10 июля
После обычных долгих маневров по Окружной в 5.00 наш эшелон выбрался на Октябрьскую железную дорогу и неторопливо покатил на северо-запад. Подвинувшись поближе к открытому прямоугольному окошечку, достаю Лидину фотокарточку и тайком долго рассматриваю ее. Наверное, снималась на какой-то документ. На лице строго официальное выражение, резко выделяются подкрашенные зачем-то губы, взгляд напряженно устремлен в объектив... Есть же на свете халтурщики от фотографии, умеющие превратить человека чуть ли не в мумию! На самом деле Лида разве такая? Среднего роста, стройная, крепкая, с большими серьезными и выразительными глазами на матово-белом лице; белизна чистого лба оттеняется черными, словно ночь, волосами. Как-то раз Федор в шутку поинтересовался, откуда у северянки (она из Родниковского района Ивановской области) взялись такие цыганские косы. Какой дурак сказал, что она некрасива? Разве только в этом дело?
В 19.00 прибыли в Калинин. Платформа с моей самоходкой остановилась как раз под перекидным пешеходным мостом через станционные пути. Воспользовавшись этим обстоятельством, отправляю три треугольника нашим калининцам. От эшелона отходить не рискнул и попросил прохожую опустить письма по пути в первый попавшийся почтовый ящик. Молодая женщина с удивлением посмотрела на меня, но письма все-таки взяла.
Лихославль. И дальше уже не едем, а ползем. 12 июля
За станцией Бологое неожиданно повернули на запад (не уследил, на какой станции) по Калининской железной дороге. Ехали быстро навстречу ветру, и от искр, обильно сыпавшихся из паровозной трубы, вспыхнул брезент на моей машине, которая стояла на первой за паровозом платформе. Мы заметили [327] пожар из дверей своей теплушки, когда состав выгнулся дугой на закруглении пути, и пока по крышам двух вагонов, а потом по двадцати платформам, перелезая через самоходки, добрались наконец до своей машины, большой брезент сгорел наполовину, а малый — весь, без остатка. Мы с членом моего экипажа Зиминым погасили пламя, хорошенько смочили брезент водою из тендера и затем переселились жить на платформу, в «шалаш» под кормой самоходки, поставили около себя два ведра с водой.
Эшелон держит путь через Старую Руссу на станцию Дно, как говорят железнодорожники. Ночью сколько-то простояли в Валдае (Ленинградская область). 13 июля
В 8.00 прибыли в Старую Руссу и три с половиной часа ждали отправки. Только к 17.00 оказались на станции Дно, откуда неожиданно взяли курс на юг. Странные какие-то маневры... Куда же все-таки нас везут? Включаю рацию послушать вечернюю сводку и узнаю, что сегодня освобожден Вильнюс. Ну что ж, очень хорошо: всего из двух столиц союзных республик осталось вышибить фрицев. И все же это просто наваждение какое-то: когда ты в резерве или в дороге, другие освобождают не обычные, рядовые города, а столицы и совершают подвиги... 14 июля
В 5.00 начали разгрузку на глухой станции Чихачево в Калининской области. Пока разгружались и спешно готовились к маршу, от батареи к батарее ходили замполит полка гвардии майор Каневский, парторг полка и штабной писарь с мешком. Маленький, ужасно некрасивый Каневский запускал в мешок руку по самое плечо, извлекал горсть нагрудных гвардейских знаков, отсчитывал нужное количество по строевой записке, и комбаты тут же раздавали их без торжественных речей, так как надо было успеть вручить знаки всему личному составу до начала марша, который ожидался с минуты на минуту.
