Всегда в шутках отзывалась она об ней: «Прекрасная земля, теплый климат. Хлеба и скота много, и больше ничего». (Согласитесь, вполне ожидаемое замечание от девушки, шесть лет своей жизни воспитывавшейся не где-нибудь, а в Париже, но последний год перед встречей с камергером томящейся в захолустном городишке, каким был в ту пору Сан-Франциско. –
И.Т.)
Я представил российский климат посуровее, и притом во всем изобильный, она готова была жить в нем, и наконец нечувствительно поселил я в ней нетерпеливость услышать от меня что-либо посерьезнее до того, что лишь предложил ей руку, то и получил согласие». «<…> Предложение мое сразило воспитанных в фанатизме родителей ее. Разность религий и впереди разлука с дочерью были для них громовым ударом. <…> Возили бедную Консепсию в церковь, исповедовали ее, убеждали к отказу, но решимость ее наконец всех успокоила.
Святые отцы оставили разрешению Римского Престола, и я, ежели не мог окончить женитьбы моей, то сделал на то кондиционный акт и принудил помолвить нас, на то по coглашению с тем, чтоб до разрешения Папы было сие тайною. С того времени, поставя себя коменданту на вид близкого родственника, управлял я уже портом Католического Величества так, как того требовали и пользы мои, и губернатор крайне удивился-изумился, увидев, что весьма не в пору уверял он меня в искренних расположениях дома сего и что сам он, так сказать, в гостях у меня очутился…
<…> Миссии наперерыв привозить начали хлеб и в таком количестве, что просил уже я остановить возку, ибо за помещением балласта, артиллерии и товарного груза не могло судно мое принять более 4500 пуд, в числе которых получил я сала и масла 470, и соли и других вещей 100 пуд».
Дипломатия воздушных замков
По отзыву известного мореплавателя В.М. Головнина, Николай Петрович был «человек скорый, горячий, затейливый писака, говорун, имевший голову более способную созидать воздушные замки, чем обдумывать и исполнять основательные предначертания». Одним из таких воздушных замков, видимо, и был проект женитьбы на Кончите Аргуэльо. Ибо, кроме всяких других выгод, это могло помочь осуществить его давнишнюю мечту – «включить в число Российских принадлежностей» Новую Калифорнию. А он сам мог бы стать там наместником русского царя. Возвращаясь после помолвки на родину, чтобы получить разрешение на брак от своего государя, он делится замыслами: «Были бы люди и способы, то без всяких важных для казны пожертвований весь этот край навсегда России упрочится может.
<…>. Ежели б ранее мыслило Правительство о сей части света, ежели б уважало ее как должно, ежели б беспрерывно следовало прозорливым видам Петра Великого при малых тогда способах Берингову экспедицию для чего-нибудь начертавшего, то утвердительно сказать можно, что Новая Калифорния никогда бы не была гишпанскою принадлежностию, ибо с 1760 года только обратили они внимание свое и предприимчивостью одних миссионеров сей лучший кряж земли навсегда себе упрочили. Теперь остается еще не занятый интервал, столько же выгодный и весьма нужный нам, и так ежели его пропустим, то что скажет потомство?»
Мечты так мечтами и остались, как заметил один из исследователей жизненного пути камергера, это была «череда головокружительных свершений и поступков – правда, почти все они закончились неудачей». На самом деле ни Испания, ни Мексика, ни США, ни Россия не строили никаких планов по поводу создания Русской Калифорнии. А сам Резанов, как известно, 1 марта 1807 года скончался в Красноярске, никаких особенных подвигов во имя отчизны, по большому счету, так и не совершив.
Перед смертью он успел отправить письма близким. «Патриотизм заставил изнурить все силы мои, – пишет он 24–26 января 1807 года мужу сестры своей умершей жены Анны, директору Российско-американской компании (РАК) Михайло Булдакову, – с надеждой, что правильно поймут и надлежаще оценят; я плавал по морям, как утка; страдал от голода, холода, в то же время от обиды и еще вдвое от сердечных ран моих».
Кто-то может подумать, что «сердечные раны» были связаны с оставленной им в Калифорнии красавицей Кончитой, к которой он питал искреннее расположение. Но «сердечные раны» – совсем не о ней. «Из моего калифорнийского донесения не сочти меня, мой друг, ветреницей, – продолжает камергер. – Любовь моя у вас, в Невском под куском мрамора, а здесь – следствие ентузиазма и очередная жертва отечеству. Контенсия мила, добра сердцем, любит меня, и я люблю ее и плачу, что нет ей места в сердце моем».
Анне Григорьевне, первой жене Резанова, о которой здесь говорится, в год, когда они поженились, как и Кончите Аргуэльо, тоже едва исполнилось 15 лет. Резанову было 30. Он был красив, родовит, удачлив и небогат. Анна была дочерью очень богатого сибирского купца Шелихова. Она умерла в октябре 1802 года, вскоре после рождения их второго ребенка, и была похоронена в Петербурге. «Восемь лет супружества нашего, – свидетельствовал Резанов, – дали мне вкусить все счастие жизни сей как бы для того, чтобы потерею ее отравить наконец остаток дней моих».
В ожидании бессмертия
К моменту встречи с Кончитой в марте 1807 года Резанову уже 42. Он измотан тяжелым путешествием, измучен духовно и физически и обликом своим вовсе не походит на романтического героя-красавца. Есть свидетельство, что «он похудел так, что одежда на нем болталась, будто на скелете, из-за цинги кровоточили десны, а все тело покрыла какая-то сыпь. К тому же командор был почти лысым – при дворе давно носил парики, которые специально заказывал в Англии, и по причине подагры хромым – ходил, опираясь на трость. И все же юная дева его полюбила. За что? Кто же решится дать полностью достоверный ответ на этот вопрос.
Историк Российско-американской компании Петр Тихменев в 1861 году так писал об отношениях Резанова и Кончиты: «Резанов, заметив в Консепсии независимость и честолюбие, старался внушить этой девице мысль об увлекательной жизни в столице России, роскоши императорского двора и прочем. Он довел ее до того, что желание сделаться женою русского камергера стало вскоре любимою ее мечтою. Первый намек со стороны Резанова о том, что от нее зависит осуществление ее видов, был достаточен для того, чтобы заставить ее действовать согласно его желаниям».
Министр коммерции Николай Румянцев написал о смерти Резанова правителю российских колоний в Америке Александру Баранову, а тот два года спустя после смерти Николая Петровича сообщил печальную весть отцу красавицы – Хосе Дарио Аргуэльо (письмо хранится в Москве, в Российском архиве древних актов).
Кончита Аргуэльо пережила Резанова на пятьдесят лет. Нет, она не ждала своего героя 35 лет, как это представлено в