Читать интересную книгу Наследство Пенмаров - Сьюзан Ховач

— Пожалуйста, Адриан, не расстраивайся. Для меня это не имеет никакого значения.

— Погодите, — захотел уточнить сообразительный Джан-Ив. — Как интересно. Разве папа не был женат на твоей матери?

— Нет. Поэтому наша фамилия не Касталлак.

— Понимаю, — сказал удовлетворенный Джан-Ив. — Это как у кухарки Беллы и помощника конюха Дейви. Как здорово! Я рад! Я всегда знал, что ты слишком хороший, чтобы быть просто кузеном.

Он развалился на сиденье и начал изводить Уильяма вопросами о Джоссе Рослине.

Как только мы приехали в Пенмаррик, я отправился в свою комнату и заперся там. Я чувствовал себя измученным и несчастным. Сначала мне пришлось лицезреть в церкви миссис Касталлак, а потом, словно этого было недостаточно для одного дня, я вынужден был вытерпеть унизительную сцену с Джоссом Рослином. Когда я устало повалился на кровать, единственной моей мыслью было: «И как папа мог думать, что незаконнорожденность — не порок?» И на меня нахлынула безысходная тоска по Алленгейту и маме.

Я попытался представить себе будущее. Может быть, когда я поступлю в Оксфорд, папа разрешит мне проводить каникулы там или в лондонском доме, но до начала моего первого триместра в Оксфорде оставалось еще два года. До октября 1914 года мне оставалось лишь переносить по возможности более стойко испытующие взгляды, шепоток сплетен и все несчастья, происходящие от того, что мне приходится жить в Пенмаррике. Но в 1914 году я буду свободен; в 1914 году я начну жизнь с чистого листа на новом месте. Меня одолевало нетерпение. Схватив карандаш и бумагу, я нарисовал огромных размеров календарь, совсем такой же, как тот, что когда-то давно, в Алленгейте, был у Филипа, и повесил его на стену, чтобы можно было вычеркивать дни.

Глава 6

Была достигнута договоренность о браке между старшей дочерью Генриха. Матильдой, и Генрихом по прозванию Лев, герцогом саксонским и баварским… Поскольку она была старшей дочерью короля, ее нарядили в великолепное платье.

Джон Т. Эпплбай. «Генрих II»

Джеффри был любимым бастардом старого короля… хотя его жизнь прошла в ссорах, сам по себе он обладал набожностью и даже целомудрием — добродетелью, очень редкой среди Плантагенетов.

Альфред Дагган. «Дьявольский выводок»1

Стоял август 1912 года. Далеко на другом конце Европы, на Балканах, назревали осложнения, но даже Элис не могла заинтересоваться раздорами между такими далекими и варварскими народами. Бесконечные забастовки на родине, казалось, прекратились; в Ирландии опять начались волнения, но поскольку в Ирландии они не прекращались никогда, это вряд ли могло сойти за новость, и хотя готовился закон о расширении прав участия в выборах (к большому удовлетворению Элис), я думал про себя, что у этого закона мало шансов на одобрение в ультраконсервативной палате лордов, даже если за него проголосует палата общин. Короче говоря, время было пресное, и, не в состоянии отвлечься от личных проблем, наблюдая за событиями в стране и за рубежом, я с неохотой должен был задуматься о предстоящем спектакле под названием «изысканное, светское замужество Марианы».

После церемонии, которая должна была пройти в Вестминстере, в самом центре Лондона, в фешенебельной церкви Святой Маргариты во вторую субботу сентября, предстоял роскошный прием в «Клариджес». Уильям согласился не быть шафером, но папа так и не решил вопрос о том, где нам жить в Лондоне, и мы уже начали думать, что миссис Касталлак все-таки решила остановиться в гостинице, когда папа позвал нас к себе в кабинет, чтобы обсудить этот вопрос.

— После некоторого колебания моя жена согласилась остановиться в городском доме, — сказал он, крутя в руках сигару, словно в нерешительности — зажечь ее или нет. На нас он не смотрел. — Завтра мы с ней уезжаем в Лондон. Она решила пожить в Лондоне две недели до свадьбы, чтобы заказать новые платья и привыкнуть к лондонскому обществу после такого длительного отсутствия. — Он посмотрел прямо на нас своими темными глазами и добавил без выражения: — О примирении не может быть и речи, но ради Марианы мы хотим создать для общества хоть какую-то видимость брака.

Мы ничего не сказали. Мы просто смотрели на него, и я невольно вспомнил о своей маме, как она, с сияющими глазами, выбегала из двери дома в Сент-Джонс-Вуде и бежала по тропинке ему навстречу.

