Читать интересную книгу Годы в Вольфенбюттеле. Жизнь Жан-Поля Фридриха Рихтера - Герхард Менцель

Однако и в Готе они тоже только сидят, держа около себя ее дочь, на канапе, и это описание, как и описание вечера накануне, Жан-Поль многократно прерывает мыслями о литературном претворении нового опыта, комментируя их таким заверением: «Видит бог! По отношению к своим подругам я одновременно физически холоден и горяч душой»; затем он хвастливо расписывает, как много девичьих сердец покоряет в каждом городе, и в конце абзаца цитирует «изумительную женщину» из Готы: «Я способна выцарапать глаза женщине, которая любит Вас чувственно».

Тому, кто не разделяет жан-полевских взглядов на мораль, любовная глава его жизни должна казаться самой мрачной. Но последовательность, с какой Жан-Поль всегда остается верным себе, не может не импонировать. Его не подкупить ни красотой, ни богатством. Насколько важен для него литературный успех, настолько безразличен успех светский. Как человек, как гражданин и как супруг он хочет оставаться самим собой. «Конечно, смешно, что моя лестница к супружеской постели… столь бесконечно длинна. Однако я позабочусь о том, чтобы в Берлине я смог впрыгнуть в нее; но пусть там лежит просто кроткая девушка, которая будет мне готовить, будет вместе со мною смеяться и плакать. Больше я ничего и не желаю».

Маловероятно, чтобы при этих словах он думал о будущей жене. Он, правда, уже познакомился с нею, но ничто не свидетельствует, что она произвела на него большее впечатление, чем другие. Его решение провести следующую зиму в Берлине не было связано с нею. С тех пор как между ним и Гердерами появились разногласия, он чувствует себя в Веймаре неуютно. «Веймар вызывает во мне отвращение», — написал он Отто; и Эртелю: «Веймар — выгоревший город, на горячем пепле которого я пока сплю. Перед отъездом каждый город кажется мне таким же обугленным. При таком переселении народов, которое происходит через новые места и сердца, поэзия в выигрыше, но сердце становится бедным emigré[27], я хотел бы найти убежище в своей свадебной комнате». И Алефельдту в Берлин: «Веймар угнетает меня, я изнываю по бранденбургскому воздуху, который приводят в движение столь прекрасные уста».

Ему нравится Берлин, этот «архитектурный универсум». Ему по вкусу, что его «жители, даже жительницы… одеваются просто». Он считает, что отношения между дворянством и буржуазией строятся здесь на более равноправной основе, чем при маленьких дворах. Обиходный тон свободнее. «Этому драгоценному камню не хватает лишь оправы — красивых окрестностей». Ибо, как и большинство его современников, он не считает красивым бранденбургское маркграфство, и вообще хорошо живется только там, где есть горы и — хорошее пиво. «Да, Берлин — песчаная пустыня, но где еще найдешь оазисы?» (Это он говорит Гельмине фон Чези, и Фонтане через восемьдесят лет воспользуется этой метафорой для характеристики творчества Жан-Поля: «Пустыня Сахара… но какие оазисы в ней!»)

Как раньше Эртелю в Лейпциге, он поручает теперь Алефельдту в Берлине оборудовать жилье для «тощего сатирика»: наряду со старым письменным столом главное — стеллаж («полка скорее для бумаг, чем для книг»). «И вообще не трать много денег на обстановку, ибо я должен экономить ради женитьбы, возраста, и здоровья, и литературы».

Жить он намеревается у Алефельдта: Нойе Фридрихштрассе, 22 (ныне Литтенштрассе).

28

ПОСЛЕДНЯЯ ПОМОЛВКА

Берлинское зимнее полугодие 1800/01 — кульминация его жизни. Все, что было до сих пор, — это сборы в путь, юношеское стремление вверх и вдаль. Все, что началось теперь, — это этапы возвращения домой. Он на вершине славы и уже изрядно устал от нее. Самым обширным и самым дерзновенным из своих романов — «Титаном» (четыре тома его выходят один за другим в 1800–1803 годах) — он не смог превзойти успеха незрелого «Геспера». Его уже мало интересуют другие люди и другие места, знаменитости его разочаровали. Ненависть к провинциальной тесноте, окружавшей его в молодости, постепенно уступила место тоске по ней. Удовольствие от общения с верхушками общества не затрагивает ни его чувств, ни его сознания. Он неподкупен, ибо лишен честолюбивого желания войти в круг тех, кто его чествует. Кажется, будто вылазка в высшее общество была предпринята только для того, чтобы, изучив его, изобразить потом в «Титане». Когда работа над романом подошла к концу, он покинул это общество, разочарованный и уставший. Здоровье его пошатнулось. Тощий сочинитель скоро начал толстеть. Всего лишь за несколько лет юноша превратился в старика.

Женитьба — это цезура в его жизни. 3 октября 1800 года прославленный писатель, решивший положить конец холостяцкому существованию, прибыл в Берлин. Через пять недель он помолвлен. Спустя две недели все дамы, имевшие виды на него, узнали об этом из «Фоссише цайтунг»: «Легационсрат Жан-Поль Фридрих Рихтер уведомляет о своей помолвке со второй дочерью господина гехаймрата при обертрибунале Майера — Каролиной».

