Новым в «Энциклопедии» было ее подчеркнутое (даже в названии) внимание к ремеслам, технике и т. п. Дидро сам изучал вопросы технологии и ряд статей заказал никому не известным авторам, мастерам различных отраслей производства, квалифицированным рабочим и т. д. «Энциклопедия» была одновременно справочным, научным и полемическим изданием. Многое, чего авторы не могли написать из опасения цензурных преследований, было высказано намеком и в таком виде доходило до читателей, умевших понимать недосказанное. Но реакция не упускала случая помешать публикации «Энциклопедии»: ее дважды запрещали (в 1752 и 1759 гг.), многие статьи искажались и смягчались (тайно от Дидро) его издателем Лебретоном [288]. Все же Дидро довел издание до конца, выпустив с 1751 по 1772 г. 28 томов (17 томов текста и 11 томов иллюстраций и гравюр).
Большое внимание в «Энциклопедии» было уделено социальной проблематике — в той мере, как это было допустимо для подцензурного издания. И здесь ясней всего вырисовывается новизна и смелость — и вместе с тем ограниченность — этой чисто буржуазной идеологии. Крайне характерно, например, принципиальное положение, обнаруживаемое в сугубо практической по характеру статье самого Дидро «Кредит». «Наиболее надежным гарантом, который могут иметь люди в своих взаимных обязательствах, является — после религии — выгода» И хотя лично Дидро порой выражал какие-то смутные симпатии взглядам утопистов XVIII в. [289], в целом «Энциклопедия» отстаивала идеал некоей «демократической монархии», основанной на «разумных» началах частной собственности и умеряемой сочувствием народу [290].
Дидро также выступил как художественный критик, пропагандируя (в рукописной «Литературной корреспонденции» Мельхиора Гримма, рассылаемой избранным коронованным подписчикам различных европейских дворов) новое — третьесословное по содержанию — искусство. Выступая против галантного, откровенно эротического искусства аристократических салонов и против помпезно-парадных картин, украшающих дворцы, он призывал художников обратиться к иному жанру: «Мне по душе этот жанр — нравоучительная живопись. И так уже кисть долгие годы была посвящена восхвалению разврата и порока» [291]. Дидро, таким образом, требовал от художника правдивого и морально здорового отражения жизни.
Около Дидро и «Энциклопедии» группировался кружок философов-материалистов, именуемых «энциклопедистами», хотя не все они сотрудничали в этом издании. Из этого кружка единомышленников нужно в первую очередь отметить Гольбаха (1723–1789) и Гельвеция (1715–1771), оставивших заметный след в развитии материалистической мысли. Гольбах также известен как одни из крупнейших воинствующих атеистов своего века; в отличие от Вольтера, он выступал не только против фанатизма и нетерпимости католической церкви, но и против религии вообще, отрицая существование бога. Его антирелигиозные памфлеты не потеряли своей остроты до настоящего времени; когда Ленин рекомендовал учиться у публицистики атеистов XVIII века[292], он, несомненно, имел в виду работы Гольбаха.
Дени Дидро. Портрет Карла Ван ЛосаМатериализм XVIII в., однако, был еще ограничен: его ограниченность, по словам Энгельса, «заключалась в неспособности его понять мир как процесс»[293]. Поэтому французские материалисты XVIII в. остались в пределах материализма механического, а в вопросе о структуре и сути общества они находились в плену идеализма и так и не вышли за пределы положения о том, что взгляды людей предопределяют законы, а законы предопределяют их взгляды.
Политические взгляды Гольбаха и Гельвеция отличались умеренностью. Гольбах писал, что социальное «неравенство является опорой общества… Благодаря различию людей и их неравенству слабый вынужден прибегать к защите сильного; оно же заставляет последнего прибегать к знаниям, мастерству более слабого, если он их считает полезным для самого себя» [294].
Гельвеций очень близок Гольбаху и как философ, и как социальный мыслитель[295]. Однако в своем обосновании этики как высшего социального закона он вносит новые понятия, доводя учение утилитаристов до последовательного конца. Утверждая, что «единственным критерием поступков человека является интерес»[296], он приходил к выводу о том, что «польза есть принцип всех человеческих добродетелей и основание всех законодательств»[297]. И здесь, Таким образом, третьесословный (а точней — буржуазный) принцип «пользы» выдвигался как критерий новой этики и нового — еще не осуществленного, но нетерпеливо ожидаемого — законодательства.
