— И да и нет. Она могла бы прожить гораздо дольше, но, возможно, у нее не было другого выхода.
— Не понимаю.
— Да.
Это было заключительным словом. И в тени деревьев и виноградных лоз воцарилась полная тишина — слышалось только журчание серебристых фонтанов.
— Он был добрым человеком, — тихо сказал Гарнет.
— Раз он вернул тебе здоровье, я в вечном долгу перед ним. Как его звали?
— Этого никто не знал, он и сам не помнил. Но у него было имя, которым его называли монахи.
— Какое?
Стояла тишина, и судьба колебалась. Должен ли Джозеф Гейдж, который так много страдал в этой жизни, но все-таки одержал блестящую победу над всеми своими горестями и неудачами, страдать от новой боли? И Гарнет, не имевший того великого дара, которым обладали его родители и все предки, начиная от доктора Захария, слегка приподнялся на стуле, словно хотел избавиться от тяжелого груза, и сказал:
— Маленький Монах. Они называли его Маленьким Монахом.
— Упокой, Господи, его душу, — проговорил Джозеф, и снова все вокруг стихло, и слышались только плеск фонтанов, бульканье наливаемого вина и похрапывание Черномазого.
— Вылезайте из кровати! — приказал Митчел. — Вылезайте и немедленно раздвиньте шторы! Вы должны сделать это, мисси, ради всех нас.
Мелиор Мэри пребывала в таком состоянии уже месяц, лежа в затемненной комнате и разглядывая стены и потолок. Она ничего не ела, кроме куска хлеба в день, перестала пить свою чудесную воду из Малверна, и возраст уже начал нагонять ее. Вокруг глаз и на щеках появились морщины, а знаменитые серебристые волосы потеряли блеск и безжизненно повисли вдоль щек.
Она посмотрела на него, но в огромных сиреневых глазах были безразличие и пустота.
— Что вы от меня хотите? — сказала она совершенно неузнаваемым голосом.
— Я хочу, чтобы вы вернулись к жизни, Мелиор Мэри. Вы же попросту можете умереть, если будете месяцами лежать здесь! Вы обязательно умрете, если сейчас же не встанете.
Но он был уже стар и утратил свою власть над нею. О прежнем Митчеле напоминали только ужасный шрам и сверкающие глаза.
— Уходите!
— Нет. Я не могу оставить вас в таком состоянии. Я люблю вас, мисси, и хочу, чтобы вы снова зажили нормальной жизнью.
— Я никогда не смогу этого сделать.
— Возможно, вы и правы. Вы не сумеете жить как красивейшая из женщин, но вполне можете встать с постели и вести жизнь, достойную хозяйки поместья. Саттон нуждается в вашей заботе и внимании.
Мелиор Мэри беспомощно засмеялась.
— Неужели? Прекрасно! Он этого не дождется. Проклятый дом разрушил мою жизнь, так пусть теперь тоже пострадает!
— Что вы хотите сказать?
— Он на долгое время ослепил меня. Я думала, что это древнее наследие значит больше, чем любовь, и так долго колебалась, что потеряла Чарльза Эдварда. Теперь мне остается только превращаться в глубокую старуху.
Она отвернулась и горько заплакала, уткнувшись в подушку.
— О, не надо, мисси, не надо! Мое сердце разрывается на части, когда вы произносите такие трагические слова!
Митчел почувствовал себя разбитым и уничтоженным. Он больше ничего не мог придумать, чтобы хоть как-то подбодрить свою хозяйку. Из его глаз тоже закапали слезы.
— Перестаньте, Митчел! — воскликнула Мелиор Мэри, подняв лицо от подушки и увидев, что он плачет. — Пожалуйста!
Но он не смог ответить ей, понимая, что дни его борьбы закончились и теперь он бессилен.
— Митчел, — сказала она уже более мягко, — вы будете довольны, если я поднимусь с постели сегодня?
— Да, — ответил он сквозь слезы. — Да, если вы пообещаете правильно жить дальше.
— Только никакого общества.
— Возможно, это и к лучшему. — Он посмотрел на ее постаревшее лицо. — Мисси, возможно, вы сейчас ненавидите Саттон, но со временем снова научитесь любить свой дом.
Мелиор Мэри тяжелым взглядом окинула его с ног до головы: — Посмотрим.
Стоял декабрь, и в Кастилии шел снег. Пернел Гейдж и ее братья-близнецы Джеймс и Джекоб, никогда не видевшие такого, вырвались из рук дедушки и выбежали во двор, увитый виноградом. С неба падали крупные белые хлопья, и дети смеялись, пытаясь поймать их губами.
— Это что — пирожные? — спросил Джеймс, а его брат, настолько похожий на него, что даже Пернел иногда путала их, повторил за ним: — Да, это что — пирожные?
— Да, — ответила Пернел, — снежные пирожные, хотя мама называет их снежными хлопьями. — Ее внимание привлекло что-то другое, и она воскликнула: — Взгляните-ка на фонтан! Это же просто маленький ледяной дворец!
Дети побежали туда, где в самом центре двора водяные потоки застыли в причудливых формах.
— Как красиво! — восхитился Джеймс и добавил: — Но что там?
В самом большом куске льда начало появляться изображение, которое видели все трое.
— Черномазый! — воскликнула Пернел. — Что же он там делает? Посмотрите, он машет нам рукой.
Они переглянулись — два одинаковых мальчика и их темноволосая сестра. Эти дети были наделены волшебным даром, той самой древней магией, которая обошла их отца, но все-таки передалась им.
— Он прощается, правда? — спросил Джеймс.
— Да, — ответила Пернел. — Не надо пока возвращаться в дом. Дедушка плачет. Сейчас его надо оставить в покое, мы лучше поцелуем его попозже.
И действительно, в своем кресле у камина Джозеф сидел весь в слезах. У ног лежал его слуга, заснувший самым крепким на свете сном.
— О Боже, Боже! — всхлипывал Джозеф. — Я так любил его! Мой дорогой верный пес!
Гарнет сказал:
— Он умер так, как хотел, — во сне, у потрескивающего камина и рядом с тобой.
Он осторожно снял с его головы тюрбан и обнажил голову в мягких белых завитках.
— Черномазый был таким старым? — удивился Гарнет. — Я никогда об этом не задумывался.
Сквозь слезы Джозеф ответил:
— Все мы стареем, сынок. Что ни говори, а время идет, время идет…
Той же зимой Мелиор Мэри сидела у камина в Большой Зале, ворчала и жаловалась:
— Я так замерзла! Не понимаю, зачем мы тут сидим, Митчел. Только для того, чтобы создать видимость — хозяйка поместья Саттон в своей резиденции? Для этого?
— Не знаю, мисси. Вы сами так приказали.
— Какая глупость. Я промерзла до костей. — Она плотнее завернулась в шаль. — И не закрывайте глаза, когда я с вами разговариваю.
— Ничего не могу поделать, мисси, — я очень устал.
— Вы очень скучны, Митчел, скучны и стары. Мне, кажется, пора прогуляться по моему несчастному дому. Постарайтесь не уснуть, пока я не вернусь.
Мелиор Мэри взяла свечу из подсвечника, стоящего рядом с ней, и направилась к западному крылу замка. Ночь за ночью она переходила из комнаты в комнату, и единственным источником света было одинокое мерцающее пламя свечи. Свой путь она всегда заканчивала в одном и том же месте — у окна Длинной Галереи, где простаивала часами, бессмысленно глядя в темноту и поставив на подоконник свечу, которая издалека казалась маленьким маяком.