Подробности предыстории этой последней помолвки неизвестны. Обычно откровенничающий, Жан-Поль в данном, принявшем столь серьезный оборот случае отмалчивался даже перед друзьями. О трех сестрах Майер он упоминал часто, но ни разу об одной из них отдельно. Можно предположить, что двадцатитрехлетняя девушка, которая скорее почитает, нежели любит его («Я хотела бы молиться на Вас, стоять перед Вами на коленях, как склоняются пред богом», — пишет она ему), проявила известную инициативу. Она была помолвлена с нелюбимым кузеном и обратилась к сведущему в проблемах морали писателю с вопросом, должна ли она, следуя долгу, остаться со своим нареченным или же, следуя чувству, расстаться с ним.

Ответ пришел быстро: «Прекрасная душа! Беспристрастно и холодно, как если бы я никогда Вас не видел, хочу дать Вам ответ по совести. Он гласит: Вы вправе расстаться». Он обстоятельно обосновывает свой ответ, ни словом не обмолвившись о своей симпатии к ней.

Это было написано 30 октября, а 4 ноября он написал уже вот что: «Единственная! Наконец-то мое сердце нашло свое сердце, наконец-то моя жизнь стала прямой и светлой. Такой она и пребудет, и никто не сможет нас разлучить, кроме нас самих, а мы этого не сделаем». 9 ноября, нагруженный цветами, он просит у гехаймрата при обертрибунале руки его дочери, что в то время являлось не простой условностью, а юридической необходимостью, ибо, согласно прусскому праву, лишь сыновья, достигшие совершеннолетия, освобождаются от родительской опеки, дочери же — только выйдя замуж.

Титул господина Майера в отличие от титула господина Рихтера не просто украшение. («Противно, как деревянный муляж на витрине», — отзывается Шарлотта фон Кальб о гильдбурхаузенском титуле без должности, когда Рихтер по-детски порадовался ему.) Майер облечен своим титулом в качестве судебного чиновника. Это трезвый, рассудительный человек, с которым зять так никогда и не сблизился, но на которого ему никогда не приходилось и жаловаться. С матерью своих трех дочерей Майер развелся восемнадцать лет назад, заключив нелепое соглашение, согласно которому дети попеременно жили неделю у него, неделю у матери. Но право воспитания суд присудил ему, и он воспользовался им разумно. Он обучал девочек частично сам, частично с помощью преподавателей. И в конечном счете три сестры получили образование, которое в те времена называли «мужским». В результате, к огорчению отца, все три дочери вышли замуж за литераторов: Минна, старшая, — за композитора, автора песен и музыковеда Карла Шпацира, сперва учителя филантропической школы в Дессау, затем издателя лейпцигской «Цайтунг фюр ди элеганте вельт»; Эрнестина, младшая, — за незначительного поэта Августа Мальмана. Среди этих зятьев знаменитый Жан-Поль, разумеется, самый желанный, хотя и на него смотрят не без недоверия, ибо все, что касается его имущественного положения, туманно и он не собирается давать разъяснения.

Гехаймрат сначала принял предложение, затем, переждав четыре месяца, четко и определенно спросил, как обстоят финансовые дела. Писатель ответил, не раздражаясь, подсчитал свои скромные сбережения, включая сто талеров, одолженных им Гердеру, сто — Алефельдту, а также те семьдесят, что у него в кармане, заверил, что в настоящее время зарабатывает больше, чем тратит, и опять обнадежил собранием сочинений, выход которого предполагается через восемь — десять лет. Он ничего не имеет против плана тестя застраховать Каролину в Прусской вдовьей кассе (той самой, что так гнусно обманула Зибенкеза), готов предоставить для этого деньги. По всему видно, что уже столь часто дававший обещания на сей раз твердо решил их сдержать, хотя и откладывает день свадьбы. Но на это есть свои причины.

Конечно, его тоже беспокоит пропитание будущей семьи. Непостоянные гонорары — весьма неустойчивая основа для той добропорядочной, хотя и непритязательной жизни, которая ему рисуется. Издатели, правда, платят ему теперь за печатный лист больше, чем прежде, и каждое повторное издание, не требуя дополнительной работы, приносит ему опять половину гонорара (нынешние писатели получают за это полный гонорар), но зато и его расходы постоянно растут, а многочисленные светские обязанности отнимают много времени. Для Розинетты, которую он обрел во фройляйн Майер, ему в качестве материального базиса не хватает имения Миттельшпиц, о котором он мечтал в «Жизнеописании будущего». На это надеяться не приходится. Единственная возможность получать регулярный доход, если он не хочет поступить на службу (а к этой мысли он никогда больше не обращался), — получить от церкви или государства (что в протестантских странах одно и то же) пожизненную ренту, приход, доходное место, должность каноника или нечто в этом роде, то есть жалованье без обязанности работать, гонорар за почетное членство, как теперь, по сходным мотивам (с целью заинтересовать какого-нибудь значительного человека) платит, например, Академия искусств. Это можно называть — в зависимости от точки зрения — или подкупом, или содействием развитию искусств.