28 мая 1937 года в «Возрождении» была напечатана рецензия Ходасевича на новый сборник стихов Иванова, название которого почти повторяло старое, давнишнее — «Отплытие на остров Цитеру». Ходасевич прибегнул к своеобразному приему, почти дословно используя в ней то, что написал о нем когда-то Иванов под фамилией Кондратьев. Это была снова месть, но уже завуалированная и разыгранная, месть-игра: «Характерны для Георгия Иванова заимствования у других авторов, а в особенности — самый метод заимствования. <…> Георгий Иванов <…> заимствует именно не материал, <…> а стиль, манеру, почерк, как бы само лицо автора — именно то, что повторения не хочет и в повторении не нуждается. Иными словами, заимствует то, что поэтам, которым он следует, было дано самою природою и что у них самих не было ниоткуда заимствовано. <…> В общем же у читателей создается впечатление, что он все время из одной знакомой атмосферы попадает в другую, в третью, чтобы затем вернуться в первую и т. д.»
Георгий Иванов, понимая, что тут уж открывать новую войну просто смешно, принял игру и ответил на рецензию любезной открыткой: «Благодарю Вас от души за Вашу статью о моей книге. Она доставила прямое и неподдельное удовольствие <…>». Действительно, он, любитель «игр» в литературе и в жизни, оценил остроумный ход Ходасевича. Оба «игрока» были удовлетворены: состоялась, по выражению А. Ю. Арьева, «ничья».
В 1938 году Георгий Иванов выпустил в свет последнее свое значительное произведение в прозе, которое успел прочесть и отрецензировать Ходасевич, умерший в 1939 году. Это был эпатажный, скандальный, наделавший много шума «Распад атома».
Ходасевич написал о нем осторожно, не восхищаясь и не отвергая. Он заметил лишь, что это не проза, а стихи в прозе. И, кроме того, это не «человеческий документ» («модный» в то время термин, фигурировавший в полемике Ходасевича с Адамовичем), автора не следует отождествлять с его героем.
Вопрос старый, как мир. Конечно, автора не следует отождествлять с его героем, но в то же время герой вырастает из его, авторского, мироощущения, из того, что сам автор пережил… И когда Ходасевич пишет, что в лирике обычно стоит знак равенства между автором и героем и жаль, что Иванов от этого отказался, когда он называет героя «Распада атома» «очень мелким героем», то он явно метит в самого Георгия Иванова, все-таки отождествляя его с «лирическим героем»: «Иванов взял человека, которого постигла любовная неудача, — и от этого мир ему стал мерзок, и перед тем, как пустить себе пулю в лоб, он решает испакостить мир в глазах остающихся. „Идеология“ самая не только необязательная, но и глубоко пошлая, истинно мещанская, вроде того, что выселяют из квартиры за невзнос платы, — давайте обои пачкать и стекла бить! Главное уродство оказывается заложено не в мире, а в самом герое. Он, правда, себя и не щадит, рассказывая о себе немалое количество гнусностей, но он напрасно обольщается мыслью, что „на него весь свет похож“».
На эту рецензию Ходасевич обратил внимание Набокова в письме от 25 января 1938 года: «В ближайшем номере „Возрождения“ прочтите мою статью о нашем друге Георгии Иванове. Она не очень удалась, я дописывал ее в полном изнеможении вчера вечером, но кое-что в ней Вы, надеюсь, оцените…» Может быть, он имел в виду именно это «отождествление» героя с автором, а также и остроумно-язвительный пассаж: «Спору нет — внешнее содержание словесного натюрморта, щедро разбросанного Георгием Ивановым по страницам его книги, определяется содержимым опрокинутого ящика для отбросов. <…> Свои неизящные образы Георгий Иванов умеет располагать так изящно, по всем правилам самой благонамеренной и общепринятой эстетики, что (говорю это без малейшего желания сказать парадокс), все эти окурки, окровавленные ватки и дохлые крысы выходят у него как-то слишком ловко, прилизанно и почти красовито». Он замечает, что Иванов и здесь «не сумел избавиться от той непреодолимой красивости, которая столь характерна для его творчества». Георгий Иванов таким и остается для него — тяготеющим к красивостям заурядным поэтом…
И все же — это страшное отвращение к окружающему миру, неприятие его, которым переполнен «Распад атома», были близки и самому Ходасевичу. Конечно, он никогда не выражал его в столь крайней, грубой, с бесстыдством, шокирующим читателя, форме, он был человеком более рафинированным и целомудренным, но между некоторыми его стихами и «Распадом атома» поневоле возникли переклички. Например, его старик, онанирующий в общественном туалете, и старик Иванова, жадно хватающий (Иванов пошел гораздо дальше, как и следовало ожидать!) и уносящий домой пропитанную мочой булку из общественного туалета, чтобы съесть ее дома с наслаждением, не говоря уже о том, что и само слово «онанизм», не употребленное Ходасевичем в его стихотворении, не раз встречается в «поэме в прозе». Множество стихов Ходасевича приходит на память при чтении «Распада атома» («Звезды» прежде всего («Ведут сомнительные девы / Свой непотребный хоровод») — и Марихен, лежащая в лесу с ножом «под левым, лиловатым, / Еще девическим соском» (а у Иванова «женщина с черепом, раскроенным топором»), и «Все высвистано, прособачено» — опять же у Ходасевича). Но форма выражения отчаяния в них не столь радикальна и отвратительна (и Ходасевич не отворачивается от Бога, одновременно взывая к Нему, как это делает Иванов). Ходасевич неспособен к столь полному обнажению и разнузданности, которые столь тешат Иванова.
Возможно, прочитав «Распад атома», Ходасевич вздрогнул, во всяком случае, почувствовал невольное родство. Почувствовал, что его литературный враг — своего рода двойник его. Ужаснулся, как перед зеркалом, пусть даже кривым. От этого ненависть могла бы и усилиться. Но Ходасевичу было уже не до того. Он был тяжко болен и умер через полгода с лишним после выхода «Распада атома».
А враг, «полоснувший» его когда-то «по горлышку», тоже надолго замолчал как поэт, чтобы потом, через 7 или 8 лет, возродиться вновь и написать свои лучшие стихи. У Ходасевича времени на возможное возрождение уже не было…
Глава 13
Георгий Адамович и «парижская нота»
Георгий Адамович. 1921–1922 годы
В эмигрантской прессе были у Ходасевича и постоянные не то чтобы враги, но непримиримые оппоненты, с которыми он вел вечные споры на страницах «Возрождения». Главный из них — Георгий Адамович, превратившийся в эмиграции в незаурядного, всеми признанного критика и эссеиста. Он много лет, подобно Ходасевичу, сотрудничал в конкурирующих с «Возрождением» газетах «Последние новости» и «Звено» (позже журнал) и был с юности другом Георгия Иванова. В конце концов рассорились, потом помирились…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});