В 10.30 мы уже прибыли в район сосредоточения. Без единого отставания. После проверки матчасти торопливо пообедали, обжигаясь, и двинулись на выжидательные. Что это был за марш! Возможно, так требовалось, чтобы дезориентировать [328] противника, но механикам оставалось только ругаться на чем свет стоит. Проблуждали по глинистым совершенно разбитым проселкам, колеи которых доверху наполнены дождевой водой, и по болотам до самой темноты; проезжали через безвестные бедные деревушки, провожаемые восторженными ватажками голоштанных мальчишек. Особенно помучились на замысловато виляющих крутых спусках и подъемах в одной деревне, что перекинулась с берега на берег большого оврага. Надсадно ревут двигатели в заболоченных низинах. Небо хмурится все больше, надвигается гроза. Вскоре начался сильный дождь, колонна боевых машин еще не успела переползти широкий мокрый, подозрительный луг. Помня прошлогоднее трехдневное сидение под Багвою на Украине, выбираю ориентиром соломенную мохнатую крышу, торчащую над буфом по ту сторону дола, и, не притрагиваясь к рычагам, на ровном газу медленно веду машину. Несколько наших ИСУ все-таки увязли. И тут разразилась страшная гроза, крупный частый дождь перешел в ливень, видимость пропала. Машины бесцельно, точно слепые котята, рыскали в густой тьме, рассекаемой то ближе, то вдали голубоватыми стрелами молний. Комбат наш Березовский (он облюбовал мою машину) весь изнервничался, начал дергаться, и мне пришлось его успокаивать. На свою голову я проявил инициативу в розыске машин нашей батареи, которые разбрелись кто в лес, кто по дрова, и комбат, кажется, готов был гонять мою несчастную самоходку до самого утра. 15 июля
Но в час ночи, устав до полного изнеможения при вытаскивании застрявших самоходок, я сердито заявил ему, что сажать свою машину не намерен, что надо хоть ее приберечь, чтобы завтра было чем дергать остальные, и посоветовал срочно передать по рации приказ на все машины батареи: стоять на месте до света. Тем более что ночи пока еще коротки.
Когда стало достаточно светло, выяснилось, что, кроме засевших, в полку имеются даже аварийные машины. Что ж дальше-то будет?
Утром Совинформбюро повторило сообщение об освобождении Пинска.
А 326-й гвардейский, сгружавшийся следом за нами, прошел прямо по большаку мимо наших облепленных грязью [329] самоходок, стоящих вкривь и вкось вдоль обочины. Одна за другой проносятся мимо длинноствольные боевые машины, звонко цокая гусеницами по булыжнику и высекая из камня искры, взревывая, поравнявшись с моим лючком и обдавая привычным запахом выхлопных газов. Чистенькие (и, наверное, выспавшиеся) командиры 122-миллиметровых ИСУ насмешливо, как мне показалось после этой бестолковой и бессонной, кошмарной ночи, поглядывали в нашу сторону, стоя в своих люках.
Весь этот день провели в движении, в выволакивании из болот «бегемотов». Опять месили мокрые, скользкие проселки, снова блуждали, нащупывая верный путь. Только под вечер все отставшие машины были собраны наконец в одну колонну, после чего совершили форсированный марш, догоняя полк. 16 июля
В самый разгар марша, в 6.00, когда уже была пройдена почти половина пути и машины двигались по вымощенной бревнами фронтовой дороге, сильно кренясь при этом вправо, у меня вдруг заглох двигатель. Пробую несколько раз завести — он ни гугу, даже не фыркнул. Проверяю систему питания — все в порядке. Почему-то мне пришло в голову, что сбился угол опережения подачи топлива в цилиндры. Покопался в двигателе, но опломбированный распределительный диск, до которого я добрался в конце концов, охладил мое рвение: регулировка тут заводская и нам почти незнакома. Закрываю моторный люк и сажусь на броню в унылом раздумье: не успел приехать на фронт — и нате вам!
Командир по моей просьбе начал вызывать ремонтников, а мы пока слушаем песню нашего заряжающего Исхакова. Он обладатель чудесного тенора, но, к сожалению, поет только на родном узбекском языке, хотя по-русски говорит чисто, с едва заметным акцентом. Очень любит, если выпадет свободная минута, рассказывать нам о доме, о семье. Он собирается угостить нас настоящим пловом, для приготовления которого не хватает, по его словам, сущего пустяка — барашка. Кроме барашка, нужна еще молодая свежая морковь, зеленый лук и еще что-то. Самое главное — несколько пакетов рисового концентрата из нашего бортпайка. Заряжающий упросил командира [330] не пускать его в расход и с нетерпением выжидает удобного часа, чтобы показать свое искусство в приготовлении национального блюда...
Итак, третий мой экипаж. Заношу в свой блокнот по привычке:
командир машины — гвардии старший лейтенант Ефимов;
наводчик — гвардии старшина Шмарин Роман Демидович;
заряжающий — гвардии старший сержант Исхаков Мирсултан;
замковый — гвардии сержант Зимин Михаил.
В прошлом году у нас с Петром в экипаже были одни рядовые. И вот с такими ребятами приходится «загорать»! Вслушиваюсь в красивый голос Мирсултана, осматриваюсь: место наше голое, неуютное — приметное. Где-то недалеко должна быть река Великая. Слева, километрах в двух, невидный за частыми молодыми порослями полевой аэродром. С него то и дело круто взмывают вверх истребители, дают прямо в небо контрольные короткие очереди из своих пулеметов и пушек и затем ложатся на боевой курс.