестовал его.
Митинг затянулся. Погонщики хотели знать не только про Джаирова, но и про то, как будут жить, когда построят дорогу, что делать с джаировыми в аулах, какая будет работа у тех, кто теперь строит дорогу.
Тансык, Гонибек, Козинов, Широземов и Фомин, каждый по своим способностям, вплоть до звездного вечера толковали о классовой борьбе, о возрождении бесплодных песков, о новой жизни, в которой не будет джаировых.
После митинга провели подробный опрос погонщиков, у кого сколько верблюдов и коней, заключили с ними договора, затем отпустили работать. Джаирова и Айдабула задержали на участке для показательного суда.
Тансык поступил на курсы паровозных машинистом, Он оказался способным учеником, особенно к счету. Может быть, потому, что с малых лет ежедневно считал «стада» своего отца, затем считал действительно стада богатых скотоводов, помогая им перегонять скот, и, наконец, в ночных переездах, служа Длинному Уху, пытался множество раз пересчитать звезды. Всякий раз получалось по-разному, так и не узнал Тансык, сколько же всего звезд. Теперь он рьяно принялся доказывать способность казахов к усвоению технических знаний. Сестра Шолпан и зять Ахмет Каримов помогали парню.