такую неохоту возвращаться к «Книге потерянных вещей». Никто не способен воссоздать такие моменты, и существует опасность навредить тому, что уже имеется, пытаясь это сделать. Вот почему я так и не написал продолжение этой книги – потому что это был бы совсем другой опыт[7]. Я даже не уверен, что смог бы, даже если б захотел.
Когда дело дошло до подготовки этого десятого юбилейного издания «Книги потерянных вещей», все участники процесса были согласны в двух моментах. Первый состоял в том, что в него обязательно должны войти гравюры на дереве, созданные художницей Энн Андерсон для очень ограниченного издания романа, выпущенного в свет «Эдель Торр» в 2007 году. «Эдель Торр» – издательская компания, основанная Дэвидом Торрансом и Клаудией Эдельманн из книжного магазина «Без алиби» в Белфасте, и эти два замечательных человека были одними из первых ярых сторонников «Книги потерянных вещей». Именно они и обратились к Энн Андерсон с просьбой создать визуальную составляющую для сопровождения текста, и, к счастью, оказалось, что она полностью разделяет их любовь к этой истории. Было выпущено всего 125 экземпляров ограниченного тиража, и мне всегда было обидно, что еще больше читателей не смогли увидеть прекрасную работу Энн. Данная версия «Книги потерянных вещей» исправляет подобную ситуацию.
Второй момент, по которому мы пришли к единому мнению, заключался в том, что обложка должна остаться прежней. Старая пословица советует не судить о книге по ее обложке, но это верно едва ли не для всех вещей, кроме книг. Как читателей, нас частенько тянет взять книгу с полки именно потому, что наше внимание привлекла обложка. Я подозреваю, что волшебная иллюстрация Роба Райана на обложке «Книги потерянных вещей», кропотливо вырезанная из бумаги, и была главной причиной, по которой многие читатели изначально взялись за роман. Она оказалась просто идеальным дополнением к его сюжету, и я по-прежнему в долгу перед Робом за то, что он поставил свой гений и воображение на службу моему скромному творению.
«Книга потерянных вещей» нашла своих читателей, как говорится, из уст в уста – благодаря любви и энтузиазму читателей, книготорговцев и библиотекарей. Это книга о любви к книгам, и мне нравится думать, что те, кто любит книги, увидели на ее страницах отражение самих себя. Глубокая привязанность, которую выразили к ней читатели, и добросердечность их комментариев касательно нее остаются самыми счастливыми впечатлениями в моей писательской жизни.
Однако в каком-то смысле это уже и не совсем мой роман. Наверное, он перестал быть только моим, как только читатели начали его читать. Если это так, то это верно и для всех произведений художественной литературы. Намерения автора в значительной степени сходят на нет, как только книга попадает в руки к читателю, поскольку читатель сделает из нее то, что захочет. В этом-то и прелесть любого романа: как я уже упоминал, он не является чем-то неизменным и незыблемым, а всегда обретает характер своего читателя. Это настолько же зеркало, насколько и стекло.
Поэтому я ступал словно по тонкому льду, снова заглянув в эту книгу. Перечитывая текст, все-таки кое-что заменил – но только лишь потому, что какой-нибудь повтор цеплял глаз или же я замечал небольшую ошибку, которую лучше было исправить, чем оставить как есть. Хотя на самом-то деле взялся я за это с намерением изменить всего лишь одно конкретное слово, и это мое намерение имело прямое отношение к сути того, что я пытался сказать в этих строках об отношениях между книгами и их читателями, да и к сути самой «Книги потерянных вещей».
Несколько лет назад мне довелось выступить с речью в одном книжном магазине в Мичигане. Магазин организовал групповое чтение «Книги потерянных вещей», и было условлено, что я должен неформально пообщаться с собравшимися там читателями перед тем, как подписать экземпляры всем желающим. Одна молодая женщина, которая приехала на эту встречу со своим отцом, рассказала мне о том, как много значила для нее эта книга, особенно в подростковом возрасте, когда она пыталась примириться со своей сексуальной ориентацией. Она имела в виду, в частности, Роланда и предмет его поисков – молодого человека по имени Рафаэль: Роланд в глубине души знает, что того уже нет в живых, а когда убеждается в этом, хочет навеки остаться с ним. В романе нет никаких явных указаний на характер их отношений. Как и многое другое в книге, это остается за читателем или читательницей, которые могут сами выбрать свою собственную интерпретацию.
То, что сказала эта молодая женщина, оказалось очень интересно. У нее была проблема лишь с одним словом в книге. В решающий момент Рафаэль именуется «другом» Роланда. По словам молодой женщины, это было неподходящее определение – недостаточное, чтобы выразить ту любовь, которую они испытывали друг к другу. Это было не то слово.
И она была права. В своем желании предоставить читателю свободу интерпретации и внести двусмысленность, которая, по моему мнению, была необходима для того, чтобы роман сработал, я случайно выбрал слово, не имеющее веса. Эта женщина сказала мне, что правильным определением было бы «вторая половинка». В свою защиту могу сказать, что при описании отношений Роланда с Рафаэлем на нечто подобное не раз более чем прозрачно намекалось, но в решающий момент я споткнулся. Я согласился с ней: «вторая половинка» – куда более подходящее определение, и сейчас это «вторая половинка». В конце концов, книга обретает жизнь в результате совместных усилий писателя и читателя. Если она не заключена в единую форму для одного, то почему должна быть для другого?
Несколько лет назад, только еще начиная свой путь романиста, я написал рецензию на одну книгу для газеты. Это была рецензия, о написании которой я впоследствии пожалел, – довольно развязная и недобрая. Тот факт, что написанное попало в печать, вызвал у меня только стыд. И в конце концов я уже больше не мог уживаться с этим своим чувством вины и написал автору, о котором идет речь – и с которым поддерживал связь на протяжении многих лет, причем о той рецензии даже и речи не заходило, – чтобы во всем признаться и извиниться за статью. И получил в ответ крайне любезную и великодушную записку, в которой мне отпускались все грехи и отмечалось, что книга, о которой идет речь, – отнюдь не из тех, с которыми ее автор хотел бы быть похороненным. Мне тогда подумалось, что это прекрасный способ выразить отношение писателя к своей работе, и поэтому прибегну к нему здесь. «Книга потерянных вещей» – это