С «Энциклопедией» была тесно связана и группа экономии стов-физиократов. Крупнейшие из них — Франсуа Кенэ (1694-¦ 1774) и Тюрго — кроме сотрудничества в «Энциклопедии» оставили значительные теоретические труды. По словам Маркса, их теория была выражением «нового капиталистического общества, пробивающего себе дорогу в рамках феодального общества» «По его мнению, это „делает их настоящими отцами современной политической экономии“»[298].
Физиократы выдвигали идеал общества, основанного на частной собственности и наемном труде; они проповедовали переход на капиталистический (фермерский) способ ведения сельского хозяйства. Они выступали сторонниками свободы предпринимательской инициативы и требовали от правительства невмешательства в экономическую жизнь: отсюда их знаменитый лозунг «Laissez faire, laissez passer», т. е. «предоставьте свободу действовать». В своем труде «Размышления об образовании и распределении богатств» Тюрго писал, выражая претензии верхушки третьего сословия: «Класс собственников есть единственный, который не вынужден добывать средства к существованию… Вследствие этого он может быть использован для таких главных потребностей общества, как война и руководство правосудием, посредством личной службы или уплатой части своих доходов, с помощью которых государство или общество нанимает людей для выполнения этой функции» [299]. В этих словах отчетливо видно, что деньги уже претендуют на власть: класс собственников стремится оттеснить дворянство от управления страной.
Из среды народа, как и Дидро, вышел и Жан-Жак Руссо (1712–1778 гг.), один из зачинателей нового направления общественной мысли — эгалитаризма. Сын женевского ремесленника, рано встретившийся с нуждой, он был сначала незаметным сотрудником «Энциклопедии» и впервые привлек к себе внимание сочинением по конкурсу, объявленному Дижонской академией на тему: «Способствовало ли возрождение наук и искусств улучшению нравов?» (1750). На этот вопрос Руссо ответил трактатом, в котором читателю сообщалось, что наука и искусство только «обвивают гирляндами цветов оковывающие людей железные цепи, заглушают в них естественное чувство свободы, для которой они, казалось бы, рождены, заставляют их любить свое рабство и создают так называемые цивилизованные народы» [300]. С этим трактатом в идейную борьбу эпохи вступал новый социальный слой — трудовые низы третьего сословия.
Идеи Руссо, высказанные затем в статье «О политической экономии» («Энциклопедия», 1754) и в работах «Рассуждение о происхождении и основах неравенства среди людей» (1754), «Об общественном договоре» (1762) и др., сначала произвели на современников впечатление смелых парадоксов. Дидро счел нужным смягчить впечатление от статьи Руссо, опубликованной в «Энциклопедии», и поместил впоследствии в т. XI «безопасную» работу Буланже на ту же тему и под тем же названием, что привело к разрыву между ним и Руссо.
Не менее дерзкими и непривычными для эпохи были мысли, высказанные Руссо в романе «Эмиль, или О воспитании» (1763). Здесь он заявлял: «Труд… есть неизбежная обязанность для общественного человека. Всякий праздный гражданин — богатый или бедный, сильный или слабый — есть плут»[301]. Руссо этим высказал отношение трудящихся масс Франции к привилегированным сословиям, включая «класс собственников», интересы которого отстаивал Тюрго.
И саму собственность, как таковую, Руссо отвергает, объявляя ее Виновницей всех социальных зол. «Первый, кто, отгородив участок земли, напал на мысль сказать „это мое“ и нашел людей, достаточно простодушных, чтобы поверить ему, был подлинным основателем гражданского общества. От скольких преступлений, войн, убийств, от скольких бед и ужасов избавил бы род человеческий тот, кто, выдернув колья или засыпав ров, крикнул бы своим ближним: „Острегайтесь слушать этого обманщика: вы погибли, если забудете, что плоды принадлежат всем, а земля никому!“»[302], — писал он.
Особое значение имеет трактат Руссо «Об общественном договоре, или Принципы политического права». Не сразу понятый современниками, по мере приближения революции он начал оказывать все большее влияние на читателей. Хотя содержащееся в нем учение о суверенитете народа и его праве на сопротивление не было абсолютно новым (оно было за десять лет до того высказано в памфлете Лабомеля «Терпимый азиат»[303], но Тогда памфлет, к счастью его автора, прошел незамеченным), в книге Руссо это учение было изложено как строгая и последовательная система, по логичности и убедительности не уступавшая построениям Монтескье, — и в то же время несравненно более демократичная.