— В начале следующей недели к нам приедет Филип, может быть, он отправится в город с Маркусом и Хью. Мисс Картрайт и няня за три дня до свадьбы привезут девочек и Джан-Ива. Не знаю, как захотите поступить вы, и предоставляю вам самим решить, когда уезжать из Пенмаррика. Кстати, я договорился, что вы остановитесь у брата Майкла Винсента и его жены. У них дом рядом с Рассел-сквер, и мне кажется, вам будет приятнее жить у них, чем в гостинице. Майкл тоже остановится у них, поэтому вы не будете одни среди чужих людей. После того как решите, когда приезжать в Лондон, напишите Питеру Винсенту о своих планах. Я дам вам его адрес.

После некоторой паузы Уильям сказал:

— Благодарю вас, сэр. Очень мило со стороны мистера Винсента согласиться приютить нас.

— Ну, мы с Майклом старые друзья, и с Питером я встречался несколько раз… — С минуту-другую он бойко говорил о Винсентах, а мы слушали его в вежливом молчании. — Теперь о деньгах, — сказал он затем, открывая ящик стола. — Конечно же в Лондоне вам все покажется дорого, а мне хочется, чтобы вы получили удовольствие от поездки и выходили в свет как можно чаще. Я решил дать вам немного больше денег, чем обычно, чтобы вы могли делать, что хочется, и не экономить.

— Нет, спасибо, папа, — сказал я. — Не стоит беспокоиться. В этом нет нужды.

— Совсем никакой, — поддержал меня Уильям, — кроме того, у тебя и так много расходов из-за свадьбы Марианы, чтобы тратиться еще и на нас.

— Ерунда! Я настаиваю…

— Нет, спасибо, сэр, — с нажимом сказал я.

— Нет, спасибо, — повторил Уильям. — Ты очень добр, но мы не примем этих денег.

Он пожал плечами и закрыл ящик, не глядя на нас.

— Как хотите.

Наступила напряженная, неловкая тишина. Я неловко поднялся.

— В таком случае, до встречи в Лондоне, папа, — сказал я. — Хочу пожелать тебе приятной поездки, на случай, если мы не увидимся перед отъездом.

— Да, сэр, — сказал Уильям, тоже вставая. — Спасибо за заботу. До свиданья.

— До свиданья, папа, — сказал я, открывая дверь.

Помолчав, он сказал: «До свиданья», — и принялся складывать бумаги на столе в стопку.

Мы вышли, пересекли холл, и я помчался вверх по ступенькам в галерею. Уильям побежал вместе со мной ко мне в комнату. Когда дверь наконец закрылась, мы остались одни и посмотрели друг на друга.

— Как это вульгарно, — сказал Уильям, — пытаться откупиться от нас.

От сквозняка из окна задрожал газ. Я подошел к раме и попытался заткнуть щель шторой. В комнате было сыро и холодно, но стоял август, и ни одна горничная не осмеливалась разжечь огонь.

— Я не поеду, — сказал я.

— Мы должны. Не поехать было бы несправедливо по отношению к Мариане.

— Да она и не заметит нашего отсутствия!

— Может заметить. Мариана не так бездушна и тщеславна, как можно подумать. Мне кажется, что на самом деле она очень чувствительна. Кроме того, она всегда относилась к нам как к братьям — она ведь даже просила меня стать шафером! Ей не надо было просить об этом от имени Ника, но она ведь попросила. Она действительно хотела, чтобы я стал шафером.

Газ опять задрожал.

— Честно говоря, — продолжал Уильям, — я почему-то не доверяю папе. Мне кажется, он подготавливает примирение. Иначе зачем ему соглашаться провести две недели — две недели! — под одной крышей с этой женщиной? Черт подери, они ведь и двух часов не пробыли вместе в Брайтоне, и что из этого получилось!

— Прекрати! — закричал я.

Мысль о Брайтоне была мне невыносима. Когда бы я не думал о тех событиях теперь, единственное, у меня перед глазами вставала заплаканная, пытающаяся скрыть от нас свое горе мама, и папа, который вернулся в ресторан, но был не в состоянии смотреть ей в глаза.

— Я не хочу говорить о Брайтоне! — в ярости крикнул я. — Не хочу!

Но Уильям меня словно не слышал.

— В конце концов, — сказал он, — давай посмотрим фактам в глаза. Мама была единственной, кто мог удержать его от этой женщины, но даже ей это не всегда удавалось… — Он вдруг замолчал, должно быть, заметив, как мне больно. Но в следующую секунду к нему вернулась непринужденность и он небрежно пожал плечами, как будто отмахиваясь от затронутой темы. — Черт побери, — лениво произнес он, направляясь к двери. — Все будет хорошо. Глупо волноваться из-за того, что может никогда и не случиться… Ну что ж, мне пора спать. Спокойной ночи, старина. Извини, если что не так.