Вот наконец я у родной души, у милой Анастасии Ивановны. Поведала ей не все. Потом... Сейчас мне надо только оставить у нее часть моего багажа. Выгружаюсь. Скорее к Сусанне Лазаревне, с которой Саня уже должен был говорить! Переезжаю на Первомайскую улицу, возможно удобнее пристраиваю во дворе у Теушей нашего "Дениса": он сослужил мне службу, спасибо ему, но больше он мне не нужен пока, по Москве я не ездок!.. Увы, Сусанны Лазаревны нет дома. От Вениамина Львовича узнаю, что Александр Исаевич был у них накануне, говорил с Сусанной Лазаревной. Она скоро придет. Конечно, мне лучше ее дождаться. Мне нужно узнать дополнительные подробности; понять, как быть; посоветоваться... А пока я звоню Ростроповичу на его городскую квартиру. Спрашиваю, друг ли он мне тоже или только Санин... Слышу от него в трубку:
- Огромный!
Я стараюсь объяснить ему, что в записке, оставленной мною Сане, я намеренно преувеличила, что на квартиру нашу у него на самом деле не претендую, не смею претендовать, чтоб он это знал! Но Мстиславу Леопольдовичу мало телефонного разговора со мной. Он зовет меня к себе, сейчас же, немедленно! Он должен говорить со мной!..
Как раз и Сусанна Лазаревна вернулась. Она согласилась проводить меня до метро. По дороге рассказывает мне о ней. Вышла из помощниц. Хорошенькой ее назвать нельзя. Ей 29 лет... Боже мой, столько могло бы быть нашей с ним дочери!... Вот, собственно, и все. Сусанне Лазаревне кажется, что надо кончать, уходить... Расстаемся с ней.
И вот я в первый раз в жизни переступаю порог роскошной квартиры Ростроповичей. Однако ничто не приковало моего внимания, ничто не запомнилось. Я слишком была погружена в себя.
Стив уговаривает меня привыкнуть, смириться, переждать... А пока что надо подкрепиться! И он приглашает меня пообедать вместе с ними в ресторане Дома композиторов. Но я плохо одета! На мне те же туфли, которые я порвала, шагая по шпалам! Не спала с трех часов ночи! Устала!..
- Вот и хорошо! Все это не в счет!
Перед тем как спуститься в ресторан на первый этаж того же дома, звоню Веронике. Саня у нее. Нет, я не хочу говорить с ним. Мне стыдно за него. Прошу Вероню передать ему только, что наш "Денис" - во дворе у Теушей, что сегодня я привезти его в "Сеславино" не в состоянии. Если хочет - пусть забирает! (Александр Исаевич не без труда выбрался с "Денисом" из Москвы. Разложенная на сиденье карта все же помогла ему проехать через весь город.)
Что ели за столом, чем запивали - не помню. Понемногу пьянея, и с Галей незаметно перешли на "ты". Они со Стивом меня, как только могут, подбадривают.
После обеда в том же музыкальном салоне, в котором я разговаривала со Стивом, теперь слушаю, что мне говорит Галя:
- Не делай глупости!.. В таком возрасте!.. И такой человек около тебя!..
Так случилось, что во время нашего с ней разговора позвонил мой муж. Спросил у Гали, где Стив и когда он будет на даче. Хотя телефонная трубка в руках у Гали, я отчетливо слышу каждое слово, произнесенное Саней.
...Да полно, смогу ли я оторваться от него? такого родного?.. родней и дороже которого нет?.. Сусанна Лазаревна советует одно, Ростроповичи другое. Ах, если бы я не все узнала!.. Если бы муж обманул меня (ведь все равно так долго обманывал! так во многом!), сказал бы, что ребенок случайный, и ничего не намекнул о бывших у него других связях, - я бы послушалась Ростроповичей. Но я чувствовала себя слишком оскорбленной!.. По-прежнему я в растерянности...
Трудно думать об обыденных вещах, но кошелек-то пуст! А ту сотню трогать не хочется. Пошла в сберкассу. Со мной - сберкнижка со срочным вкладом на 3 тысячи рублей - мое обеспечение на оставшиеся до пенсии более чем три года. Заполняю бланки: часть денег перевожу на обычный вклад, срочный делаю на меньшую сумму, а снять решила совсем немного...
Поразилась, когда увидела, что кассир начала готовить для меня целую груду денег.
- ???!!!
Оказывается, она и сама была удивлена. Я ликвидировала срочный вклад на 3 тысячи рублей, а новый открыла - на... 200 рублей. Это - вместо 2 тысяч! Пришлось извиниться, а рассеянность свою объяснить тем, что сегодня день Натальи и что выпила немножко по этому случаю...
Ночевала я у Теушей. Милые, милые! Какой только они меня не видели! Какой только не терпели! Сусанна Лазаревна плакала вместе со мной...
