На другой день я одна поехала в Дивеевский монастырь. Серафим принял на себя духовное руководство им по просьбе умиравшей настоятельницы. Он никогда не бывал там, монахини сами приходили к нему за наставлениями.
Тихий образ светится рядом с Серафимом со страниц Дивеевской Летописи — маленькая Мария. Девочка из крестьянской семьи, она тринадцати лет пришла в Сэров вместе со своей сестрой, Дивеевской монахиней. Благословив обеих, старец сказал: "А Марии не надо возвращаться домой, она должна остаться в Дивеевском монастыре". В Летописи говорится, какая Мария была красивая. Длинные, тяжелые, золотые волосы, нежное, продолговатое личико, голубые глаза удивительной ангельской чистоты. Очень тихая, почти молчальница, говорила она только в ответ на самые необходимые вопросы. Старец часто призывал ее к себе в Сэров, сообщал ей величайшие тайны своих откровений о будущем. Восемнадцати лет она умерла. Серафим послал ей одеяние схимницы, а на голову — свою бархатную камилавку. Так ее и похоронили. Старец плакал о ее кончине. "Другие-то, — сказал он, — на постройке Дивеевской церкви по одному камню носили, а она — по два-три сразу. Вот животик и надорвала". Деревенским девушкам, которых он встретил в поле, он сказал: "Ступайте домой, оденьтесь по-праздничному, расчешите волосы и поспешите в Дивеево, припадите ко гробу великой рабы Господней, сестры нашей, которая сегодня отошла ко Господу". Мария была одной из двенадцати "мельничных сестер". Они работали на мельнице в Дивееве и жили по особому уставу, данному им старцем. Серэфим сказал, что этот устав дала ему сама Царица Небесная. "Ничто не совершается на нашей мельнице, говорил он, — иначе как по воле Пресвятой Богоматери".
В истории этой мельницы, служившей для пропитания монастыря, есть что-то торжественное и таинственное. Однажды старец позвал к себе Мантурова. Это был сосед помещик, исцеленный Серафимом и преданно служивший монастырю. Ему старец дал колышек, сначала поцеловав его, и просил вбить его в землю в Дивееве. При этом он точно указал место, хотя сам Серафим в Дивееве никогда не был. Когда Мантуров вернулся и доложил старцу, что его поручение выполнено, Серафим весь день был очень радостен. Через некоторое время он дал Мантурову таким же образом и второй колышек и так же точно указал место, где его надо вбить в землю. То же повторилось еще два раза, и все вбитые таким образом колышки точно обозначили контуры будущей мельницы.
Однажды зимой две Дивеевские монахини работали в лесу недалеко от Серафимовой кельи. Одна из них была Мария. Он позвал их в келью и вместе с ними долго молился перед Распятием. А вскоре после того они втроем начали валить лес для постройки мельницы. Когда мельница бала готова, он выбрал из Дивеевских монахинь двенадцать девушек и поставил их работать на мельнице. Однажды старец сказал посетившей его женщине: "Видела ли ты, радость моя, пчелок — как они вокруг своей царицы роятся? Так же и мои мельничные девушки вокруг Царицы Небесной роятся. Но Мария среди них — наибольшая". О Марии он сказал однажды, что она его небесная невеста, Богом назначенная.
Каждому посетителю он непременно давал "сухарики" от хлеба, испеченного из муки с Дивеевской мельницы. "Это хороший хлеб", — говаривал он.
Незадолго до его кончины пришла к нему какая-то старая Дивеевская монахиня. "Я жду сегодня великого посещения, — сказал он, — но ты можешь остаться". В молчании ждали они несколько часов. Сделался шум наподобие сильного ветра, келья вдруг стала как бы громадной залой и наполнилась неизъяснимым светом. Вошла Царица Небесная с евангелистом Иоанном и апостолом Павлом. Монахиня пала лицом на землю и слышала беседу Божьей Матери со старцем. Под конец Богоматерь сказала Серафиму: "Скоро, любимиче мой, будешь с нами". Старец разрешил рассказать после его смерти об этом явлении.
