Она была
афисьенадо, помешана на его книгах и к тому же полусирота, скитающаяся по миру в поисках пристанища. Судьба покалечила и ее, но результат оказался совсем иным. Если сеньор Вальдес замкнулся в холодном, рассудочном мире, то Катерина годами искала потерянную половинку, которая умерла в поле, сжимая пригоршню горной серой земли, а когда нашла ее, посчитала это Божественным знаком. У сеньора Вальдеса не было друзей, но даже те немногие знакомые, с которыми он общался — университетские коллеги, Мария и даже его собственная мать, если бы Господь наделил их честностью, признали бы, что Катерина стоит десяти Лучано, но она им не поверила бы. Она искренне готовилась посвятить всю жизнь служению своему кумиру с единственной целью — сделать его счастливым, поскольку ей казалось, что такая жизнь принесет счастье и ей. Для нее высшей честью было бы родить ему дюжину детей и спать в его постели, поскольку она уже не могла спать без него. Катерина любила сеньора Вальдеса слепой, безумной страстью.
А он мог за кухонным столом обронить что-то пошлое и циничное вроде «Какая жалость, что романтика ушла». Странно, не правда ли? Еще более странно, что она безропотно снесла это.
— Ты очень рано встал, — сказала Катерина. — Что ты делал?
— Писал. — Он казался очень довольным собой.
— Писал? Бог мой, это чудесно! — Она была так искренне взволнована, что ее голос звучал почти издевательски. — Я очень давно ничего не писала. Много дней ничего не писала. А о чем ты писал? Расскажи! Пожалуйста!
— Не могу. Я еще не закончил. Не люблю рассказывать, пока не дойду до конца. В этом отношении я очень суеверен.
— Ну пожалуйста!
— Ладно, но не сейчас. Может, попозже, — будто он пытался успокоить капризного ребенка.
— А сколько ты написал?
— Много. Очень много.
— Правда?
— У меня было такое чувство, будто прорвалась плотина. Слова так и лились на бумагу.
— Здорово… Обожаю это чувство, когда оно приходит ко мне… — Катерина замолчала, словно ей стало стыдно упоминать себя в сравнении с ним. — Да, обожаю… — прошептала она.
— Мне кажется, что я прошел какой-то важный рубеж. Понимаешь?
— Понимаю — когда рассказ начинает жить собственной жизнью.
— Точно, — сказал он, — будто пишешь под диктовку. — «Какой ты лихой рассказчик, Чиано! Устроил целый спектакль из-за десятка слов!» Конечно, в процентном отношении по сравнению с тем, сколько он написал за последние месяцы, ночь выдалась плодотворной, но в абсолютных величинах ничего не изменилось. После прекрасной Анжелы, внезапно появившейся из небытия, снова провал. Провал в постели и провал за столом. Точно кто-то распахнул дверь тюрьмы, поманил его солнечным светом и захлопнул ее перед его носом. Так тишина после громкого крика кажется еще пронзительнее, так темнота после удара молнии — еще темнее, чем раньше, — таким было и его отчаяние.
Чуть не плача от отчаяния, сеньор Вальдес просидел за столом всю ночь, пытаясь преодолеть творческое бессилие и нащупать путь сквозь темную завесу, но вскоре рассвело, и настало время готовить завтрак. Надвигался еще один день, и он знал, что пустые страницы будут опять издевательски глазеть на него.
— Ты сегодня идешь в университет? — спросил он.
— Да. Доктор Кохрейн будет рассказывать о трансцендентных числах.
— О! Такое пропускать нельзя.
— Да, лекции доктора Кохрейна похожи на американские горки в математике. А ты идешь в университет?
— Немного позже. Сначала нужно побриться.
— А мне нужно переодеться. Я могу оставить здесь часть своих вещей? — Вопрос повис в воздухе.
Вместо ответа сеньор Вальдес сказал:
— Подбросить тебя до дома?
— Нет, спасибо. Я с удовольствием прогуляюсь.
Катерина отнесла чашку к раковине и сполоснула ее. Она повернулась к нему спиной, трусы некрасиво топорщились на попе, а на плече вызревал прыщ с беловато-зеленой головкой, но ореол божественной красоты никуда не делся — сверкал и искрился вокруг нее разноцветной радугой, что висит над водопадом.
— Надо спешить, — сказала она.
— Я спущусь вместе с тобой.
Он поставил чашку на стол, пошел за ней в спальню и выбрал легкий пуловер и хлопковые брюки, чтобы прилично выглядеть на улице.
Они долго ждали лифт, молча стоя бок о бок, не зная, что сказать. Он почувствовал, как палец Катерины скребет по его ладони, и инстинктивно ухватился за него, как младенец, но лишь на секунду и сразу же отпустил. Будто, несмотря на твердое намерение жениться, сеньор Вальдес не хотел, чтобы его видели в обществе Катерины.
— Надо было идти по лестнице, — вздохнув, проговорила она.
— Если мы сейчас уйдем, лифт сразу же приедет. — Сеньор Вальдес сказал это так, как все говорят подобные вещи: словно боятся, что если потратят время, проведенное за ожиданием лифта, на что-то другое — танцы, например, поцелуи, дегустацию нового коньяка или чтение книги, — то бессмысленно промотают его.
Катерина взглянула на него снизу вверх. Он тоже посмотрел на нее, перехватил ее взгляд и отвел глаза, уставившись на дверь лифта.
Лифт наконец-то приехал. Они вошли внутрь и закрыли за собой дверь.
В вестибюле почтальон распределял почту. Держа в руках пачку писем, он сверял написанные на них адреса с именами на табличках и просовывал каждое в продолговатую щель металлического ящика. Большой белый конверт с обратным адресом «Салон», с напечатанным большими черными буквами предупреждением: «НЕ СГИБАТЬ» — он немедленно сложил пополам и впихнул в узкую щель, над которой стояла пометка «Л.Э. Вальдес». К тому времени, как лифт дополз до вестибюля, дверь за почтальоном закрылась.
Сеньор Вальдес сказал:
— Я тут подумал…
— Да?
— Я ведь не купил тебе кольцо. Раз мы помолвлены, у тебя должно быть кольцо!
— О!
Для Катерины мысль об этом была почти так же прекрасна, как само кольцо.
— Может, сегодня после занятий мы выберем что-нибудь?
Она могла только воскликнуть:
— О, Чиано! — И поскольку в вестибюле никого не было, он обнял и поцеловал ее.
* * *
Получить письмо — не рекламные проспекты, не счета за квартиру, не банковские отчеты, а реальное, полновесное письмо — одно из самых приятных событий в нашей жизни. Когда сеньор Вальдес был маленьким мальчиком, жившая в другом городе тетя как-то прислала ему письмо и посылку. В посылке лежала красная бархатная коробка, на которой было наклеено изображение кошки, а внутри — кусок мыла в форме кошки. Когда маленький Чиано смачивал мыло водой, оно разбухало и на нем вырастал мех, как у настоящей кошки. Правда, удивительная сказка длилась лишь несколько дней, потом мыло потеряло форму и превратилось в нечто странное, сморщенное, неприятное, как не подающийся идентификации фрукт, давно забытый на