На следующий день поехала на дачу к Шпиллеру (на это он дал мне разрешение). Меня не ждали, но принял меня Всеволод Дмитриевич тотчас же. Я дала ему прочесть письмо моего мужа. Так, как оно было, - склеенное из клочков. Прочтя, отец Всеволод сказал:
- У него все в голове перепуталось. Потерпите... Вы - жена, она любовница.
Тут же высказал свои опасения за моего мужа, как за писателя. Я, в свою очередь, рассказала Всеволоду Дмитриевичу о своих маленьких вкраплениях в творчество мужа: название "Маврино", да и само "В круге первом"; многие фамилии, имена, например Рубин, Игнатич в "Матренином дворе" ...В глазах отца Всеволода, когда он слушал это, стояли слезы.
Всеволод Дмитриевич говорит, что ему было бы желательно видеть Ростроповича - ближайшего теперь друга Александра Исаевича. Я обещала ему попросить о том Мстислава Леопольдовича...
К вечеру я была в "Сеславине". На столе в своей комнате я увидела нашу "Колибри", завезенную мною в Москву (она осталась у Вероники). На "Колибри" лежала баночка черной икры, шоколадка "Тоблер" и записка: "Это я вез к твоему несчастливому дню именин..." Рядом с машинкой лежало еще несколько листков, исписанных рукой мужа. На одном:
"О комнате для тебя...
Комната должна быть найдена СРАЗУ ГОТОВАЯ, во всем удобная и С ИНСТРУМЕНТОМ. Поэтому поиски д[олжны] б[ыть] тщательны...
Идея такая: комната ищется "для нас обоих"... Если для хозяев потребуется - я покажусь там разок-другой, а жить будешь ты. Надо искать среди людей СИЛЬНО СОЧУВСТВУЮЩИХ мне - это для благоприятной обстановки, а платить, разумеется, будем.
А пока спокойно живи здесь.
Я приеду 25-го сентября..."
На другом:
"О Борзовке.
Я по возможности оттяну все дела с "продажей" Борзовки до последнего (27) воскресенья этого месяца.
Все-таки формальное владение ею другим лицом может оказаться и очень неудобным.
Может быть - отменить?
Подумай, пожалуйста, хорошо и холодной головой об этом - и дай мне ответ НЕ ПОЗЖЕ 25-го числа..."
На третьем было:
"О продуктах".
На четвертом:
"Валюта - в "бобике", ты знаешь. Купи себе демисезонное пальто и считай его подарком к 8 сентября. Купи, тебе нужно оно.
Оставляю 100 рублей обычных. Свои расходы сообщу в конце месяца1".
1 Я вела сводку наших расходов по месяцам.
...Я должна продолжать подсчитывать расходы, должна думать "холодной головой". ... И это тогда, когда жизнь моя - одно метание, когда я места себе не нахожу! Нет, неужто в самом деле мой муж не понимает, какой непомерный груз взвалил на меня?.. И тут же - небывало щедрый подарок. Совсем недавно мерили с ним мне пальто в "Березке", и оно очень шло мне, но сказал: "К чему тебе?" А теперь моя очередь спросить: к чему?.. Что бы я ни покупала себе - всегда с одной мыслью: заново понравиться своему мужу! Он всегда замечал все новое на мне и чаще всего одобрял: то шляпку, то блузку, то костюм... А теперь... для кого? для чего мне что-то покупать?.. Он решительно ничего не понимает!
Ростроповича на даче нет и в этот день, и на следующий. Оставив ему письмо с просьбой повидать отца Всеволода (они знакомы!), я уехала. Уехала в Москву, в свою новую комнату.
Моей "хозяйке" Нине Викторовне известно, чья я жена. Известно еще, что мне нужно жить отдельно от мужа, что я занята серьезной работой. Но... не больше.
На новом месте сделала себе небольшой запас продуктов, разобралась, разложилась... Ночь поспала неплохо, хотя, разумеется, с лекарствами, как все эти тяжелые дни.
На следующее утро я прочла литературную работу Нины Викторовны - крик ее израненной души. О том же, о том же... Она такая привлекательная, талантливая и все равно - т а же трагедия... Но у нее есть сын, есть внучка, хотя и живет она отдельно от них, совсем одна. Только так и может быть после того, как ушел муж. Раньше никогда ничего не писала, а после того, как пережила драму, - потянуло к творчеству. Все так похоже...
День был прохладный, но солнечный. Я вышла погулять по довольно безлюдному парку, начинавшемуся совсем близко от дома. Взяла с собой дневник, чтобы сделать записи. Присев на одну из скамеек, написала: "Природа так мягка и ласкова, а жизнь разрушена вконец. И дневник, который велся, чтоб запечатлевать все то, что с ним, несмотря ни на что, любимым мужем, было связано, поневоле стал превращаться в мой дневник".
То прогуливаясь, то присаживаясь на попадавшиеся скамейки, . старалась найти хоть какую-нибудь радость, глядя на окружающие пейзажи, на осенние краски, так мною любимые, обрести хоть какое-нибудь подобие спокойствия. Ничего не получалось. Грусть не только не уходила, но все больше и больше меня охватывала.