Он умер в ночь под Новый 1833 год. Братья, как и еженощно, были в церкви. Он оставался в келье один. Когда они вернулись, в сенях ощутили запах дыма. Они вошли к нему. От догоревшей свечи на столе затлелся молитвенник. Серафим стоял на коленях, уронив голову на скрещенные руки, перед иконой Божьей Матери Умиление, которую старец очень любил и называл "радостью всех радостей". На обращение братьев он не ответил. Дух его покинул земную оболочку.
Был жаркий день, когда я одна поехала в Дивеево, травы на лугах благоухали тимьяном. Я посетила сестру Петровского, монахиню Дивеевского монастыря и нашла довольно-таки озлобленную, порицающую всех окружающих, фанатично православную интеллигентку. Она заведывала монастырской аптекой. Ее присутствие скорей мешало, чем помогало ощутить настроение святого места. Она показала мне мельницу и "канавку", вырытую по указанию старца, потому что, как он сказал, "ее сама Богоматерь своими стопочками обошла". "Эта канавка, — предсказывал он, — будет время — валом до самого неба встанет. Когда Антихрист воцарится на земле, он этой канавки не переступит".
"А жива ли дурочка Пелагея, которая еще при Серафиме жила в монастыре? — спросила я Петровскую. "Как же, жива, — ответила та, — ей теперь сто пятнадцать лет. Но если хотите, пойдите к ней одни, я не пойду, она меня всегда ругает". Но прежде я должна объяснить — что же это за "дурочки", которых, насколько мне известно, можно было встретить только в России. Их называют также "Христа ради юродивые", "блаженные" или "Божьи люди". На Западе они сидели бы в доме умалишенных. У нас они странствовали по всей России, из селения в селение, повсюду в народе благоговейно принимаемые, или жили в монастырях. Одаренные "вторым лицом", в обычной жизни они были как дети и говорили большей частью образами. Как противовес монастырской жизни, часто вырождающейся в застылые формы, зараженной лицемерием и карьеризмом, эти люди, свободно подвижные, живущие вне рамок человеческого рассудка и порядка, действовали благотворно. Никакие внешние силы, никакие внешние авторитеты не имели над ними власти. Бывало, они ругали царя, выгоняли из церкви епископа — в истории известны такие случай.
В Дивеевском монастыре жила раньше "дурочка", которую называли "Серафимой от Серафима". Я видела ее портрет: ангельское и вместе с тем страдальческое лицо. Еще при ее жизни пришла в монастырь другая "дурочка" Пелагея. "Рано еще, — сказала ей первая, — подожди, пока я умру, тогда ты меня заменишь". И Пелагея вернулась в лес, откуда она и вышла. Годы она жила в этом лесу, совершенно одна, без крыши над головой — летом и зимой. Неизвестно, чем она питалась и как не замерзла. Через несколько лет она снова вышла на опушку леса и остановилась под окнами кельи, где жила "Серафима от Серафима". Та махнула ей рукой: рано еще — и Пелагея ушла. В третий раз она явилась в день смерти первой "дурочки" и осталась жить в монастыре. Петровская рассказала мне, что старица играет с куклами и этой игрой предсказывает — кому скорую смерть, кому путешествие — и наставляет. "Пойдите к ней одни, если уж Вам так хочется", — сказала она и показала вход в Пелагеину келью. Среди благоговеющих женщин сидела старица, на ней была только свободная рубаха грубого холста с открытым воротом. Растрепанные седые волосы были распущены и свешивались спереди, выбиваясь из-под детского чепчика. Самым удивительным в ней была ее кожа — вся в глубоких складках и морщинах, толстая, как у слона. Была она рослая и тучная, с движениями внезапными и резкими. Она со мной поздоровалась и приказала монахине, ей благоговейно служившей, дать мне чашку. Она сама налила мне чаю из чайника так полно, что на блюдечке образовалась целая лужа. Но монахиня шепнула мне с таинственным видом: "Радуйтесь, очень хорошо, когда Пелагеюшка наливает так полно, это знак, что Вы ей понравились". Старица начала говорить что-то непонятное, монахиня истолковывала ее слова. Я недолго пробыла в келье. В ней было невыносимо душно. Да и вся душная, суеверная атмосфера вокруг этой сомнамбулы, грезящей наяву, мало что мне говорила. Во всяком случае, я встретилась с феноменом человека, у которого, благодаря отклоняющимся от нормы связям между физической и духовной организацией, тело свободно от влияния температуры и питания.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});