очень многое.
И решил проверить немедленно.
Его проблемы.
В той, прошлой жизни Эрвин затруднился бы ответить, спроси его кто-нибудь, как он относится к людям. Наверное, немножко презирал, немножко жалел, не забывая притом, что каждый из них не более чем набор констант и функций. Человеческая психология поддается алгоритмизации, а что до рассудочной деятельности, то люди занимаются ею сравнительно редко. Как можно не презирать таких существ и не жалеть их?
Разумеется, в свободное от рассудочной деятельности время.
Его всегда было мало у Эрвина Канна. Он и сейчас мыслил рассудочно, вовсе не собираясь уподобляться загнанному зверю. Туман? Это прекрасно. Гвардейцы президента не ищейки, чтобы брать след, и вряд ли Джанни догадался захватить с собой соответствующую аппаратуру. При таком тумане даже барражирующий над островом зонд с тепловизором вряд ли засечет тепловое пятно от человеческого тела.
И уж подавно Риццо не сразу догадается, куда направляется беглец.
О чем первым делом подумает Джанни? О том же, о чем подумал бы любой, у кого в голове больше одной извилины: Большой Лю через Стаббинса и Ламбракиса сумел предложить Эрвину больше, чем намеревался предложить Прай. Или же Эрвин своим непостижимым математическим умом без всякого подкупа вычислил, что Лю когда-нибудь свалит Прая… Или то и другое сразу.
Ах, как Джанни клянет себя сейчас! Наверняка потерял свое показное спокойствие, рвет и мечет. Жаль, нельзя посмотреть на это.
Усыпляя бдительность гвардейцев, Эрвин вначале вел себя образцово. Указал удобное место посадки. Показал обветшавшие здания казарм и лабораторий, ржавые конструкции чего-то такого, о чем сам не имел никакого понятия. Рассказал, где именно были якобы спрятаны якобы найденные им записи…
И повел.
На гору. Шли более часа, продираясь через колючки и пугая живность, – сначала через молодой лес, потом через старый лес, потом начался подъем… Джанни ругался: мол, зачем устраивать турпоходы, когда можно долететь до места за пять минут? Эрвин возражал: он способен найти свою ухоронку, только в точности повторив свой путь годичной давности и ориентируясь по одному ему известным приметам. Да и туман наползает. Что хорошего в том, чтобы разбить флаер при посадке?
Он завел Риццо и гвардейцев в узкое ущелье – трещину в древнем базальте, расширенную дождевыми потоками. Эрвин был здесь, когда год назад обыскивал остров, тщетно пытаясь найти уже не живых людей – он потерял эту надежду, – а хотя бы следы их недавнего пребывания. Теперь он вел свою свиту в единственное место, где мог оторваться от нее.
В незапамятные времена огромная глыба базальта скатилась сверху и застряла, заперев конец ущелья. Под глыбой был лаз, достаточный для не очень толстого человека и достижимый для того, кто способен вскарабкаться к нему по базальтовым уступам. Прежде чем Риццо сообразил послать вперед кого-нибудь, Эрвин уже карабкался вверх. Втянув себя на руках в лаз, он бодро прокричал, что теперь осталось идти совсем немного, после чего раскачал и обрушил меньшую глыбу, закупорившую дыру. Год назад он видел, что глыба еле держится, и запомнил это по привычке запоминать все, что хотя бы теоретически может пригодиться в будущем.
А переход от теории к практике никогда не был для него проблемой.
Он знал, что пять, если не десять минут осатаневшие гвардейцы будут пытаться выбраться из ущелья либо по-альпинистски, либо расколов глыбу лучеметами, либо вызвав по радио флаер. Этого времени должно было хватить, чтобы окончательно оторваться.
Его хватило.
Даже без опустившегося на лес тумана Эрвин имел хорошие шансы покинуть остров незамеченным. В тумане он мог чувствовать себя в безопасности.
Что делает сейчас Джанни? Вызывает с материка подкрепление? Спецтехнику? Собак? Что бы он ни предпринял, он уже проиграл – и в первую очередь потому, что ему и в голову не придет, что умник-разумник Эрвин Канн изберет самый безумный план действий.
О чем он думал? О том, что Эрвин вновь будет стремиться занять место советника, рассчитывая со временем стать кукловодом? Вот и ошибка: Эрвину Канну, господа, надоели вы все, его воротит от вас и ваших игр. Он отвык от вас, вы больше не нужны ему.
Уж лучше бы Прай отправил сюда не Риццо, претендующего на известную самостоятельность мыслей и действий, а самого тупого солдафона, для которого важнее всего исполнить поручение в точности! Солдафон бы не купился на уловку, он сперва доставил бы на материк вычислителя, хоть работоспособного, хоть поломанного, и уж тогда доложил бы о странных речах доставленного. Эрвин хихикнул. Все-таки Прай не умеет грамотно использовать людей…
Туман укутал лес, как будто боялся, что тот замерзнет. Эрвин спотыкался о корни и камни. В пяти шагах еще различались стволы лесных великанов; в десяти шагах пропадали и они. Один раз сверху донесся протяжный свист рассекаемого воздуха – над туманом барражировал флаер. Людям порой нравится предаваться бессмысленным занятиям…
Эрвин вышел к болоту не там, где рассчитывал, но это не имело большого значения. Был отлив, на берегу гнили водоросли. Знакомый запах, знакомый вид… Ну что, гниющая язва планеты, прорва ненасытная, сволочь алчная, поиграем еще разок? В поддавки, но только умные поддавки?
Тонкое сухое деревце, сломанное в лесу, – вот и шест. А лозняка не встретилось, и мокроступов не будет. Можно поискать лозняк на берегу, но лучше поскорее убраться с острова. На болоте шест важнее плетенок на ногах.
Хуже, что нет даже подобия ножа.
Зато не голоден, худо-бедно восстановил силы и легок, поскольку не успел отъесться. Что еще надо?
Только капельку везения, чтобы встретить двух язычников с поперечно-полосатыми щупальцами. Не одного, а сразу двух.
Как раз потому, что в норме они одиночные животные.
Ночь застигла его уже далеко от острова – во всяком случае, он надеялся на то, что не очень сбился с курса в тумане. Один раз пришлось потерять уйму времени, обходя топь, но в целом зыбун казался надежным. Эрвин шел на запад, немного забирая к северу, – туда, где он дрался с мускулозубыми, защищая несчастного Иванова, и где Ламбракис, если верить ему, видел два поднявшихся из болота щупальца. Вряд ли он врал, зачем ему было врать?
Эрвин шел бы и ночью, но туман не пропускал даже лунного света. Пришлось найти кочку, сидеть и ждать в кромешной темноте. Какая-то мелкая тварь, но, конечно, не змея, пребольно укусила в зад, и Эрвин, перебравшись на другое место, подложил под ступни шест, присел на корточки, съежился, сунул ладони под мышки и стал ждать утра, как ждал уже много раз. Наверное, он был самым терпеливым