и постарайтесь увидеться с Линтоном. Он бредит вами день и ночь и думает, что, если вы не пишете и не приходите, значит, вы его возненавидели, и его невозможно в этом разуверить.
Я закрыла калитку и привалила к ней большой камень — на подмогу испорченному замку; и, раскрыв зонтик, притянула под него свою питомицу, потому что сквозь расшумевшиеся ветви деревьев уже падали первые капли, предупреждая, что медлить нельзя. Мы заспешили, не уговорившись с Хитклифом о встрече, и зашагали прямо к дому; но я угадывала чутьем, что на сердце Кэтрин легло теперь двойное бремя. Ее лицо было так печально, точно и не ее; она явно приняла за чистую монету все, что ей сказали.
Мистер Линтон ушел на покой, не дождавшись нашего возвращения. Кэти пробралась в его комнату спросить, как он себя чувствует; он уже спал. Она сошла вниз и попросила меня посидеть с нею в библиотеке. Мы вместе попили чаю; а потом она прилегла на коврике и не велела мне разговаривать, потому что она устала. Я взяла книгу и сделала вид, что читаю. Когда ей показалось, что я вся ушла в чтение, она снова начала тихонько всхлипывать: теперь это стало как будто ее любимым занятием. Я дала ей немного поплакать, потом принялась ее корить, беспощадно высмеивая все сказанное Хитклифом о сыне — да так, словно была уверена, что она со мною согласна. Увы! У меня не хватило искусства изгладить впечатление, произведенное его словами: впечатление было как раз таким, на какое рассчитывал Хитклиф.
— Может быть, ты и права, Эллен, — отвечала Кэти, — но я не успокоюсь, пока не узнаю наверное. И я должна сказать Линтону, что не пишу я не по своей вине, и убедить его, что я к нему не изменилась.
Что пользы было возмущаться и спорить с ее глупой доверчивостью? В этот вечер мы расстались врагами. А наутро, едва рассвело, я шагала по дороге на Грозовой Перевал рядом с лошадкой моей своевольницы. Я больше не могла видеть девочку в таком горе: глядеть на ее бледное, удрученное лицо, встречать ее тяжелый взгляд; и я уступила в слабой надежде, что Линтон встретит нас холодно и этим сам докажет, как мало было правды в словах его отца.
XXIII
Дождливую ночь сменило сырое утро — не то идет снег, не то моросит, — и дорогу нам пересекали шумные потоки, набегавшие со взгорья. Ноги у меня насквозь промокли; я была сердита и угнетена — самое подходящее настроение для такого неприятного дела! Мы вошли в дом через кухню, чтобы проверить, вправду ли нет мистера Хитклифа: я не очень-то полагалась на его слова.
Джозеф сидел и, видно, блаженствовал — один у бушующего огня; рядом на столе — кварта эля с накрошенными в него большими кусками подрумяненной овсяной лепешки; и короткая черная трубка во рту. Кэтрин подбежала к очагу погреться. Я спросила, дома ли хозяин. Мой вопрос долго оставался без ответа, и, подумав, что старик оглох, я повторила громче.
— Не-э! — буркнул он или, скорее, просопел в нос. — Не-э, ступайте-ка назад, откуда пришли.
— Джозеф! — кричал одновременно со мной капризный голос из комнаты. — Сколько раз мне тебя звать? Тут осталась только горсточка красных угольков. Джозеф! Сейчас же иди сюда!
Могучая затяжка и решительный взгляд, уставившийся в топку, дали понять, что уши старика глухи к призыву. Ключница и Гэртон не показывались: женщина ушла куда-то по делам, а Гэртон, верно, работал. Мы узнали голос Линтона и вошли.
— Ох, хотел бы я, чтоб ты когда-нибудь помер на своем чердаке! Сдох бы с голоду! — сказал мальчик, заслышав наши шаги и подумав, что идет наконец его нерадивый слуга.
Он замолчал, поняв свою ошибку; двоюродная сестра кинулась к нему.
— Это вы, мисс Линтон? — сказал он, поднимая голову с подлокотника большого кресла, в котором лежал. — Нет… не целуйте меня: от этого я задыхаюсь. Ох! Папа мне сказал, что вы придете, — продолжал он, отдышавшись после объятий Кэтрин, а та стояла и смотрела на него в раскаянии. — Будьте так любезны, притворите дверь, вы не закрыли ее за собой. Эти… эти подлые твари не несут угля подкинуть в огонь. Мне так холодно!
Я помешала в топке и сама принесла ведерко угля. Больной начал жаловаться, что на него напустили пепла. Но он был измучен кашлем, и было видно, что его лихорадит, так что я не стала его упрекать за привередливость.
— Ну, Линтон, — тихо сказала Кэтрин, когда его нахмуренный лоб разгладился. — Ты рад, что видишь меня? Могу я что-нибудь сделать для тебя?
— Почему вы не приходили раньше? — спросил он. — Вы должны были навещать меня, а не писать. Меня страшно утомляло писание этих длинных писем. Гораздо было бы приятней разговаривать с вами. А теперь мне и разговаривать трудно — мне все трудно. Не понимаю, куда пропала Зилла! Может быть, вы (он посмотрел на меня) пройдете на кухню и посмотрите?
Я не увидела благодарности за прежние свои услуги и, не желая бегать взад-вперед по его приказу, ответила:
— Там нет никого, кроме Джозефа.
— Я хочу пить! — крикнул он в раздражении и отвернулся. — Как папа уехал, Зилла только и делает, что шляется в Гиммертон: это подло! Мне приходится сидеть здесь внизу — они сговорились не откликаться, когда я зову их сверху.
— А ваш отец внимателен к вам, мастер Хитклиф? — спросила я, увидав, что дружба, предлагаемая девочкой, отклонена.
— Внимателен? Он хоть их заставляет быть немного внимательней, — проворчал больной. — Мерзавцы! Знаете, мисс Линтон, эта скотина Гэртон смеется надо мной! Я его ненавижу! правда, я ненавижу их всех: они препротивные!
Кэти искала воды; она увидела на полке кувшин, наполнила стакан, принесла ему. Линтон попросил подбавить ложку вина из бутылки на столе. Отпив немного, он стал спокойней на вид и сказал, что она очень добра.
— А ты рад, что видишь меня? — сказала она, повторяя свой прежний вопрос и радуясь проблеску улыбки на его лице.
— Да, я рад. В этом есть нечто новое — слышать голос такой, как ваш! — ответил он. — Но меня возмущало, что