— То, что он физически способен совершить преступление, еще не значит, что он его совершил, — с долей раздражения ответил Валентин. — А что до его родства с Фараатаа — какое оно может иметь отношение к убийству безобидного пьюриварского археолога? Нет, Насимонте, нет. Я знаю, вы с Тунигорном мигом обрекли бы этого парня на пожизненное заключение в Сангаморских темницах под Замком — но чтобы объявить кого-то убийцей, нужны доказательства. Ну, а киванивод? — сказал он Магадоне Самбисе. — Почему нам не сказали, что в этой деревне живет киванивод?
— Он ушел сразу после того, как произошло убийство, — с испугом ответила она. — Сказать по правде, я совсем о нем забыла.
— Что это за личность? Опишите мне его. Она пожала плечами.
— Старый, грязный, одержимый суевериями, как все эти туземные шаманы.
Что еще сказать о нем? Мне не нравилось его присутствие здесь — но полагаю, что это плата за разрешение вести здесь раскопки.
— Он доставлял вам какие-то хлопоты?
— В некотором смысле. Все время вынюхивал, волновался, как бы мы не совершили какого-нибудь святотатства. Святотатство в городе, который сами же пьюривары разрушили и прокляли! Какой вред могли причинить ему мы после того, что сделали они?
— Эта была их столица, — сказал Валентин, — и они могли поступать с ней, как им угодно. Но это не значит, что наше копание в здешних руинах доставляет им удовольствие. Пытался ли он открыто помешать вашей работе, этот киванивод?
— Он против того, чтобы мы вскрыли Храм Крушения,
— Ага. То-то вы упомянули о каких-то политических проблемах. Он выразил официальный протест, не так ли? — Соглашение о раскопках в Велализьере, заключенное Валентином, предусматривало, что пьюривары могут наложить вето на любой вид работы, который их не устроит.
— Пока что он просто заявил, что не хочет открывать святилище. Мы с доктором Гуукаминааном хотели встретиться с ним на прошлой неделе и попытаться выработать компромисс — хотя не знаю, какой может быть средний вариант между решением открывать святилище и не открывать его. Но эта встреча так и не состоялась по причине известного трагического события.
Возможно, вы, ваше величество, разрешите этот спор, когда Торккинууминаад вернется оттуда, куда ушел.
— Торккинууминаад? Так зовут киванивода?
— Да.
— Уж эти мне их имена — язык сломаешь, — проворчал Насимонте. — Торккинууминаад! Ватиимераак! Гуукаминаан! Клянусь Божеством, парень, обратился он к Аарисииму, — неужто вам так уж необходимо называть себя так, что произнести невозможно, хотя с тем же успехом…
— В системе имен есть своя логика, — спокойно пояснил Аарисиим, — Удвоение гласных в первой части имени означает…
— Приберегите эту дискуссию для другого раза, — с резким жестом сказал Валентин и попросил Магадоне Самбису: — Скажите так, любопытства ради, каковы были отношения киванивода с доктором Гуукаминааном? Трудные?
Напряженные? Считал ли святой муж святотатством удаление сорняков и восстановление части зданий?
— Ни в коей мере. Они работали рука об руку. И относились друг к другу с величайшим уважением, хотя одному Божеству известно, как мог доктор выносить общество этого старого грязного дикаря. Почему вы спрашиваете, ваше величество? Уж не думаете ли вы, что убийца — Торккинууминаад?
— Разве это так уж невероятно? Вы сами до сих пор не сказали о нем ни одного доброго слова.
— Он надоедливый тип и препятствовал нашей работе — по крайней мере, в вопросе о святилище. Но убийство? Даже я, ваше величество, не стала бы заходить так далеко. Всякий видел, что он и Гуукаминаан были очень привязаны друг к Другу.
— Тем не менее мы должны его допросить, — сказал Насимонте.
— Это так, — подтвердил Валентин. — Завтра надо будет заняться его розысками. Он ведь где-то в руинах, верно? Пусть его найдут и приведут сюда. Если это нарушит его паломничество, делать нечего. Скажите, что понтифик желает его видеть.
— Я позабочусь об этом, — сказала Магадоне Самбиса.
— А теперь понтифик устал и хочет спать, — завершил Валентин.
Оставшись наконец один в своем роскошном шатре после бесконечных трудов этого хлопотливого дня, Валентин с неожиданной силой ощутил, как ему недостает Карабеллы, этой маленькой, худощавой женщины, делившей с ним судьбу чуть ли не с самого начала того странного времени, когда он оказался в Пидриуде, на краю чужого континента, лишенный памяти и не знающий, кто он такой. Это она, полюбив его таким, как есть, и не ведая, что он коронал, лишенный трона, помогла ему вступить в цирковую труппу Залзана Каволя. Вскоре их жизни соединились, и когда он начал свой удивительный обратный путь к высотам власти, она последовала за ним на вершину мира.
Валентин жалел, что ее нет с ним сейчас. Они бы сели рядом и поговорили, как всегда делали перед сном. Он рассказал бы ей о всех перипетиях этого сложного дела, с которыми столкнулся днем, а она помогла бы ему разобраться в тайнах мертвого города — да просто побыла бы с ним, наконец.
Но Карабелла не поехала с ним в Велализьер. Это пустая трата времени, сказала она, — ехать лично расследовать это убийство. Пошли Тунигорна, пошли Мириганта, пошли Слита, пошли любого из высших чинов понтификале.
Зачем ехать самому?
«Но это мой долг, — сказал Валентин. — Я взял на себя ответственность за приобщение метаморфов к жизни планеты, и раскопки Велализьера — важная часть этой программы. Убийство археолога наводит меня на мысли, что некие заговорщики пытаются помешать раскопкам». — «Притянуто за уши», — ответила Карабелла. «Пусть так. Но ты же знаешь, как мне хочется вырваться из Лабиринта, хотя бы на недельку-другую. Я поеду в Велализьер». — "А я нет.
Терпеть не могу это место. Там пахнет смертью и разрушением. Я была там дважды, и никаких нежных чувств оно мне не внушило. Если хочешь ехать, поезжай один". — «Да, Карабелла, я хочу поехать». — «Что ж, ступай, если должен».
И она поцеловала его в нос, потому что ссориться и даже спорить было у них не в обычае. Но так и не поехала с ним. Сейчас она там, в их покоях внутри Лабиринта, а он здесь, в своей роскошной, но пустой палатке, в иссушенном солнцем, населенном призраками городе.
Ночью эти призраки явились ему во сне.
Видение было настолько ярким, что ему подумалось, будто кто-то хочет передать ему вполне определенное послание под видом сна.
Ничего подобного с ним раньше не случалось. Стоило ему сомкнуть глаза, как он увидел себя среди разрушенных зданий древнего Велализьера. Каждый камень излучал колдовской, призрачный свет. Весь город пульсировал яблочно-зеленым и лимонно-желтым сиянием, и светящиеся лица призраков насмешливо ухмылялись в воздухе. Даже солнце описывало петли и вензеля в небе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});